главе утверждается, что после 1965 г. античерное и антикоричневое насилие продолжается благодаря всей мощи американских карцеральных государств.
В книге "Caging Borders and Carceral States: Incarcerations, Immigration Detentions, and Resistance" я определяю карцеральные государства следующим образом: «Мы используем термин "карцеральные государства", чтобы исследовать, как географические различия, региональные истории, индивидуальные тюремные практики, законы штатов и местные реакции на иммиграцию и лишение свободы создали сложную карцеральную сеть, объединившую множество акторов на государственном, местном, региональном, национальном и даже транснациональном уровнях». Говоря более прямо, карцеральные сети - это взаимосвязанный и взаимодействующий набор карательных инструментов государства. Эти инструменты включают в себя полицейскую деятельность, суды и правила вынесения приговоров, тюрьмы, систему условно-досрочного освобождения и пробации, а также иммиграционную службу, содержание под стражей и депортацию. В контексте США эти взаимосвязанные государственные полномочия известны как "полицейские полномочия" штатов, перечисленные в качестве "остаточных полномочий" в Десятой поправке к Конституции, которая предоставила исключительный контроль над тюрьмами и полицейской деятельностью отдельным штатам. Благодаря полномочиям американского федерализма карцеральные штаты массового лишения свободы и расового полицейского контроля делают городские улицы Америки менее безопасными и более жестокими местами, где многие ангелы побоялись бы ступить.
Расиализация полицейской деятельности и городские восстания
Полицейское насилие, особенно жестокость полиции по отношению к чернокожим и коричневым людям, в книге "Лучшие ангелы нашей природы" замалчивается, а то и прямо игнорируется. Оценивая "расовые бунты" середины 1960-х годов в Лос-Анджелесе, Ньюарке, Детройте и других городах, Пинкер игнорирует тот факт, что все эти городские восстания были вызваны случаями полицейского произвола, отражавшими то, что историк Саймон Балто характеризует как давнюю историческую практику, когда "полицейский аппарат местного уровня стал тщательно расифицирован, глубоко дискриминационен и глубоко карателен". История полицейской деятельности в Чикаго показывает, как либеральные реформы привели к усилению полицейского потенциала, направленного против черных общин со всей силой государственного насилия.
Как показывает Балто в своем исследовании полицейской деятельности в Чикаго от "Красного лета" (1919 г.) до "Черной силы" (1969 г.), государственное насилие в отношении черных кварталов было неизменным признаком городской полиции на протяжении всего ХХ века. Начиная с расовых беспорядков 1919 г., когда белые терроризировали черные общины, Департамент полиции Чикаго (ДПЧ) безучастно наблюдал за насилием, поскольку "сотрудники ДПЧ неоднократно проявляли себя как защитники белизны и цветовой линии, а не как защитники жизни и средств к существованию всех людей". После "Красного лета" в 1920-1930-е годы полиция Чикаго действовала в согласии с чикагской организованной преступностью, концентрируя преступность и порок в черных кварталах, что свидетельствовало о том, что целью полиции была не защита жизни черных, а агрессивное полицейское преследование. Когда полиция обратила внимание на преступность, сконцентрированную в черных кварталах, она усилила свою политическую власть в рамках демократической машинной политики Чикаго. В результате такого политического расклада полицейская деятельность в черных кварталах предсказуемо стала жестокой. Типичным примером такого государственного насилия до 1965 г. является случай, когда во время допроса "полицейские привязали заключенного к стулу, оттянули его голову назад за волосы и нанесли ему три удара по адамову яблоку с такой силой, что "кровь хлынула через всю комнату"". В ходе другого полицейского допроса несколько офицеров отвезли чернокожего подозреваемого к местному дантисту, который "выбрал старый тупой бормашину и начал медленно сверлить насосную камеру нижнего заднего коренного зуба в области нерва", пока подозреваемый не "признался".
Ужаснувшись таким рутинным, повседневным актам государственного насилия, Конгресс гражданских прав в 1951 году направил петицию в Конвенцию ООН о геноциде с громким названием "Мы обвиняем геноцид: Историческая петиция в ООН об освобождении от преступления правительства Соединенных Штатов против негритянского народа". Выдвинутая Полом Робсоном и Уильямом Паттерсоном, "Мы обвиняем геноцид" представляла собой трактат длиной в целую книгу, документирующий и осуждающий расовое насилие в Соединенных Штатах. Около 100 организаторов движения за гражданские права и известных интеллектуалов подписали петицию, в которой в качестве доказательств систематического расизма в отношении чернокожего населения Америки приводились сегрегация, линчевание и жестокость полиции. Формулируя жестокость полиции как геноцид, организации по защите гражданских прав начала 1950-х гг. считали, что государственное насилие обладает не меньшей силой для насаждения расового неравенства, чем линчевание времен Джима Кроу.
Когда-то классическим способом самосуда была веревка. Теперь это пуля полицейского. Для многих американцев полиция - это правительство, безусловно, его наиболее заметный представитель. Мы считаем, что факты свидетельствуют о том, что убийство негров стало политикой полиции в США и что политика полиции является наиболее практическим выражением политики правительства.
В ответ на столь резкую критику Департамент полиции Чикаго в 1960 г. нанял реформатора Орландо У. Уилсона, чтобы тот "помог стабилизировать ситуацию в полицейском управлении". Первоначально Уилсон попытался преодолеть растущий разрыв между полицейскими и чернокожими сообществами путем проведения таких реформ, как программа "Дружелюбный офицер", в рамках которой сотрудники полиции непосредственно общались со школьниками, и семинары по работе с населением, на которых полицейские и население могли вести диалог. Однако, будучи "суровым сторонником закона и порядка", Уилсон запустил "агрессивное превентивное патрулирование" и сопутствующую ему программу "остановки и задержания", которая впоследствии превратилась в "остановку и обыск" после решения Верховного суда 1961 г. по делу "Мэпп против Огайо", запретившего доказательства, полученные в результате необоснованного обыска и изъятия. Затем Уилсон обратился к показателям преступности, чтобы построить статистическое обоснование для расширения своего департамента, когда он "произвел революцию в сборе и представлении статистики преступлений, что особенно важно, сообщив о покушениях на преступления, а не просто о совершенных преступлениях". Эта статистическая "петля обратной связи", как называет ее Балто, целенаправленно создавала рост уровня преступности в городе, который затем обосновывал необходимость финансирования и, соответственно, роста городского полицейского управления. С 1965 по 1970 год число патрульных полицейских выросло на 25%, а их финансирование удвоилось - с 90 млн. долл. в 1965 году до 190 млн. долл. в 1970 году. «Это заблуждение, что полиция просто исполняет законы, как они есть, - заключает Балто, - скорее, она регулярно определяет саму природу и смысл этих законов". Поскольку критерием успешной реформы полиции были аресты, "агрессивный превентивный патруль" сделал аресты "сутью всей стратегии».
Как убедительно показывают новые исторические исследования деятельности городской полиции в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, реформа полиции и преследование чернокожих общин происходили одновременно в разных городах. Насилие со стороны полиции в городских центрах было не только массовым, но и неизменно жестоким на протяжении всего ХХ века. Повседневный полицейский произвол в конечном итоге вылился в городское восстание во время волны политического насилия в конце 1960-х годов. Период, который Пинкер связывает с "новым миром" ненасилия,
