Остаток утра я провел в разговорах с тремя научными и техническими сотрудниками Xerox, выслушивая их ностальгические воспоминания о годах становления компании. Первым моим собеседником стал доктор Дессауэр, потерявший на падении акций 3 млн долл. К моему удивлению, он был абсолютно спокоен и безмятежен, но этого следовало ожидать, так как, по моим прикидкам, у него осталось в акциях больше 9,5 млн долл. (спустя несколько месяцев капитал составил больше 20 млн). Доктор Дессауэр, приехавший из Германии ветеран компании, занимавшийся научными исследованиями и техническими проблемами начиная с 1938 года, вице-председатель совета директоров, был человеком, обратившим внимание Джозефа Вильсона на изобретение Карлсона после того, как в 1945 году прочитал статью о нем в одном техническом журнале. На стене его кабинета висела поздравительная открытка, в которой сотрудники величали его Волшебником. Войдя в кабинет, я увидел улыбающегося моложавого человека, чей акцент вполне удостоверял его принадлежность к племени волшебников.
«Хотите услышать историю из прошлого, да? — спросил доктор Дессауэр. — Ну что ж, волнующие времена. Чудесные и одновременно ужасные. Иногда мне казалось, что я в буквальном смысле слова схожу с ума. Главную проблему представляли собой деньги, точнее, их отсутствие. Тучи сгущались. Наша команда билась над проектом. Я даже заложил дом. Все, что у меня оставалось, — это страховка. Надо было как-то выходить из положения. Я понимал: если у нас ничего не выйдет, то мы с Вильсоном окажемся деловыми банкротами, но вдобавок я сам — еще и неудачливым инженером. Никто никогда не возьмет меня на работу. Мне пришлось бы оставить науку и заняться продажей страховых полисов или чем-нибудь подобным. — Доктор Дессауэр помолчал, задумчиво посмотрев в потолок, и продолжил: — В те дни оптимистов среди нас было мало. Многие сотрудники приходили ко мне и говорили, что ничего не выйдет. Самый большой риск в том, что электростатический заряд мог не удержаться на поверхности при высокой влажности. Так думали почти все специалисты, говорившие: “Вы не сделаете ни одной копии в Новом Орлеане[37]”. Если даже машина заработает, думали маркетологи, то нам не удастся продать больше нескольких тысяч штук. Советчики твердили, чтобы мы перестали сходить с ума и бросили свою затею. Ну, как вы знаете, модель 914 заработала и в Новом Орлеане, там ее тоже охотно покупают. Потом появилась настольная версия 813. Мы вынырнули, создав машину, которую специалисты считали очень ненадежной».
Я спросил доктора Дессауэра, занимается ли он каким-нибудь новым исследованием, и если да, то волнует ли оно его так же, как работа над копировальным аппаратом. Дессауэр заметил: «На оба вопроса отвечу утвердительно, но предмет исследования — пока коммерческая тайна».
Доктор Гарольд Кларк, мой следующий собеседник, распоряжался программой разработки ксерографического аппарата под непосредственным руководством доктора Дессауэра. Кларк, коренастый человек с профессорскими манерами (он действительно был профессором физики до того, как пришел в Galoid в 1949 году), подробно рассказал, как изобретение Карлсона приобрело товарный вид. «Чет Карлсон был человеком морфологическим, — начал вспоминать доктор Кларк. Заметив мое непонимание, он продолжил: — Я не могу сказать, какой именно смысл вкладываю в это слово, но, думаю, оно означает способность соединить две известные вещи и получить нечто принципиально новое. У Чета получилось. У ксерографии не было никаких предшественников в науке. Чет соединил весьма странный набор феноменов, каждый из которых сам по себе мало значил. В результате получилось великое изобретение в области передачи изображений, сопоставимое по значимости с изобретением фотографии. Более того, Чет сделал это не в научной атмосфере академического учреждения. Вы же знаете, что есть открытия, которые ученые делают одновременно в разных местах, ничего не зная о работах друг друга. Но никто в то время не сделал ничего даже отдаленно похожего. Единственный недостаток изобретения — что как товар оно никуда не годилось».
Доктор Кларк издал короткий смешок и принялся рассказывать. Решающий шаг был сделан в Баттельском мемориальном институте, и, в полном соответствии с традицией, случайно. Главная проблема — что фотопроводящая среда Карлсона, покрытая слоем серы, теряла полезные свойства после нескольких копирований и становилась негодной. Не имея никаких теоретических обоснований, баттельские ученые добавили к сере немного селена, который до этого применяли при изготовлении электрических сопротивлений и в качестве красящего вещества — для окраски стекла в красный цвет. Смесь серы и селена работала лучше, и ученые добавили еще. Стало еще лучше. Постепенно покрытие стало чисто селеновым. Оно работало лучше всего. Так было обнаружено — методом от противного — что селен и только селен может сделать ксерографию реальностью.
«Вы только подумайте, — произнес доктор Кларк, задумчиво глядя перед собой. — Такая простая вещь, как селен — один из земных элементов, которых всего-то чуть больше сотни, и довольно распространенный. Открыв его эффективность, мы преодолели последний рубеж, хотя в то время еще не знали этого. У нас до сих пор есть патент на использование селена в ксерографии — патент на целый элемент. Неплохо, да? Но мы и до сих пор не знаем, как он работает. Например, не знаем, почему на покрытой им поверхности не проявляются следовые эффекты — на барабане не остается никаких следов предыдущих копирований, то есть теоретически он может работать до бесконечности. В лаборатории селен выдерживал миллион копирований, и мы не понимаем, почему покрытие не изнашивается. Разработка ксерографии была по большей части эмпирической. Мы опытные, дипломированные ученые, а не цыгане-лудильщики, но в своей работе использовали способы лудильщиков наряду со строгими методами научного исследования».
Потом я поговорил с Орасом Беккером, инженером, отвечавшим за доведение рабочей модели Xerox-914 до промышленного образца. Этот талантливый уроженец Бруклина, снова переживая прежние страдания, рассказал о невероятных помехах и опасностях, стоявших на пути. Когда Беккер в 1958 году пришел в компанию Haloid-Xerox, его лаборатория помещалась на чердаке Рочестерского завода по расфасовке садовых семян. Крыша протекала, и в жаркие дни расплавленный гудрон капал на инженеров и оборудование. Модель 914 была доведена до промышленного образца в другой лаборатории, на Орчард-стрит, в начале 1960 года. «Это было обшарпанное здание с большим чердаком и скрипучим лифтом. Сверху открывался захватывающий вид на подъездной путь, по которому постоянно возили вагоны, набитые визжащими свиньями, — рассказал Беккер. — Но зато у нас было помещение, а на голову не капал гудрон. На Орчард-стрит случился пожар. Не спрашивайте как. Мы решили, что пора приступать к сборке. Сказано — сделано. Все были готовы. Члены профсоюза на время забыли о своем недовольстве, а боссы — о своем престиже. Было трудно отличить инженера от сборщика. Никто не мог стоять в стороне. Стоило посмотреть, что творилось в то воскресное утро, когда аппарат был собран, и все старались если не подрегулировать какой-то механизм, то хотя бы походить вокруг машины и повосхищаться сделанным. Другими словами, модель 914 наконец заработала».
