молил Господа о силе и терпении.
Каждый день он напряженно ждал начала допроса, но не дожидался. Проведенные в заключении дни понемногу путались, и Вивьен постарался высчитывать время и делать насечки отвалившимся куском камня на стене. Так он выяснил, что провел в этой камере примерно неделю. Значит, общее время заключения – десять-одиннадцать дней. Неудивительно, что он начал чувствовать себя грязным нищим. За столько дней запахи нечистот из отхожего ведра намертво впитались в кожу, по телу скакали кусачие блохи, на руках образовались кровавые мозоли от тяжелых кандалов. Вивьен знал, что будет только хуже, но старался не отчаиваться.
Он как раз выискивал более удобное положение для саднящих рук, когда в подземелье епископской резиденции спустился Гийом де Борд в компании стражника.
Архиепископ замер напротив решетки и скомандовал:
– Отоприте.
Стражник повиновался, и через несколько мгновений архиепископ оказался в камере. Вивьен провожал каждое его движение пронзительным взглядом, но ничего не говорил. Как ни странно, единственно возможной тактикой в своем случае он избрал тактику молчания, которая крайне редко оказывалась выигрышной для арестантов.
Де Борд, оказавшись в камере, слегка поморщился от запаха, затем сцепил руки в замок и покровительственно замер напротив сидящего на соломенном настиле арестанта, окидывая его оценивающим взглядом.
– Все мы попали в затруднительную ситуацию, Вивьен, – обстоятельно начал он. Еще пару мгновений он молчал, ожидая услышать от узника хоть что-то в ответ. Не услышав, кивнул и продолжил: – Я много думал о том, как буду говорить с тобой. В конце концов, ты инквизитор и прекрасно понимаешь, каково твое положение. Ты знаешь обо всем, что тебя ждет, и одним лишь рассказом об этом я не удивлю и не испугаю тебя. Не удивлю я тебя и тем, что заверю: вина твоя доказана и неопровержима. Ты и сам знаешь, что нет никакого смысла упорствовать и отпираться.
Вивьен молчал. Несмотря на то, что де Борд говорил с ним, как со знающим служителем Святого Официума, он все же пытался запугать его и расположить к сотрудничеству. Если бы не мрачные реалии положения инквизитора-вероотступника, это было бы почти смешно.
Не услышав в ответ ни слова, де Борд слега склонился к узнику и доверительно произнес:
– Послушай, Вивьен, единственное, о чем тебе теперь стоит подумать, это твоя душа.
«Началось», – усмехнулся Вивьен про себя. – «Сейчас будет убеждать сдать моих сообщников и рассказать о том, откуда у меня книга».
– Пособничество ереси – это проклятие, сын мой. Ты знаешь это не хуже меня. Но несмотря на то, что ты совершил страшное предательство, я не могу не сочувствовать тому, как мерзкая катарская ересь развратила твою душу. Я молюсь о ее спасении каждый день.
Вивьен молчал.
Де Борд тяжело вздохнул.
– Вивьен, рано или поздно все закончится тем, что ты расскажешь, как к тебе попала эта мерзкая книга. Расскажешь, с кем в сговоре против Бога и Церкви ты состоял. И ты раскаешься. Мы оба знаем, что именно этим все закончится. – Он кивнул в подтверждение своих слов, ожидая от арестанта ответа, но все еще не получая его. – Молчишь? – Де Борд сочувственно скривил губы. – Сын мой, в твоем случае это не лучший выбор. Я не хочу жестокости. Не желаю смотреть на твои страдания и не желаю, чтобы на них приходилось смотреть твоему другу.
«Не реагируй! Он тебя провоцирует», – приказал себе Вивьен, хотя упоминание о Ренаре заставило его вздрогнуть. Он ведь будет на предстоящих допросах, это неминуемо. Вивьен не понимал, как, но, похоже, за время его отсутствия Ренар успел заручиться покровительством де Борда.
– Подумай о том, каким мукам ты подвергнешь Ренара. Возможно, сейчас ты озлоблен и думаешь, что это не ты предал свою веру, а все вокруг предали тебя? Ты заблуждаешься, сын мой, на твоей душе лежит тяжкий грех вероотступничества, а Ренар, как и я, желает тебе спасения.
Вивьен продолжал хранить молчание. Де Борд скорбно покачал головой.
– Я вижу, как ты следишь за моей речью, и понимаю, что ты не утратил разум, хотя твои еретические помыслы и заставляют тебя молчать. Вивьен, я напомню тебе еще раз: я здесь, чтобы предотвратить или хотя бы сократить твои муки. Сейчас – твой последний шанс избежать долгого и тяжелого дознания. Оно будет мучительным для всех, кто примет в нем участие, в этом я могу тебя уверить.
Вивьен не позволил себе даже покачать головой, продолжая смотреть прямо в глаза де Борду и убеждать себя, что выдержит допрос.
«Это не в первый раз в моей жизни. Тебе меня не запугать. Я не собираюсь так просто соглашаться послушно прошествовать на костер».
– Я задам тебе интересующие меня вопросы. Если начнешь отвечать – облегчишь душу и сократишь свои возможные страдания. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
Молчание.
– Откуда у тебя книга, содержащая катарские тексты?
Молчание.
– Кто еще состоит в вашей секте? Назови мне имена этих людей.
Молчание.
– Где скрывается Ансель де Кутт? Часто ли он связывался с тобой со времени своего побега из Кантелё?
Молчание.
– Это он отдал тебе книгу с катарскими текстами?
Молчание.
– Как давно ты впал в еретические заблуждения?
Молчание.
– Скольких еретиков за это время ты отпустил?
Вивьен не отвечал. Де Борд выдерживал достаточно долгие паузы между вопросами, надеясь, что хоть один из них заставит арестанта образумиться и начать говорить, но этот расспрос не дал никакого эффекта.
Наконец, де Борд вновь распрямился и сложил руки в замок.
– Стало быть, упорствуешь, – утвердил он. – Стараешься молчанием доказать, что уже все сказал перед арестом. Доказать, что ты невиновен. – Он покачал головой. – Ты понимаешь, что своим молчанием ты лишь убеждаешь меня в обратном?
Вивьен ничего не сказал.
– Ясно, – вздохнул де Борд. – Это очень печально, Вивьен. Я надеялся, что ты сделаешь правильный выбор и облегчишь собственную судьбу, но, похоже, заблуждения слишком плотно укоренились в тебе, и ты не желаешь сбросить со своей души это бремя.
Вновь не дождавшись ответа, он повернулся к двери, сделал несколько шагов к ней и поманил стражника, чтобы тот приготовился снова запереть камеру. Перед самым уходом он обернулся.
– Я надеюсь, что ты образумишься быстро. Видит Бог, я не желаю тебе мучений, но ты вынуждаешь меня, твоего друга и епископа Лорана прибегнуть к ним. Подумай. Крепко задумайся над всей той болью, что предстоит тебе и всем нам.
Вивьен не ответил, и Гийом де Борд кивнул, обозначая для самого себя, что разговор окончен. Через несколько мгновений он покинул камеру, и его шаги начали удаляться, гулко звуча в
