ты говоришь? – недоуменно спросил де Борд, но недоумение его выглядело нарочитым. – О булле Его Святейшества? Так она относится к еретикам. А среди инквизиторов вероотступников быть
не может.
Ренар побледнел. Вивьен едва не лишился чувств. Он знал, что последует за этим.
Пытка продолжилась.
К исходу третьего часа Вивьену показалось, что смерть уже совсем рядом, и часть его даже готова была принять ее как избавление, но воля к жизни была сильнее, и он цеплялся за остатки присутствия духа, как только мог.
В горле стоял вкус крови, все тело болело от напряжения, а кожа с оголенных рук была содрана лихорадочными попытками вырваться из пут и остановить пытку. Когда палачи, наконец, отошли от него, Вивьен уже с трудом понимал, что происходит, взращивая в себе лишь одну, последнюю упрямую мысль: не сдавайся.
Де Борд вновь навис над ним. Вивьен посмотрел на него рассеянными залитыми кровью глазами, чувствуя, что ускользает в забытье.
– Вивьен, не заставляй меня повторять это снова, – почти умоляюще произнес он. – Только в твоих силах закончить это. Ты понимаешь? Подумай. Подумай хорошенько, Вивьен. Ты готов сознаться?
Больше всего на свете хотелось кивнуть, но Вивьен приложил все усилия, чтобы оставить голову неподвижной.
– Палач, – тяжело вздохнув, заговорил де Борд. Ренар выступил вперед.
– Ваше Высокопреосвященство, хватит! – сказал он.
В допросной повисло молчание. Де Борд медленно повернулся к Ренару и посмотрел на него испытующим взглядом.
– Сын мой, ты забываешься. Страдания бывшего друга…
– Вы его просто убьете, – холодно перебил Ренар. – И ничего не узнаете. Разве нам это нужно? Посмотрите на него.
Де Борд посмотрел. Он видел перед собой измученного, почти умирающего арестанта, который вот-вот не выдержит пытки. Пришлось признать: Ренар был прав. Нужно было прекратить.
Не говоря ни слова, он отстегнул кожаный ремень, удерживающий грудь Вивьена, и кивнул тому палачу, что до этого удерживал голову арестанта. Тот потянул за мокрую тряпицу и извлек из горла Вивьена длинный кусок ткани, покрытый кровавыми пятнами.
Теперь тошноту сдержать было невозможно. Вивьен резко повернулся набок и, насколько позволяли все еще связанные руки, попытался свеситься со скамьи, давая содержимому желудка с мучительным кашлем вырваться наружу. Носом обильно хлынула кровь, горло обожгло огнем. Вивьен все еще не мог нормально дышать, и продолжал лихорадочно, свистяще выхватывать из мира жалкие клочки воздуха, которые позволяли ему жить.
Сил на то, чтобы заставить свое тело приподняться и лечь обратно, у него не осталось. Он так и продолжал свешиваться со скамьи, наблюдая, как на пол льется кровь из искалеченного горла и носа.
Один из палачей наклонился и разрезал веревки, стягивавшие руки. Однако Вивьен не сумел сразу их поднять – от бессилия они повисли плетьми. Все, на что его хватало – это дыхание, все еще затрудненное, жгучее, со стальным привкусом крови и горечью желчи.
Через несколько мгновений второй палач освободил ноги Вивьена, и те также рухнули вниз, принеся новую волну боли напряженным мышцам. Вивьен слабо застонал, почувствовав волну судорог по всему телу.
Палачи взяли его под руки и силой подняли со скамьи, но при попытке встать на пол Вивьен начал оседать, ощутив резкое головокружение. Кровь только сильнее хлынула носом.
Фигуры де Борда и Ренара расплывались у него перед глазами. В горле все еще стояло неприятное давление, и на миг глаза Вивьена округлились от ужаса: он понял, что все еще не может нормально дышать, и это едва не повергло его в панику. Через мгновение разум взял верх над чувствами, и Вивьен осознал, что горло его распухло от агрессивного воздействия, и теперь некоторое время ему придется делать только неглубокие вдохи в ожидании, когда опухоль спадет.
Путь до камеры прошел для Вивьена, словно в тумане. Он буквально висел на крепких руках палачей, не в силах переставлять ноги. Когда его грубо опустили на настил из соломы, он попытался оттолкнуться руками и подняться, но не смог. Последним, что он видел перед тем, как впасть в забытье, это как один из палачей швыряет вдогонку его грязную рубаху на пол камеры.
***
Ренар стоял во дворе епископской резиденции, глядя в пасмурное осеннее небо. Он пытался прислушаться к себе и понять, что чувствует, однако чувства будто покинули его. Остались лишь мысли, и все они были о Вивьене.
«Зачем?» – думал Ренар. – «Разве не ты говорил, что разум защищен от ереси, если есть вера? Ты уже был еретиком, когда говорил это? Или ты думал, что твоя ересь – и есть та самая вера, которая тебя защищает? Боже, Вив, зачем? Неужели это Ансель навязал тебе это? Куда я смотрел? Почему я не понял? Господи, почему я не понял?! Будь проклят Ансель, если это из-за него! Впрочем, из-за кого же еще это могло быть? Или был еще кто-то? Вивьен, похоже, всегда питал к еретикам определенную слабость, взять хотя бы Элизу…»
Тихие шаги отвлекли Ренара от раздумий. Он повернулся и устало вздохнул, увидев рядом с собой архиепископа де Борда.
– Хотите укорить меня в том, что я прервал допрос? – безразлично спросил Ренар, снова отворачиваясь и поднимая глаза к небу. Обратиться к архиепископу «Ваше Высокопреосвященство» он посчитал лишним.
Де Борд остановился рядом с ним и тоже поднял взгляд.
– Нет. Ты поступил здраво. Это похвально. А еще ты отлично держался. Я полагал, что этот допрос будет для тебя тяжелым испытанием.
– Он и был, – не стал скрывать Ренар.
– С прискорбием вынужден отметить, что это только начало.
Ренар нахмурился.
«Вы правда скорбите? Что-то не верится», – подумал он, но говорить этого вслух не стал.
– Я знаю, – сказал он вместо того.
– Ты это выдержишь?
– А у меня есть выбор? – Ренар грустно усмехнулся. – Ваше Высокопреосвященство, в этой новой проверке нет нужды. Я хочу добиться правды не меньше вашего и понять, что заставило моего друга обратиться в ересь. И когда.
«Уж не тогда ли, когда он влюбился в Элизу?» – спросил Ренар сам себя, но прикусил язык. Он хорошо относился к Элизе и не желал ей зла, да и из уважения к чувствам Вивьена не стал упоминать о ней при де Борде. К тому же Элиза ненавидела катарскую ересь едва ли не больше, чем вся инквизиция вместе взятая. Она была ни при чем.
– Ваш приказ, – вдруг вспомнил Ренар, поворачиваясь к архиепископу. – Вы приказали не раздевать его. Почему? Это тоже была проверка?
Де Борд поморщился.
– Что я, по-твоему, должен был проверять таким образом?
– В одежде еретик будет чувствовать себя чуть
