останавливаться – расстояние неумолимо сокращается и приходится стрейфиться вокруг колонн, попутно засаживая в тварь очередную порцию ракет. Тварь натужно воет, когда ракета достигает цели, вязнет во взрывах и не может поспеть за моей прытью.
Выстрел! Еще один!
Хлопает вспышка.
Я расхаживаю по двору монастыря. На мне домашний халат и тапочки. Тепло и уютно, надо мной чистое безоблачное небо, тихое и немое в своей бесконечной синеве; не знойное, не слепящее, настолько идеальное и оттого нереальное, словно нарисованное по чертежам, но все же живое, дышащее и улыбающееся.
Так спокойно, что не хочется никуда идти и ничего думать. И двигаться не хочется. Просто стоять, и тонуть в синей глубине, без цели и без желаний.
Там, за каменными стенами, опоясывающими двор монастыря, слышится пение птиц, тихо спрятавшихся в своем уютном мире на деревьях. Чириканье сладкое, и льется во мне, как молочный ручей, как эссенция чистой силы, кристальное, непорочное, свободное от всяких гадостей человека.
Я чувствую, как неведомая сила окутывает тело. Да, вокруг живет божественная энергия, она протекает в самый затаенный уголок и наполняет смыслом каждый камешек и стебелек. Мне спокойно и уютно.
Я гляжу на себя со стороны: домашний халат оказывается робой мага огня. Стало быть, я могу колдовать?
Я вытягиваю руки, тужусь изо всех сил, и жду, когда что-то произойдет. Ну когда еще представится такая возможность?! Обычно, все что снится, связано с преодолениями, борьбой в заведомо невыгодных условиях. Я всегда от кого-то бегу, отстреливаюсь чем-попало и отмахиваюсь какими-нибудь скучными мечами. Прыгаю из сна в сон, меняя поля брани.
– Женщина! Женщина в монастыре! – ко мне подлетает лысый дядечка в одеянии мага огня и начинает трясти за плечи. – Женщина! Представляете? Как она могла здесь оказаться? Здесь НИ-КО-ГДА не было женщин! Это же монастырь!
– Где она? – в этом сне я могу говорить. Правда, как и полагается, голос слышен со стороны и не ощутим.
– В подвале. Увели подальше, чтоб не оскверняла присутствием. Подержим там, пока верховный маг круга огня не решит что с ней делать, – красная роба, которой могли удостоиться лишь избранные, совсем не вязалась с трусливым характером ее обладателя. Хотя это можно было посчитать за набожность.
Маг припадает на колено перед каменной статуей, которая красуется в центре монастырского двора.
Повсюду снуют послушники: они испуганно смотрят по сторонам и разбредаются в разных направлениях от маломальского шороха, словно боясь наказания за самую малую провинность. Над головами белыми буквами светятся имена, но не разобрать.
Я совершенно не знаю, что делать в этом сне и куда идти, но после слов трусливого мага, мне хочется увидеть девушку, запертую в подвале.
Еще одна вспышка.
Я мчусь босиком по холодному шершавому полу вдоль темного коридора. В ступни впиваются мелкие камушки, проносятся огни горящих факелов, приделанные через каждые несколько метров к стенам из грубо отесанных блоков.
Впереди возникает разветвление, и я бегу влево, но натыкаюсь на какого-то странного человека в очках с темными линзами и короткими волосами, не дающего ходу. Он явно не вписывается в этот мир. Я разворачиваюсь, и мчусь со всех ног по второму пути.
Коридор заканчивается величественной узорчатой дверью и приставленным стражником в тяжелых доспехах. По каким-то признакам я понимаю, что это паладин. Еще на нем почему-то круглые очки в роговой оправе.
Стражник читает книгу, а когда замечает меня, резво поднимает глаза.
– Вы что-то хотели? – учтиво спрашивает паладин-стражник.
– Да мне бы… мне бы… в общем я во сне, – неуверенно признаюсь я.
