сознательно пытаетесь решить какую-то нехитрую задачу, активизируется центральная исполнительская сеть (ЦИС), в ущерб, понятно, двум другим;
♦ когда вам нужно сориентироваться в ситуации — понять, что происходит, что нужно сделать, на что обратить внимание, или же вы просто медитируете, — вами руководит сеть выявления значимости (СВЗ), а две другие ждут своей очереди.
Так, кстати говоря, дефолт-система и была обнаружена: учёные исследовали мозг с помощью фМРТ и случайно заметили, что, когда испытуемый сосредоточивается на выполнении задания (например, читает вслух или классифицирует карточки с картинками), активность его мозга не усиливается, что было бы, наверное, логично, а, наоборот, снижается.
Сначала эту «странность» объясняли подавлением общего «шума мозга», но затем задумались — а что там, собственно, в этом мозге шумит? Не просто же он активничает! Видимо, в нём идёт какая-то работа… Которую, впрочем, испытуемый не осознаёт.
И действительно: дефолт-система в сравнении с двумя другими более масштабна — в неё входят медиальная префронтальная кора, задняя поясная кора, предклинье и угловая извилина (рис. 4), — а потому она и «шумит» громче.
Рисунок 4
Основные нейронные связи, образующие дефолт-систему мозга, выявленные с помощью магнитно-резонансной трактографии
Таким образом, поскольку базовые нейронные сети отвечают за разный функционал, вы, по сути, можете находиться в трёх разных режимах мозговой активности:
♦ непосредственного восприятия, интеллектуальной сосредоточенности или медитации (за это отвечает СВЗ);
♦ познавательной деятельности, оценивая внешние стимулы или решая несложные сознательные задачи (за это отвечает ЦИС);
♦ «блуждая» и прокручивая в голове сложные интеллектуальные объекты (за это отвечает ДСМ).
У наших эволюционных предков эти системы не так разрозненны, как у человека. И дело тут прежде всего в языке, который по-разному работает в трёх наших базовых нейронных сетях.
Нас с детства приучали всё называть, поэтому мы быстро перешли от непосредственного восприятия к игре слов.
Зачем, спрашивается, вглядываться в окружающую действительность, если можно на всё повесить ярлык, и ты уже знаешь, как тебе быть?
Из-за языковых игр изменилось и наше познание, оно стало совсем другим. Там, где мы раньше искали взаимосвязи между элементами ситуации, теперь мы ищем объяснение в своих собственных языковых конструкциях — установках и мнениях, которыми всё себе объясняем.
Проще говоря, наше языковое сознание плотно обустроилось в ЦИС, а вот дефолт-система стала работать бессознательно. С помощью дефолт-системы мы смотрим на отношения между вещами, а не на сами вещи, поэтому язык оказался тут не очень к месту.
Да, мы как-то называем отношения между элементами — например, «противоположности притягиваются», «в сумме получается», «меня раздражает его отношение ко мне», «фильм произвёл на меня большое впечатление» и т. д., — но, называя что-то, мы уже не думаем об этом, мы оперируем соответствующими знаками.
Если мы что-то назвали словом, включается ЦИС, и нам «всё понятно»: можно моментально выключить интеллектуальную деятельность и действовать на автопилоте по однажды заготовленным шаблонам.
Дефолт-система мозга отчаянно сопротивляется словам. Интеллектуальные объекты (например, образы других людей), которые она образует, значительно сложнее, чем простой предмет. Назвать такой образ можно, но само по себе это слово ничего вам не скажет, не даст инструкции.
Других людей мы называем именами собственными — Вася, Петя, Маша и т. д. Но о чём эти слова вам говорят? Ни о чём. Они хороши для того, чтобы человека окликнуть, но не для того, чтобы его понять.
Чтобы упростить себе задачу «понимания» других людей, мы применяем слова — шаблоны общего свойства. Например, мы используем термины — «девушка», «еврей», «программист», «звезда», «холерик», «друг», «обычный парень» и т. д.
Наверное, не надо объяснять, что всех этих «штук» в природе не существует. Нет такой вещи, как, например, «старость», «кавказская национальность» или «интеллигентность». Всё это характеристики, то есть, по сути, оценочные суждения.
На самом деле есть конкретные люди определённого возраста, есть какие-то внешние особенности конкретных людей, они как-то себя ведут, чем-то занимаются.
Мы же используем шаблоны и клише, чтобы сделать другого человека «более понятным», и говорим: «Вася — интеллигентный кавказский старик». И вроде бы нам сразу всё с «Васей» понятно.
Мы приписали ему множество свойств, которые характеризуют, как нам кажется, всех стариков, всех кавказцев, всех интеллигентов, а еще «старых интеллигентов», «интеллигентов с Кавказа» и «кавказских стариков»…
Картинка в нашей голове, словно по мановению волшебной палочки, сложилась. Но хотя нам с «Васей» теперь «всё понятно», он — такой, какой он есть на самом деле, — остался по ту сторону экрана нашего восприятия.
Пользуясь подобными абстракциями, мы можем достигать эффекта «понимания» на сознательном уровне. Но вот наша дефолт-система оказывается в некоторой растерянности: ведь она пытается фиксировать фактическое поведение человека, и оно, конечно, не вписывается в выдуманный, обобщенный образ «интеллигентного кавказского старика» (таковых в природе не бывает, бывают Васи и Пети).
Когда дефолт-система забирает нас в свои «блуждания», наше сознание в каком-то смысле оказывается просто выключенным. Оно словно бы смещается на периферию нашего внимания, тогда как само наше внимание смотрит куда-то в глубину нас самих.
Временами работающая там дефолт-система сообщает сознанию (центральной исполнительной сети) какие-то промежуточные результаты своей интеллектуальной деятельности, но в основном это лишь какие-то обрывки мыслей.
Да, время от времени мы переживаем что-то вроде «инсайта» — мы вдруг что-то предельно ясно осознаём, вдруг у нас появляется некое новое видение, прозрение. Подобно Архимеду, мы вскрикиваем: «Эврика!» Но, согласитесь, это случается с нами не так уж часто.
В чём же тогда секрет гениальных мозгов, которые способны это делать, как кажется, чуть ли не по заказу? В том, что они удивительным образом научились сопрягать деятельность всех трёх базовых нейронных сетей, работающих обычно попеременно и в конкуренции друг с другом, в рамках одной задачи.
О том, что дело обстоит именно таким образом, мы сейчас можем говорить с полной уверенностью благодаря недавним исследованиям, проведённым под руководством Роберта Бети и Йоеды Ниссана Кенетта из Пенсильванского университета, опубликовавших свою поистине революционную работу в 2018 году.
В качестве испытуемых для своих исследований Роберт Бети и Йоеда Кеннет выбрали представителей креативных индустрий, имевших профессиональные награды (кино, музыка, живопись, литература, наука) и согласившихся на странную затею учёных — измерить креативность их мозгов.
В этих «высококреативных мозгах» при выполнении сложных интеллектуальных заданий (рис. 5):
♦ больше половины из 25 самых активных участков мозга были обнаружены в ДСМ;
♦ вторая половина — в двух других базовых сетях: СВЗ и ЦИС.
Рисунок 5
Активность «высококреативного мозга»
Коме того, в
