Легализация шантажа также окажет благоприятное воздействие на деятельность, не связанную с агрессией, но осуждаемую общественными нравами. По отношению к ней легализация шантажа будет иметь эффект либерализации. Отчасти мы наблюдаем его и при нелегальном шантаже. Например, гомосексуализм в некоторых случаях фактически является противозаконным, но на самом деле это не преступление, поскольку оно не связано с агрессией. Отдельным гомосексуалистам шантаж очень часто наносит значительный вред. Но для группы в целом, т.е. для каждого индивида как члена группы, шантаж помог сделать общество более привычным к гомосексуализму.
Единственным оружием в распоряжении шантажиста является правда.
Принуждение отдельных членов группы, притесняемой обществом, к публичности, к «вылезанию из шкафа», конечно, нельзя считать услугой. Применение силы — это нарушение прав индивида. Однако оно приводит к тому, что члены группы узнают о существовании друг друга. Принуждая к легализации, шантаж может законным образом в некотором смысле освободить людей, чье единственное преступление — некриминальное отклонение от нормы.
По ассоциации со старым афоризмом «истина сделает вас свободными» (Ин 8:32), единственным оружием в распоряжении шантажиста является правда. Используя ее для подкрепления своих угроз, шантажист освобождает правду, зачастую непреднамеренно, с тем чтобы она действовала во зло или во благо, на которое она способна.
Легко защищать свободу слова, когда она применяется к правам тех, с кем мы согласны. И все же главная проверка связана с неоднозначными высказываниями — заявлениями, которые мы можем счесть дурными и отталкивающими.
Едва ли существует что-то более отвратительное и мерзкое, чем клевета. Поэтому нам необходимо с особой аккуратностью защищать права клеветников на свободу слова: ведь если можно защитить эти права, то права всех остальных, не наносящих таких оскорблений, точно будут защищены лучше. А если нет, то и права остальных будут в меньшей безопасности.
Причина того, почему защитники гражданских прав не боролись за права клеветников, очевидна, — клевета разрушительна для репутации. Существует множество горьких историй о потерянной работе, друзьях и т.п. Совершенно не заботясь о правах клеветников и очернителей на свободу слова, защитники гражданских прав защищали тех, чья репутация была уничтожена, как будто это было непростительным само по себе.
Однако очевидно, что защита репутации человека не является абсолютной ценностью. Если бы она была таковой, т.е. если бы репутация была действительно священной, то пришлось бы запретить большинство категорий диффамации, даже правдивой. Негативные отзывы литературных критиков, сатира в фильмах, пьесах или книжных рецензиях стала бы недопустимой. Пришлось бы запретить все, что принижает репутацию любого индивида или института.
Однако что такое «репутация» человека? Очевидно, это не имущество, которое может принадлежать человеку наподобие того, как принадлежит ему его одежда. На самом деле репутация вообще не «принадлежит» человеку. Репутация — это то, что другие люди думают о нем; она состоит из мыслей других людей.
Репутация не «принадлежит» человеку. Она состоит из мыслей других людей.
Человеку не принадлежит собственная репутация, точно так же как ему не принадлежат мысли окружающих, — потому что его репутация из них и состоит. Репутацию человека нельзя у него украсть, потому что у него нельзя украсть мысли других. Если у человека правдой или неправдой «отняли» его репутацию, он, начнем с этого, ею и не владел и не может требовать возмещения по закону.
Что же происходит, когда мы запрещаем клевету? Мы запрещаем кому-либо влиять или пытаться повлиять на мысли других людей. Но что же тогда означает право на свободу слова, как не то, что мы все вправе пытаться воздействовать на мысли окружающих? Поэтому мы должны заключить, что клевета и очернение не противоречат правам на свободу слова.
Наконец, как ни парадоксально, репутация будет лучше защищена при отсутствии законов, запрещающих клеветнические высказывания! При нынешних законах, запрещающих лживую клевету, существует естественная тенденция верить в любую опубликованную грязь о ком-либо. Легковерная публика рассуждает: «Это бы не напечатали, если бы это была неправда». Если бы клевета и очернительство были дозволены, то публику было бы не так легко обмануть. Атаки шли бы так плотно и быстро, что их приходилось бы обосновывать, чтобы они имели хоть какой-то эффект. Могли бы быть созданы агентства, подобные Союзу потребителей или Бюро по улучшению деловой практики, которые удовлетворяли бы спрос на достоверную непристойную информацию.
Публика быстро научилась бы переваривать и оценивать заявления клеветников и очернителей — если бы им ослабили вожжи. У клеветников больше не было бы власти автоматически разрушать репутацию человека.
8. Отрицатель академической свободы
Над проблемой академической свободы было пролито, пожалуй, больше крокодиловых слез, чем над любой другой. По поводу этой свободы ученые, пожалуй, более красноречивы, чем по поводу любого другого вопроса, привлекающего их внимание. Некоторые приравнивают ее к самой основе западной цивилизации! Дня не проходит без яростных заявлений Американского союза гражданских свобод о реальных или воображаемых посягательствах на академическую свободу. И все это бледнеет в сравнении с гневом профсоюзов профессиональных ученых и преподавателей.
Судя по названию, академическая свобода кажется достаточно безобидной. Безусловно, «академики», как и все прочие, должны иметь обычные свободы, которыми пользуются все (свободу слова, передвижения и т.д.). Однако «академическая свобода» означает не это. Она имеет вполне конкретный смысл — свободу преподавать предмет в любой форме, в которой угодно преподавателю, несмотря на иные пожелания, которые могли бы быть у его работодателя. Таким образом, «академическая свобода» запрещает работодателю увольнять преподавателя, пока он преподает предмет, неважно, насколько плохо он это делает.
Это весьма специфическая и примечательная доктрина. Посмотрим, что произойдет, если применить ее к иному занятию — например, работе водопроводчика или сантехника. «Свобода водопроводчика» заключалась бы тогда в праве устанавливать трубы и водопроводное оборудование так, как он считает наилучшим. А что если клиент хочет установить оборудование не так, как того требует профессиональное суждение водопроводчика? Без доктрины «свободы водопроводчика» тот, конечно, мог бы отказаться от работы. Но в ее рамках ему необязательно отказываться: у него было бы право приняться за работу и сделать ее по-своему. У него было бы право заявить, что его взгляды важнее, а клиент не имел бы права отказаться от его услуг.
