Насколько эти утверждения автора книги «Почему Россия не Америка» соответствуют истине? Начнём с площади российской пашни. По данным официального издания «АПК России» (М., 2000), она в 1999 году составляла 121616 тыс. га. Следовательно, г-н Паршев «забыл» ни мало ни много 21 млн га. Это площадь всей Белоруссии! Очевидно, по мнению нашего идеолога, такую «мелочь» вообще не стоит принимать в расчёт. Но верно ли это?
Возьмём для примера такую страну, как Канада. В конце 1980-х годов вся площадь под зерновыми составляла в этой стране 20 262 тыс. га, что меньше «забытой» г-ном Паршевым российской пашни. И с тех пор она едва ли выросла. Этой площади канадцам хватает не только для обеспечения продовольствием своего населения (31 млн человек), но и для крупного экспорта. Размеры этого экспорта, конечно, колеблются по годам, но в урожайные годы Канада вывозит половину всего собранного зерна. В целом, 20 млн га канадской пашни под зерновыми хватает для пропитания 40-60 млн. человек (в Канаде и за её пределами).
Как заверяет читателей г-н Паршев, лучшую половину пахотных земель бывшего СССР «мы» (надо полагать, «мы» — это московская бюрократия, как единственный и универсальный собственник всей земли в социалистическом государстве) потеряли. Значит, российская пашня составляет худшую половину. (Вообще-то, российская пашня составляла не половину пашни бывшего СССР, а 58%, но мы знаем, что любовь к точности г-ну Паршеву несвойственна.) Проверим данное утверждение.
После России наибольшую площадь пашни в пределах бывшего СССР имел Казахстан. Урожайность там всегда была значительно ниже средней по Союзу из-за засушливости климата. В среднеазиатских республиках пашня никогда не занимала особенно больших площадей, поскольку там земледелие в большинстве районов возможно только при наличии орошения. А воды в Средней Азии и в самом деле мало, да вдобавок её расходовали в советский период в высшей степени неразумно. При этом часть пахотных земель погубили — из-за засоления их пришлось оставить. А те поля, что пережили погоню за рекордным урожаем хлопка, с трудом могут прокормить многочисленное (и продолжающее расти) население Средней Азии. Так что от независимости среднеазиатских государств мы, россияне, в экономическом отношении ничего не потеряли.
Азербайджан во многом похож на Среднюю Азию: и по густоте населения (часть которого ныне вынужденно переместилась в Россию), и по необходимости орошения на большей части равнины. А в горных районах Азербайджана жители испокон веков занимались преимущественно скотоводством, а не земледелием. Армения — почти целиком горная страна с иссушающе жарким летом и достаточно холодной (и часто бесснежной) зимой. Её никак не отнесёшь к странам с благоприятными для земледелия природными условиями.
Белоруссия и Литва с их бедными почвами и избыточно влажным летом выделялись в царской России самой низкой урожайностью и тяжёлым положением крестьянских масс. Причём безосновательно обвинять в этом царизм. И в 1812 году, вскоре после раздела Польши, такого зоркого наблюдателя, как прусский офицер К. Клаузевиц, поразила нищета литовских и белорусских
крестьян. Они жили гораздо беднее не только по сравнению с уже освобождёнными от крепостной зависимости крестьянами Пруссии, но и по сравнению с крестьянами Центральной России. Латвия и Эстония по природным условиям похожи на Литву и Белоруссию, но летнего тепла там меньше. Правда, в Эстонии частичной компенсацией за сырое и прохладное лето служит наличие ценных в с.-х. отношении дерново-карбонатных почв. Но они занимают отнюдь не всю Эстонию.
Если же в конце существования СССР прибалтийские республики и Белоруссия превосходили РСФСР по урожайности зерновых и ряду других показателей, то дело тут не в климате. Не следует забывать, что Прибалтика и западные области Белоруссии отбыли под властью людоедского сталинского режима втрое меньший срок, чем Россия, и маниакальная сталинская политика уничтожения крестьянства как класса нанесла им существенно меньший ущерб. А в дальнейшем номенклатурная верхушка Прибалтики и даже Белоруссии до известной степени выступала в качестве заступника интересов сельского населения своих республик перед Центром. Понятно, что российское чиновничество на это было решительно не способно! Поэтому российскую деревню обдирали, как липку, а прибалтам и белорусам делали некоторые поблажки.
Так что по совокупности климатических и почвенных условий выигрывают сравнение с Россией только Украина, Молдавия и Грузия. На их долю приходилось лишь около 1/6 пахотных земель бывшего СССР. Остальные 11 бывших союзных республик никаких природно-климатических преимуществ перед Россией не имели. Им не хватало либо запасов питательных веществ в почвах вследствие избыточного увлажнения (Прибалтика, Белоруссия), либо, наоборот, влаги (Казахстан, Средняя Азия, Армения, отчасти Азербайджан).
Не будем пока подробно разбирать другой тезис г-на Паршева: якобы де-механизация и дехимизация нашего сельского хозяйства — результат вовлечения экономики России в мировые рыночные отношения. Здесь наш идеолог неоригинален: об «иностранной продовольственной интервенции» у нас много кричали и без него. Заметим лишь, что, на наш взгляд, существуют две куда более важные причины, породившие переживаемый нами глубокий аграрный кризис. Первая и главная из них — колхозно-совхозный строй. Колхозы и совхозы, пусть переименованные и скрытые под труднопроизносимыми сокращениями вроде ЗАО, ОАО и СПК, органически неспособны работать в условиях рынка — хоть мирового, хоть сугубо внутреннего. Впрочем, и в условиях командной («плановой») экономики они тоже работали из рук вон плохо. Позор наших так называемых «реформаторов» (это слово нельзя употреблять без кавычек!) в том и состоит, что они оставили в неприкосновенности основанный Сталиным колхозно-совхозный строй, тем самым обрекая страну на затяжной аграрный и продовольственный кризис.
Другая немаловажная причина упадка сельскохозяйственного производства в современной России — полное отсутствие какого-либо аналога того учреждения, которое во времена ненавистного Паршеву П.А. Столыпина именовалось Крестьянским банком. Специализированный банк для нужд сельского хозяйства, безусловно, необходим. И в стране со слаборазвитой и не вызывающей доверия банковской системой это должен быть государственный или контролируемый государством банк с многочисленной сетью отделений на местах. Но ничего подобного у нас сейчас не существует. Правда, в 1990-е годы в России был Агропромбанк, но, во-первых, работал этот банк плохо, а во-вторых, в дальнейшем, после приватизации и переименования в «СБС-Агро», он... исчез. Исчезновение этого банка — настоящий детектив, только пока не дождавшийся своего Шерлока Холмса или Эраста Фандорина. Однако нас больше интересует производственная, а не социальная и тем более не криминалистическая сторона аграрного вопроса. Сейчас вроде бы создан Россельхозбанк. Но вот кого он обслуживает? Однако об этом позднее.
