то какого хрена ты все это время протирал штаны? — ее голос был холодней, чем воздух в моей комнате зимой. — Заставлял меня нервничать, думать о том, как же там мой сыночек, а сыночек-то вон оказывается каков — гений! — Она схватилась за сердце и упала на диван. — Что папаша твой лентяй, что ты. Сперва прикидывается валенком, а потом вон что вытворяет, лучший сотрудника года. Посмотрите. Вот сразу так нельзя? Всегда нужно вас гонять, чтоб хоть что-то добренькое случилось. Ой, горе мне!
Мать замолкла и быстро заводила рукой перед своим лицом.
— Не стой как истукан, неси, — она попыталась схватить воздух ртом, — неси валерьянку… и быстрей.
Я замешкался. Ноги приросли к полу, а тело парализовало. Я смотрел, как мать корчится от нехватки воздуха, и ничего делал. Тик под моим глазом успокоился, и вместо того, чтобы побежать к холодильнику, где мать хранит лекарства, я развернулся и пошел в ванную.
— Не смей отворачиваться от меня, — закричала старуха, — я твоя мать, мать, — протянула Карга, — я тебя вырастила, поставила на ноги, а ты вон как со мной. Ой, — заныла она, — люди добрые, что творится! Родной сын успокоительное принести не может, а у меня же с сердцем беда. Ой, помогите!
Я зашел в уборную и закрыл дверь на защелку. В грязном зеркале на меня смотрел леший. Я хотел врезать ему, но вместо этого тихо заплакал. У меня не было ни одного объяснения, почему текли слезы. Я просто стоял и смотрел, как в мутном зеркале рыдает леший. Мне не верилось, что на той стороне я. В отражении стояло тело, в котором я живу. Мне стало жалко себя.
Раздались твердые удары в дверь. Ощущение было такое, что ведьма била не кулаками, а табуреткой.
— Подай матери успокоительное! — кричала она. — Матери плохо, козел неблагодарный.
Слезы потекли еще сильней, так же внезапно, как грибной дождь превращается в ливень.
— Я тебе вырастила!
Глухой удар в дверь.
— Я тебя поставила на ноги.
Ещё один удар.
— Я не спала ночами из-за тебя. Выходи!
Удар и еще удар.
— Принеси! Матери! Лекарство!
Я зажал уши. Удары в дверь вместе с криками старухи стали где-то далеко. Я смотрел в зеркало и не мог поверить, что все это происходит со мной.
"Нет, это все проживает кто-то другой, не я, у меня все хорошо! Я живу в Таиланде на острове Пхи-Пхи, у меня симпатичная подруга и классный мотоцикл. Я хорошо выгляжу, у меня стройное тело и брутальный голос. В зеркале не могу быть я. Это невозможно. Этих криков безумной старухи не существует. Ха-ха. Я на острове, а не здесь. Это все сон. Это сон. Ха-ха”, — думал я.
— Это все не со мной, этого не существует, — закричал я и стал бить себя в лоб. — Это все происходит не со мной. — Стуки в дверь прекратились.
— Антоша?
— Антон? С тобой все хорошо? — тихо спросила Катя. — Ты в порядке?
Я открыл глаза. На меня смотрела блондинка с карими глазами. У нее была нежная кожа и приятные пухлые губы.
— Все хорошо? Ты так на меня смотришь, будто мы не знакомы.
— Катя?
— Конечно Катя, ты чего? — она полезла обниматься.
— А где старуха?
— Какая старуха? — спросила Катюша.
— Моя мать.
— Тебе кошмар, что ли, приснился?
Я попытался рассмотреть свою комнату. Неторопливо крутился деревянный вентилятор под белым потолком, плетеное кресло-качалка стояло рядом с большой кроватью. Мои ноги прятались под шелковым покрывалом. За панорамным окном высились горы. Пахло лавандой и чем-то цитрусовым, возможно, свежевыжатыми апельсинами.
— Это наш дом?
— Ты точно в порядке? — Катя вырвалась из моих объятий и закрыла собой потрясающий вид. Она выглядела куда лучше пейзажа за окном.
— Тебе нездоровится? Может, вызвать скорую? — голос Кати почему-то изменился и стал грубей. — Антоша?
— Антон?
Я открыл глаза. Надо мной нависала старуха. Ее морщинистая кожа и желтые зубы заставили меня отдернуться.
— Где я?
— Антоша, все хорошо. Все хорошо, дорогой.
Старуха прижала меня к груди. Я попытался прийти в чувство. Изувеченная дверь висела на одной петле, рядом валялась сломанная табуретка без одной ножки. Мать держала меня в объятиях. Ее халат вонял блевотиной.
— Извини меня, — плакала Карга. — Ты такой молодец, так хорошо поработал, потрудился на славу, сынок. Прости мать. Ты все делаешь для матери, стараешься, а я вон что учудила.
Мой синий спортивный костюм "Адидас” был в чем-то мерзком и вонючем, кажется, на правый рукав мастерки прилипли остатки вчерашних котлет.
— Ты молодец. Мой герой, — бубнила мать.
Я захотел вырваться из ее объятий и встать. Старуха, почувствовав, что я зашевелился, ослабила хватку и отодвинулась ближе к туалету. Мне стало легче дышать.
— Ну, все хорошо, да? Ты в порядке?
Я кивнул и, приподнявшись, указал матери на висящую дверь.
— Я думала все, помер ты, сынок, — она захныкала, а потом снова полезла обниматься.
Сегодня мать не смотрела телевизор на всю громкость и почему-то не сплетничала с подругами на ночь глядя. Старуха лежала у себя на диване тише мыши. В этой непривычной обстановке я хорошо различал тяжелый стук своего сердца. Кто-то внутри под грудью бил резиновой кувалдой. Сон задерживался. Он где-то шлялся и совсем не торопился меня навещать.
Я ворочался по всей кровати, то и дело перекатываясь из угла в угол. Заворачиваться в одеяла как гусеница или накрывать голову подушкой не имело смысла. Меня захватили дурные мысли и не давали возможности подумать о чем-то хорошем, не позволяли настроиться на сон. Я пробовал представить Катю, мотоцикл и райский остров с высокими пальмами, но ничего не выходило.
3асыпай на руках у меня, засыпай,
Засыпай под пенье дождя,
Далеко, там где неба кончается край,
Ты найдёшь потерянный рай.
Так пел я себе под нос.
Память подкидывала образы: то я обблеваным лежал в засраном туалете, то обосанным на детской кроватке. Надо мной склонилась Старая Карга. Ее объятия душили, и я не был способен нормально пошевелиться. Я не имел никакой возможности вырваться из ее цепких лап.
"При чем тут одиннадцать?” — подумал я.
— Ты хочешь узнать, почему на торте из червей были свечи в форме цифры одиннадцать? — поинтересовалась Катя.
— Катя, ты здесь. Я так ждал этой встречи, — сказал я.
Мы стояли в обнимку в холле двухэтажного дома моей девушки. Она ластилась и прижималась щекой к моей крепкой груди.
— Твоя мать не хочет, чтобы мы виделись! — сказала Катя. — Вчера мы так и не встретились, потому что
