Саймон Штейнгардт - На самом видном месте. Как сегодня увидеть то, что купят завтра

Это не был тот случай, когда рыночный торговец зарабатывает еще немного денег на чем-то дополнительном к основным новинкам. У джентльмена, продававшего суррогатные брекеты, отсутствовали другие товары, что ясно указывало: спрос на то, что он предлагал, не так уж и скромен. Его стенд привлекал к себе приличное количество проходивших мимо людей, причем исключительно девушек-подростков. Не могу сказать, рассматривали ли они брекеты как хохму или относились к ним серьезно, но, если они были готовы терпеть боль и неудобство, засовывая в рот кусочки металла и прикручивая их к зубам, возможно, они считали назначенную за них цену вполне разумной инвестицией в собственную внешность. Разумеется, фальшивые брекеты не могли исправить ничьих зубов, однако они могли создать впечатление, что зубы эти когда-нибудь будут исправлены. Что важнее, они намекали на то, что их носитель (или скорее его семья) располагает достаточными финансовыми средствами, чтобы позволить себе такую роскошь, как ортодонтия.

Бангкокские брекеты – курьезный случай, и не только потому, что на первый взгляд они кажутся малоподходящим символом статуса, а еще меньше – такого рода вещью, которую кто-нибудь захотел бы подделывать. По какой причине девушка предпочла бы надеть фальшивые брекеты, а не, скажем, подделку под футболку от Gucci? Возможно, она носила бы и то и то, однако в таком месте, как Бангкок, где поддельные под известные бренды вещи можно найти везде и носят их все, фальшивые брекеты кажутся менее очевидным – а потому более убедительным – ухищрением.

Если брекеты можно рассматривать в качестве символа статуса, значит ли это, что для той же цели подойдет и все остальное? Существует множество других примеров необычных символов статуса. В ходе криминологического исследования{31} низших социально-экономических слоев латиноамериканского взрослого населения США ученые установили, что ношение огнестрельного оружия может поднять популярность и социальное положение человека. В Иране, где исламистский режим{32} ввел запрет на владение собаками, наличие собаки среди секуляристов, оппозиционных власти, считается символом бунтарской отваги. В Объединенных Арабских Эмиратах{33} автомобильные номерные знаки, особенно состоящие из одной цифры, стали очень хорошо распродающимся товаром: в феврале 2008 года номерной знак «1» был продан на аукционе за 14,3 миллиона долларов. И по всему миру, от Каира до Чунцина, я посещал независимых операторов мобильной связи, которые устанавливают специальные расценки на телефонные номера, включающие счастливые цифры или их последовательности.

Вы можете сказать, что в этом проявляется на рынке сила предрассудков, но в основе подобного явления лежит сила подачи себя. Во многих частях мира телефонный номер – основное средство самоидентификации, и счастливые номера производят совсем другое впечатление, чем несчастливые. Когда правительство Афганистана{34} начало выпускать номерные знаки, начинающиеся с числа 39, среди получивших эти номера людей вспыхнуло негодование, поскольку 39 считается числом сутенеров, а поэтому небезопасно. Афганцы не желают, чтобы их воспринимали как сутенеров, особенно из-за столь хорошо всем видной вещи, как автомобильный номерной знак. Точно так же и все остальные люди, принадлежащие к любой культуре, не желают выглядеть сводниками другого рода: людьми, слишком поспешно стремящимися произвести впечатление посредством любого символа богатства или статуса, что находится в их распоряжении. Однако почему мы покрываем позором одних людей и не делаем этого с другими? И почему в конце концов мы считаем предосудительными те или иные вещи?

В 2009 году, проводя исследование сервиса мобильной связи в китайском городе Сиань, я задался вопросом: почему мы демонстрируем или прячем наличные или выписки из банковских счетов совсем не так, как делаем то же самое с предметами аналогичной ценности в денежном эквиваленте? Почему, например, в ресторане, куда мы приходим, считается общественно допустимым вытащить и положить на стол телефон (символ статуса), но достать все наличные и кредитные карты и разложить их перед собой – это, скажем, не совсем нормально? Почему мы инстинктивно воспринимаем подобный поступок столь невозможным, что даже не пытаемся его совершить? Вероятно, потому, что мы представляем себе наличные деньги в буквальном смысле настолько физически грязными, зараженными бактериями, что держать их на обеденном столе – просто негигиенично. Однако даже кредитные карты, которые выглядят чище, а иногда и отражают определенные аспекты личности владельца, которые он и мог бы пожелать продемонстрировать, на столе не приветствуются.

Следуя своему принципу, заключающемуся в том, что всегда лучше понимать, почему мы не нарушаем неписаных правил, а не просто принимать нашу неспособность это сделать, я решил провести эксперимент. За ужином, где собрались члены команды и наши местные помощники, я попросил всех присутствующих выложить на стол все имеющиеся при них наличные и кредитные карты. Участники эксперимента, разумеется, чувствовали себя довольно неловко и неудобно – ведь их могло смущать и то, что с собой у них слишком много или, наоборот, слишком мало наличных / кредитных карт, или их просто беспокоил риск быть обворованными.

В ситуации, когда на стол кладется мобильный телефон, потенциальные негативные последствия выражаются риском кражи, но при этом могут быть относительно сбалансированы преимуществом быстрого доступа (возможностью взглянуть на экран в случае поступившего звонка или сообщения). А вот разложенные на столе деньги не обладают подобными достоинствами. Более того, идея быстрого доступа создает обоснованное оправдание в глазах публики наличию телефона на столе, так же как понимание красоты или стиля извиняет дорогую одежду или драгоценности, а понимание желания острых ощущений – спортивные машины и наручные часы со встроенным высотомером. Однако для выставленных напоказ пачек наличных нет легитимного оправдания, если только вы не являетесь наркодилером из Рио-де-Жанейро, а все окружающие не знают, что будут размазаны по полу в случае попытки вас ограбить.

Тем не менее для большинства из нас оправдание в глазах общественности очень важно, ведь оно позволяет нам играть в игру, в которой мы прикидываемся, будто лишены пустого тщеславия. Мы притворяемся, что социальный статус нас не интересует, потому что хотим выглядеть демократично. Если вы зайдете в кофейню в Кремниевой долине и встанете в очередь за человеком, одетым в джинсы и футболку, который только что вылез из потрепанного Volvo, вы будете знать только то, что он вполне может оказаться миллионером, желающим производить впечатление человека, «близкого к земле».