свободе страшно выбрать не ту дорогу. И если даже Юрий Борисович, сидя в своей крепости, обложенный деньгами, умирает от скуки, кто тогда имеет право, хоть малейшее право влиять на другого? Если богатенький Скрудж Макдак с бассейном из золота теряет интерес к жизни, то к чему тогда вообще стоит стремиться?
Мысли как назойливые мухи залетали ко мне в голову, словно в ней валялась добрая куча коровьего навоза. И я не отмахивался от них, не прогонял прочь. Я устал постоянно болтать руками перед собой, не замечая, что жизнь превратилась в соблазнительное лакомство для этих насекомых.
Белый маяк с двумя красными линиями у макушки закрывал собой синеву неба. Он был огромным, как восьмиэтажный дом. Меня всегда тянуло к нему, но до сегодняшнего момента он почему-то был декорацией, символом надежды и светлого будущего.
Так приятно иметь свою путеводную звезду. Этот маяк до сегодняшнего дня оставался напоминанием мне, что все получится, скоро, там в будущем. У меня будет счастливая семья, дети, мы будем жить в моем белоснежном доме на берегу моря. Я представлял, что мне больше не будут сниться ужасы, где я живу со злой ведьмой в одной квартире, ссусь в постель и терплю унижения от всех, с кем меня сводит судьба. Из-за мечты, которая у меня ассоциировалась с маяком, я и возил сюда своих девушек. Сначала Тому, потом Юлию, Ангелину и Валентину. Все мои возлюбленные бывали здесь. Девчонки со школы, со двора, из училища, из магазина и даже из метро. Они все посещали это место. Вначале я их доставлял сюда на велосипеде, потом на мопеде, скоростном скутере, а теперь на борзом мотоцикле. Я привозил их сюда и пытался сблизиться с ними, но ничего не выходило. Я думал о телесном наслаждении, но никогда не доводил дело до конца. И это при моей-то внешности и физических данных. Мне мешал Антон. Это он трусил, теперь я его раскусил. За мышцами на моем теле, силой духа и неприличной харизмой прятался Антоша — толстый девственник, живущий с матерью. Он смотрел на мой мир боязливыми глазами, избегая близости с людьми. Близкие ему люди поступали с ним дурно. Отец бросил, мать не давала ни единого права на ошибку, а все так называемые друзья смеялись над ним.
Меня импульсивно тянуло к маяку каждый вечер. Я смотрел на высокое белое сооружение и мечтал о лучшей жизни. Я никогда не думал о том, чтобы оказаться внутри. В грудь воткнулась стрела любопытства. В отсутствие хоть какой-то живой души на острове мне ничего не оставалось, как войти внутрь. Узнать его тайны и, быть может, получить ответы. Почему я застрял между двух миров и который из них настоящий? Мир Антоши или мой, тот, где я сейчас нахожусь?
Я заглушил двигатель своего зверя. Вокруг маяка летали чайки. Они кричали что-то тревожное, уговаривая не идти дальше. Я перелез через невысокий забор из проволоки. Пройдя десять метров по мокрой траве, я оказался у двери с амбарным замком. Взял огромный булыжник из-под ног и стал бить по замку со всей силы, пока тот не скривился, как ржавая подкова. Я выкинул камень и, потянув замок руками в разные стороны, раскрошил на мелкие куски. Я посмотрел на свои оранжевые от ржавчины кисти. Они походили на тесаки, а если сжать их в кулак, то они превращались в кувалды. Когда вход стал свободным, чайки закричали еще громче. Птицы кружили надо мной, пытаясь подлететь ближе и ущипнуть за шею или ухватиться за воротник куртки. Я не стал медлить и потянул за ручку старую дверь — она заржавела и не поддавалась. Я дергал изо всех сил, но складывалось ощущение, что она приварена к железному косяку. Одна чайка все же смогла ухватить меня за шкирку. Я разозлился и вместо того, чтобы отогнать ее от себя, сделал такой сильный рывок, что дверь сорвалась с петель и по инерции повалилась на меня. Придавленный, я оказался на земле. Меня отключило, а когда я очнулся, понял, что железная дверь превратилась в мокрое одеяло. Дома стояла кромешная тьма. Квартира опустела. Я похлопал глазами и только через несколько минут понял, что лежу в своей комнате.
В доме никто не шевелился и не сопел. Было непривычно. Я всю жизнь провел с матерью в одной квартире и ни единой ночи не спал один. Меня захватило тотальное чувство одиночества, перерастающее в панику. Для меня было неожиданностью остаться одному среди сервантов и увешанных коврами стен. Сердце сжалось и превратилось в изюм. Стало сложно дышать и срочно захотелось куда-то убежать из квартиры. Мне было душно.
Раньше, когда случались подобные приступы, я шел к старухе и засыпал вместе с ней на ее диване. Но ее не было. Никого не было. Только я и тьма в объятиях пустоты. От этой мысли меня скрутило еще сильней. Я встал на ноги и принялся ходить по квартире, громко топая и ударяя себя по лбу. Воздуха не хватало. Казалось, что я нахожусь под водой и у меня заканчился запас кислорода. Я открыл окно, чтобы лихорадочно схватить хоть йоту воздуха губами. Легче не становилось. Я работал губами, как рыба на суше. Паника нарастала вместе с количеством ударов рукой по лбу. Пройдя около сорока кругов по залу и набив себе красное пятно на голове, я все же заставил себя угомониться и лечь на диван матери. Я все еще дышал часто. Меня точно било током и скручивало от напряжения. Я додумался свернуть одеяло так, чтобы обнять его, убеждая себя, что обнимаю Старуху. Я прижался к свертку, как теленок к матери. Пытаясь успокоиться, представлял свой мотоцикл и ночную трассу. Монотонный звук работающего двигателя убаюкивал, и паника потихоньку отступала. Приступ возвращался рывками и иногда дергал меня, подобно неисправному сцеплению. Вдалеке пел Кипел об Ангеле, и я не торопясь, ворочаясь, слой за слоем проваливался в сон.
Ты — летящий вдаль, вдаль ангел!
Ты один только друг, друг на все времена,
Немного таких среди нас.
Металлическая дверь лежала на земле. Я выбрался из-под нее. Больше ничто не мешало попасть во внутрь маяка. Меня манил образовавшейся проход, и я боязливо ступил в проем. Темный коридор затянула мерзкая паутина. Сложив руки лодочкой перед собой, я поплыл в неизвестность. Липкие нити приставали к моему лицу, вызывая раздражение. И как только я перешел глубже во внутрь,
