доминировать почти во всей отрасли. Программное обеспечение и программирование были тем, в чем преуспевали очень талантливые люди, а менее способные были малоэффективны. Журналист Грегори Ференштейн взял интервью у десятков основателей и лидеров технологических стартапов, которые выразили подобное мнение. Один из основателей заявил, что "очень немногие вносят огромный вклад в общее благо, будь то создание важных компаний или руководство важными делами". Также было принято считать, что те немногие, кто вносит вклад в общественное благо, открывая новые предприятия, должны получать солидное вознаграждение. Как сказал предприниматель из Кремниевой долины Пол Грэм, один из "двадцати пяти самых влиятельных людей в Интернете" по версии Businessweek, "я стал экспертом в том, как увеличить экономическое неравенство, и я провел последнее десятилетие, упорно работая над этим.... Вы не можете предотвратить большие колебания в богатстве, не мешая людям разбогатеть, и вы не можете сделать это, не мешая им создавать стартапы".
Еще более значимым был элитарный характер этого видения, когда речь шла о природе труда. Большинство людей были недостаточно умны, чтобы даже преуспеть в работе, которую им поручали, поэтому использование программного обеспечения , разработанного технологическими лидерами, чтобы уменьшить зависимость корпораций от этих неполноценных людей, было полностью оправдано. Таким образом, автоматизация труда стала неотъемлемой частью этого видения и, возможно, его самым мощным следствием.
Не в статистике производительности
В этом видении цифровой утопии основополагающей является идея производительности труда. Если технологические усовершенствования ухудшают положение многих работников, становится гораздо труднее утверждать, что рост производительности труда служит общему благу.
Вероятность того, что "эскадрон" сработает, снижается, когда работодатели имеют слишком большую власть по отношению к работникам, когда технология движется в антирабочем направлении и когда рост производительности не приводит к росту занятости в других секторах. Но существует еще более фундаментальная проблема. За последние несколько десятилетий рост производительности труда был меньше, несмотря на то, что нас каждый день бомбардируют новыми продуктами и приложениями.
Поколения, жившие в 1960-х и 1970-х годах, десятилетиями пользовались одним и тем же телефоном (с поворотным циферблатом) и одним и тем же телевизором, пока они не ломались и покупка нового оборудования не становилась неизбежной. Сегодня большинство семей среднего класса обновляют свои мобильные телефоны, телевизоры или другую электронику каждый год или два: новые модели быстрее, ярче и функциональнее благодаря огромному количеству новых функций. Например, компания Apple выпускает новый iPhone почти каждый год.
Действительно, общий уровень инноваций, похоже, резко возрос. В 1980 году в Бюро по патентам и товарным знакам США было подано 62 000 внутренних патентов. К 2018 году это число возросло до 285 000, то есть почти в пять раз. За тот же период население США выросло менее чем на 50 процентов.
Более того, значительная часть роста патентования и расходов на исследования обусловлена новыми патентами в области электроники, связи и программного обеспечения - тех областях, которые, как предполагалось, должны были двигать нас вперед. Но если присмотреться, плоды цифровой революции увидеть гораздо сложнее. В 1987 году лауреат Нобелевской премии Роберт Солоу написал: "Компьютерную эру можно увидеть везде, кроме статистики производительности", указывая на незначительный выигрыш от инвестиций в цифровые технологии.
Те, кто был более оптимистичен в отношении компьютеров, говорили Солоу, что ему нужно набраться терпения; рост производительности скоро наступит. Прошло более тридцати пяти лет, а мы все еще ждем. На самом деле, США и большинство других западных экономик пережили одни из самых невыразительных десятилетий с точки зрения роста производительности с начала промышленной революции.
Если ориентироваться на тот же показатель производительности, - общую производительность факторов производства (TFP), то средний рост ВВП в США с 1980 года составил менее 0,7 процента, в то время как в 1940-1970-е годы рост TFP составлял примерно 2,2 процента. Это поразительная разница: она означает, что если бы рост TFP оставался таким же высоким, как в 1950-х и 1960-х годах, то каждый год с 1980 года темпы роста ВВП в экономике США были бы на 1,5 процента выше. Замедление роста производительности - это проблема не только эпохи после мирового финансового кризиса 2008 года. Рост производительности труда в США в период бурного роста с 2000 по 2007 год составил менее 1 процента.
Несмотря на эти факты, технологические лидеры утверждают, что нам повезло, что мы живем в век технологий и инноваций. Журналист Нил Ирвин кратко изложил эту оптимистичную точку зрения в газете "Нью-Йорк Таймс": "Мы находимся в золотом веке инноваций, в эпоху, когда цифровые технологии преобразуют основы человеческого существования".
В таком случае медленный рост производительности - это просто проблема неполного признания всех преимуществ, которые мы получаем от новых инноваций. Например, главный экономист Google Хэл Вэриан утверждает, что медленный рост производительности коренится в неправильном измерении: мы неточно учитываем потребительские выгоды от таких продуктов, как смартфоны, которые одновременно работают как фотоаппараты, компьютеры, устройства глобального позиционирования и музыкальные плееры. Мы также не оцениваем истинный прирост производительности от более совершенных поисковых систем и обилия информации в Интернете. Главный экономист Goldman Sachs Ян Хатциус согласен с этим: "Нам кажется более вероятным, что статистикам все труднее и труднее точно измерять рост производительности, особенно в технологическом секторе". Он полагает, что истинный рост производительности в экономике США с 2000 года может быть в несколько раз больше, чем оценки статистических агентств.
В принципе, выгоды для потребителей и производительности от новых технологий должны быть в цифрах TFP, о которых мы сообщали, которые основаны на росте ВВП, скорректированном на изменения в ценах, качестве и разнообразии продукции. Таким образом, продукты, значительно повышающие благосостояние потребителей, должны отражаться в гораздо более высоких показателях роста СФП. На практике, конечно, такие корректировки несовершенны, и могут возникать ошибки в измерениях. Тем не менее, эти проблемы вряд ли объясняют замедление роста производительности.
Эта проблема недоучета повышения качества и более широких социальных выгод от новых продуктов существует с тех пор, как впервые была разработана статистика национального дохода. Далеко не очевидно, что цифровые технологии усугубили эту проблему. Водопровод, антибиотики и система автомобильных дорог породили целый ряд новых услуг и косвенных эффектов, которые были лишь несовершенно измерены в национальной статистике. Более того, проблемы измерения не могут объяснить текущее замедление производительности; отрасли с большими инвестициями в цифровые технологии не демонстрируют ни дифференцированного замедления производительности, ни каких-либо свидетельств более быстрого улучшения качества, чем те, которые менее цифровые.
Некоторые экономисты, такие как Тайлер Коуэн и Роберт Гордон, считают, что эти неутешительные показатели производительности отражают сокращение возможностей для революционных прорывов.
