Так называемые вечные вопросы, иногда именуемые проклятыми, выражают неотъемлемые составные части коллективного, общенационального самосознания, получающего вербальное выражение в идеологии. Образ будущего как высший, завершающий элемент любого полноценного идеологического концепта не может возникнуть без формулирования сущности добра и зла. Эта поляризация добра и зла становится ясна и наглядна, как правило, во времена испытаний и бедствий, когда всем слоям общества становится очевидна жизненная необходимость выработки единой системы ценностей, увенчанной национальной мечтой.
Напротив, относительно благоприятные периоды существования нации создают риск размывания граней добра и зла и соответственно грани приемлемого или неприемлемого политического, экономического и социального поведения. Это размывание граней предшествует собственно политическому решению об отказе от образа будущего – иногда в непосредственно законодательной форме, как это было сделано на I съезде народных депутатов СССР.
То обстоятельство, что истоки этого искушения длительно не были осознаны обществом, а само существо политической трансформации маскировалось эйфорией процесса перемен, лишь углубило общественное разочарование пореформенной реальностью. Существенно, что центральным ощущением этого массового психологического кризиса, получившего непосредственное социально-демографическое выражение, была утрата осмысленности жизни и деятельности в связи с потерей общей цели, объединяющей и собирающей нацию в единое целое.
Новая власть, получившая в руки бразды правления после национальной катастрофы 1991 года, при всех ее известных недостатках задумывалась о вехах нового пути: уже осенью 1992 года Борис Ельцин дал прямое поручение группе своих советников о разработке новой национально-государственной идеологии. Это поручение, осмеянное либеральной прессой, по существу не могло быть исполнено как в силу незавершенности осознания обществом характера и качества совершившихся перемен, так и в силу стремительного падения авторитета федеральной власти.
За последующие пятнадцать лет общество смогло не только осмыслить перемены, не только осознать тупиковый характер слепого следования глобализационному стандарту. Ко второй половине первого десятилетия нового века на смену массовому психологическому кризису приходит новый социальный оптимизм, происходящий как из самой энергии преодоления кризиса, так и из постепенно укрепившегося доверия к новому российскому руководству. Этот социальный оптимизм закономерно сопровождается поиском новых смыслов и первыми опытами формулирования новой общенациональной системы ценностей.
Новая памятная дата России – День народного единства – глубоко исторически осмыслена. Выбор этой даты не был случайным: образы гражданина Минина и князя Пожарского, спасающих русскую землю на грани краха русской цивилизации, носились в воздухе и были запечатлены в политической агитации патриотической общественности еще в тот период, когда само слово «патриотизм» подвергалось глумлению. Сегодня, когда российская власть последовательно отстаивает национальные интересы, когда Россия восстанавливает свое влияние в мире и приступает к восстановлению своего производительного, в том числе военного, потенциала, патриотические смыслы подлежат воплощению в цельном доктринальном изложении. Эта потребность сегодня в отличие от начала 90-х годов становится стимулом для встречного интеллектуального движения общества и власти, проистекая из самого общественного бытия.
Сам День народного единства полноценно «привьется», станет общенациональной смысловой точкой отсчета с того момента ближайшего этапа национального развития, когда новая система ценностей, отчетливо формулирующая сущности добра и зла, станет предметом общественной консолидации как естественного и исторически необходимого процесса.
1.2. Кто виноват и что делать?
Стихийное возникновение общественных движений, ищущих истоки общественных бедствий в чужеродных иноэтнических элементах, «заполонивших» русскую землю, можно рассматривать как проявление «болезни роста» национального самосознания. В то же время совершенно очевидно, что суррогатные образы зла формулируются в ситуации несформированности зрелого представления об общественном благе и общественном пороке, об источниках и поддерживающих системах тех сил, которые благоприятствуют нации или, напротив, тормозят ее развитие.
Между тем политические события, произошедшие во многом по воле случайности и скрывающие за собой неразличимые на первый взгляд экономические мотивы, могут играть роль «фактора прозрения», расставляющего по местам подлинные сущности добра и зла. Таким ситуационно случайным, хотя и стратегически закономерным, событием было разрушение памятника ветеранам Второй мировой войны на холме Тынисмяги в Таллине. Этот эпизод прочертил линию подлинного смыслового противостояния, не только придал очертания образу реального врага, уходящего в историю и затрагивающего память поколений, но и высветил характерные свойства международного окружения, его подлинное восприятие как собственной истории, так и России вне всякой зависимости от сущности ее общественно-политического устройства.
В тот момент, как России как нации, ее истории и исторической памяти ее семей был брошен смысловой вызов, восприятие образа зла, постижение сущности порока, наконец, представление об общественном позоре становится наглядным и содержательным. С этого момента общество и власть приобретают ценностную точку отсчета – как для осознания уроков недавнего политического прошлого, так и для формулирования национального целеполагания на перспективу.
С того момента когда преднамеренное попрание образа русского солдата – освободителя от безусловного мирового зла одобряется мировыми авторитетами, навязывающими миру «ценности демократии», зловещая роль этих мировых авторитетов в национальной катастрофе конца XX века становится очевидной, а проводники влияния этих ценностей, якобы преследующие приоритеты общемирового блага, столь же бесспорно характеризуются и осознаются как неоспоримо враждебные, сеющие зло силы. К ним примыкают косвенные исполнители этой злой воли, маскирующиеся благопристойными вывесками защиты прав человека и даже борьбы с коррупцией. Предприниматели, покинувшие страну и позволившие себя использовать в качестве исполнителей этой воли, относятся к той же категории. Те же критерии в полной мере применимы к недобросовестным чиновникам, использующим свое служебное положения для лоббирования внешних интересов, представляющих угрозу для нации.