одним семинаристам, оказавшимся участниками этого социально-психологического представления, говорили, что они опаздывают — мол, паства уже ждёт, все собрались, надо поторопиться, а другим участникам, при прочих равных, говорили, что времени хоть отбавляй.
Выяснилось, что помощь несчастному предложили 64 % испытуемых из тех, что не торопились, и лишь 10 % из тех, которые думали, что они опаздывают. То есть всего лишь один факт, одна-единственная новая вводная изменила поведение половины испытуемых!
Когда я представляю эти данные на лекции, иллюстрируя таким образом, насколько сильно мы зависим от обстоятельств и насколько мало — от наших ценностных установок, кто-нибудь обязательно да скажет: «Но десять процентов всё равно предложили помощь!»
И то правда. Но на это я всегда отвечаю: хорошие, сердобольные люди действительно есть, но из данных этого эксперимента следует другой вывод — 10 % принстонских семинаристов не считают, что опаздывать зазорно.
Мы всё время забываем, что другие люди — другие. Многие, как известно, регулярно опаздывают просто потому, что в их внутреннем мире нет такого императива «приходить нужно вовремя». Они живут буквально в другой реальности, где опоздания и нервно тикающие часы — никакая не трагедия.
Конечно, на наше поведение влияют и наши ценностные установки, и ситуативные факторы, и просто наше физическое состояние (известно, что голодный судья принимает более строгие решения, нежели сытый).
Но ключевой фактор, определяющий наше решение, — это наша модель мира. Это первично, а жизненные события лишь как-то на нашу модель мира накладываются. По сути, сама наша модель мира и придаёт значение, вес соответствующим внешним сигналам.
Качество наших решений зависит от того, насколько хороша наша внутренняя карта по тому или иному вопросу. Понятно, что чем детальнее и лучше она проработана, тем больше шансов, что мы примем правильное решение (одно дело — добираться до места, используя карту XV века, и другое — современные интерактивные карты типа Google Maps или Яндекс Карты).
Впрочем, вопрос здесь не только в детализации нашей модели реальности, но и в том, насколько данные этой нашей карты хорошо отражают реальность как таковую, действительную и в нужном нам аспекте (или, как мы ещё говорим в методологии мышления, — в соответствующем «содержательном континууме»).
Вы можете встретить человека, который потрясающим образом разбирается в каких-то вещах — программировании, например, или сортах французского вина, — но совершенно ничего не смыслит в медицине или психологии.
И вы вряд ли пойдёте лечиться к программисту или станете заказывать психологу подбор вин. Впрочем, тут решение вполне очевидно, а вот как проверить, насколько модели реальности тех или иных «специалистов» связаны с фактической реальностью, — это вопрос.
Думаю, что вы не раз сталкивались с тем, что человек, демонстрирующий невероятную эрудицию, предлагал вам проект, который оказывался абсолютно провальным.
То есть модель мира была вроде бы подробной, даже завораживающе прекрасной, и к профессиональным компетенциям человека придраться не было повода, а по факту — решение ужасное.
Как писал Льюис Кэрролл в своей «Алисе»: «План, что и говорить, был превосходный: простой и ясный, лучше не придумаешь. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение».
Таким образом, необходимо чётко зафиксировать три критерия, которые нужно учитывать, принимая решение. Наша карта или модель реальности должна:
• соответствовать содержательному континууму вопроса;
• быть детальной и подробной;
• и самое важное — соответствовать реальности как таковой.
С последним пунктом особенно трудно: реальность находится по ту сторону от нас — нашего мозга, сознания, даже по ту сторону нашего рецепторного аппарата, — поэтому мы никогда не можем быть уверены в том, что наша модель этой реальности верна.
Не секрет, что моим любимым философом является Людвиг Витгенштейн. Поэтому в моём рабочем кабинете, в квартире буквально стада носорогов. Каких-то из них я купил сам, но большинство — это подарки моих друзей.
Вы спросите, какая связь между Витгенштейном и носорогами? А связь действительно есть, и лично для меня она весьма символическая.
Витгенштейн — фигура странная, во многом противоречивая, а в жизни он был и вовсе невыносим. Рассказывают, что однажды он навестил свою родственницу в больнице и поинтересовался, как она себя чувствует.
Дама обладала хорошим образным мышлением и ответила ему:
— Как собака, попавшая под грузовик…
— Вы не можете знать, как чувствует себя собака, попавшая под грузовик! — буквально выкрикнул ей в лицо Витгенштейн и тут же ретировался, гневно хлопнув дверью.
Когда же его самого сбила машина, а он шёл в этот момент с одним из своих коллег и что-то сосредоточенно ему объяснял, философ просто поднялся на ноги и как ни в чём не бывало продолжил свои рассуждения равно с того места, на котором его прервало столкновение с автомобилем.
Легенды складывают о том, как Витгенштейн чуть не избил кочергой знаменитого философа Карла Поппера во время семинара в Кембриджском университете. Так, кстати сказать, появилось выражение «кочерга Витгенштейна», которая символизирует борьбу этических норм с интеллектуальной строгостью.
Ну а носорог… Больше всего доставалось от Витгенштейна другому философу — блистательному Бертрану Расселу, и, строго говоря, это «носорог Рассела», а не Витгенштейна.
Рассел был по-настоящему культовой фигурой своего времени, интеллектуалом, лауреатом Нобелевской премии по литературе. Но первая же их встреча с Витгенштейном прошла со скандалом.
Молодой Людвиг буквально с порога, забыв представиться и не рассказав, что прибыл по рекомендации Готлоба Фреге, подверг мэтра невообразимой, по крайней мере по ощущению самого мэтра, критике.
«Мой немецкий инженер, я думаю, дурак, — чуть позже писал Бертран Рассел своей подруге леди Оттолайн Моррелл. — Он считает, что ничто эмпирическое непознаваемо. Я сказал ему, чтобы он признал, что в комнате нет носорога, но он не признал этого».
Рассказывают, что когда этот спор возобновился во время лекции, уязвлённый Рассел устроил из своей, как ему казалось, шутки с носорогом целый спектакль — он театрально ходил по лекционному залу, заглядывал под все столы и спрашивал слушателей: «Что, есть тут носорог? Нет?! Как, тут нет носорога?! Не может быть! Что ж, пойдём дальше, поищем…»
Впрочем, попытка смутить Витгенштейна — затея наивная и крайне самонадеянная, даже для Рассела. Его «студент» продолжал упрямо настаивать на своём:
— Я не говорю, что здесь есть носорог. Я говорю лишь то, что вы не можете быть уверены, что в этой комнате нет носорога!
Вот строгость мышления в чистом виде: мы всегда должны помнить, что наши представления о реальности и реальность — это вовсе не одно и то же.
Напротив, модель чего-то никогда не может быть этим «чем-то», это всегда что-то другое. Так и