– Простите, что? – стражник убирает книгу за пазуху.
– Я говорю… я во сне.
– Что же вы такое говорите? В каком таком вы сне? – паладин опускает на нос очки и начинает сверлить глазами.
– В своем, полагаю, – неуверенно отвечаю. – И думаю, что вы должны открыть дверь, потому что мне нужно увидеть девушку, пока я не проснулся. Мне кажется, это скоро случится.
– Но позвольте! Вот я стою перед вами, живой, из плоти и крови, и что же, я, по-вашему, не существую? Или существую, но только в сегодняшнем вашем сне, и, стало быть, когда вы проснетесь, я исчезну?
Паладин выглядит крайне возмущенным: очки сползли вниз и в глазах его сверкает искренняя обида.
– Ну, получается что так. Вы все правильно сказали.
– А разве такое может случиться?
– Откройте же дверь! – не выдерживаю я. – Кажется, я сейчас проснусь! Я уже начинаю чувствовать свое тело!
– И что же, меня не существует?
– Да не существует, не существует! Вы вообще видели паладина в очках, читающего книгу? И взгляд у вас такой… интеллигентный!
Паладин думает, достает книгу, и непонимающе смотрит на нее.
– А книга очень занятная, кстати. Про принца. Я ее у молодого человека в черных очках взял, он по близости стоит, – паладин указывает рукой в сторону, откуда я прибежал.
– Откройте! Сон сейчас кончится!
– Хорошо. Только не сбегайте с ней. Меня же уволят.
– Да плевать! Ничего этого все равно не существует!
– Хм, – паладин пожимает плечами, – все равно открыто.
И он вонзается в книгу, проваливаясь в другую вселенную.
Я отпираю дверь и вижу девушку, стоящую посреди пустой комнаты, которая теряется в свете пробуждения.
Чувства недоклерка
Сквозь силу я размыкаю веки, осматриваюсь: на экране телевизора сверкает главное меню, геймпад от Бокса одиноко валяется на полу, а недопитая бутылка виски лежит на краю журнального столика, и не решается свалиться.
Со второй попытки получается подняться. Боль мгновенно окутывает голову, и в глаза напускается туман; делается дурно.
Я вхожу в туалетную комнату, но стоять под душем не решаюсь, совершенно нет на это сил. Поэтому я набираю ванну, добавляя в купель всякие ароматизаторы и пенки.
Покуда наполняется купель, я рассматриваю лицо в зеркале, нетвердо держась на ногах из-за похмелья и недосыпа.
Обычно ухоженные, короткие волосы, напоминают торчащий клок пластмассовых волос, как у потрепанной куклы – хозяйка о ней не заботилась: она из тех девочек, которые лучше выпросят новую, чем станут возиться со старой; на глазах видны полопавшиеся сосуды, а их обычно ярко-зеленые радужки выглядят блеклыми, безжизненными, и, кажется, только напоминают оттенок своего прежнего цвета.
Вместе с двухдневной щетиной я выгляжу каким–то несчастно-серым человечком. Увидь кто-нибудь – испортится настроение.
Я закрываю кран, неспешно раздеваюсь, и горячий коктейль из водопроводной воды и уймы парфюмерно-мыльных составов принимает утомленное тело.
Голова по-прежнему страдает в объятьях с ноющей болью, но горячая вода создает релаксацию тела, всю ночь и утро пробывшего в черти каком положении. В целом, жить становится легче. Я откидываюсь, закрываю глаза.
Плаваю в невесомости, а вокруг пустота. Ничего, кроме ярких немых светлячков, проносящихся мимо и превращающихся вблизи в белые полосы, мимо которых я проношусь на огромной скорости.
Звенящая тишина. Точно попал в какой-то вакуум. Даже мысли отключились. Ничего не существует, ничего не идет.
Откуда-то из глубины появляется бормотание.
Теперь во мне только пустота и
