143
См.: Baloyra, 1986 о Венесуэле и Shin, 2000 о Южной Корее.
В работе Гарретта (Garrett, 1998) представлен подобный взгляд в контексте демократической политики в современной Западной Европе.
Беспристрастность понимается здесь в смысле справедливости применения законов, а не справедливости самих законов. Законодательные системы естественных государств обычно проводят различия между разными индивидами на основе их статуса; как мы видели, верховенство закона для элит в естественном государстве не предполагает, что со всеми элитами обходятся одинаково. Наоборот, верховенство закона для элит предполагает, что одинаково обходятся со всеми индивидами определенного класса или положения.
*' Джа (Jha, 2008) исследует это в контексте Англии XVII в.
Имеется в виду Use majeste (от лат. laesae maiestatis — «оскорбление величества») — французский правовой термин, который использовался также в англосаксонской традиции и который означал преступление, связанное с посягательством на честь монарха. — Прим. перев.
В конце своей жизни великий английский правовед Ф.УМейт- ленд попытался понять короля как «единоличную корпорацию» (Maitland, 2003, р. 9–31). Мейтленд заинтересовался работой Гирке (Gierke, 1958 [1900]), который интерпретировал право и историю с точки зрения субъектов права. Канторович (Kantorowicz, 1997 [1957]) решил проблему единоличной кор- порации Мейтленда, предложив концепцию двух тел короля.
В современных естественных государствах установление правления права для элит представляется более сложным. Как подтверждают Хабер и соавторы (Haber et al., 2008), Мексика создала возможность для бессрочно существующих организаций, но эта страна все еще не способна гарантировать правление права для элит. Банки, например, могут быть лицензированными корпорациями, но их существование, будучи юридически бессрочным, постоянно находится под угрозой национализации. Более того, эти банки, даже если они принадлежат влиятельным членам элиты, не в состоянии в судебном порядке установить и защитить достаточно четкие права собственности
на землю для обеспечения ипотечного кредитования.
Недавние примеры Enron и WorldCom говорят о том, что и современные общества открытого доступа продолжают встречать затруднения, когда пытаются противопоставлять индивидов корпоративной идентичности и индивидов в бессрочно существующей организации.
Отметим, что мы можем рассмотреть эту проблему в терминах теории агентских отношений: как корпорация (церковь) может заставить своего агента (папу) действовать в своих интересах? Европейцы ясно пытались решить эту проблему. Но найти решение было гораздо труднее, чем в традиционной принци- пал-агентской проблеме, поскольку одновременно европейцы пытались понять, кто является агентом, а кто — принципалом. Является ли папа принципалом, представляющим Бога на земле, или агентом, действующим как представитель сообщества святых и братства всех верующих? Те же проблемы беспокоили европейские государства.
Однако это не давало приходу или епархии возможности определять себя по своему усмотрению.
См.: Kantorowicz, 1997 [1957]. Райзенберг (Riesenberg, 1956) ясно описывает, как «неотчуждаемость суверенитета» охватила церковь и государство в позднем Средневековье. О божественных правах короля см. в: Figgis, 1923,1960. О концилиаристском движении см. в: Tierney, 1955.
Герцогство Ланкастерское рассматривалось королями из дома Ланкастеров как личное, а не как часть fiscus, а значит, безусловно неотчуждаемое. «При своем вступлении на престол в 1399 г. Генрих IV приказал с согласия парламента, чтобы все земли герцогства… управлялись так, „как если бы мы никогда не достигли высоты королевского достоинства"» (Kantorowicz, 1997 [1957], р. 403). Когда Эдуард IV из династии Йорков захватил власть, он пытался рассматривать Ланкастерское герцогство как свою личную собственность. Ответом парламента было не подтверждение претензий Эдуарда, а превращение герцогства в формальную корпорацию, управляющим которой является король в своем формальном качестве. В своих комментариях 1816 года Плауцен четко описывает это различие: «Трое [королей Ланкастерского дома] владели в своем естественном теле, отдельно от короны, а четвертый [Эдуард IV] в своем политическом теле, по правам Короны, и отдельно, согласно порядку и управлению короны, а не иначе» (цит. по: Kantorowicz, 1997 [1957], р. 404). Мейтленд писал по поводу комментария Плаудена: «…я не знаю, можно ли найти во всех наших юридических книгах настолько изумительное [sic] проявление метафизической — или мы могли бы сказать метафизиологической — бессмыслицы» (Maitland, 2003, р. 35). Плауцен и Канторович понимали этот вопрос лучше Мейтленда.
Право на участие в принятии решений корпорации обычно было четко определено общими условиями, хотя то, кто мог участвовать, часто было предметом переговоров. Наиболее известным примером являются Генеральные штаты во Франции в 1789 г.
В социологии организаций существует обширная литература о создании корпоративных/коллективных акторов и о социальном конструировании корпоративных/коллективных идентичностей. См.: Meyer, Boli and Thomas, 1987; Pederson and Dobbin, 1997; Meyer, 1994. Анализ европейских истоков корпоративных/коллективных организаций, подобный рассмотренному здесь и в главе 2 материалу, см. в: Coleman, 1974, 1990. О Соединенных Штатах, включая рассматриваемый в главе 6 материал, см. в: Roy, 1997; Creighton, 1990; Perrow, 2002.
Бейтс (Bates, 2001, р. 66–68) иллюстрирует это на примере семьи Перси в Англии XVI в. Многие организации элиты имеют несколько лидеров, являющихся частью господствующей коалиции. Мы часто используем слово «лидер» там, где выражение «лидер и лидеры» было бы более точным.
Соединенные Штаты не были исключением. В работах Матиаса и О’Брайена (Mathias and O’Brien, 1976; O’Brien, 1988) отмечается трудность реконструкции британских фискальных счетов до XIX в., поскольку счета были личной собственностью канцлера казначейства и многих других разнообразных чиновников, управлявших фондами. То же самое относится в значительно большем масштабе и к Франции, где финансовые должности покупались и продавались.
