Леонид Влодавец
ФАРТОВЫЕ ДЕНЬГИ
Разномастные ларьки и палатки, почти слипшиеся боками, вытянулись в несколько рядов. Сигареты, водка, кассеты, компакты, памперсы, сникерсы. Вешалки с кофточками и турецкими кожанками, ремнями, галстуками, купальниками. Мрачные, ворчливые покупатели и унылые продавцы. Вонь гниющего мяса и плесневелых овощей. Кучи мусора на каждом шагу и ленивые менты, обирающие торгашей. Короче, российский провинциальный рынок. А над всем этим — хмурое, мутно-белое, как скисшее молоко, небо и бесконечные, серые тучи. Будто не июль, а октябрь на дворе.
Два паренька лет по шестнадцати, в мятых бейсболках козырьками назад, стояли в узком промежутке между двумя киосками и посасывали пиво из банок.
— Ща бы травки пыхануть, а? Скажи, Епиха? — мечтательно произнес тот, что был поменьше ростом, одетый в великоватую, мешком сидящую джинсовую куртку.
— Соску тебе, а не травки… — проворчал второй, мордатенький, коротко стриженный, в спортивном костюме с липовой надписью «Адидас». — Ты заработал на травку-то? Молчал бы, пока за мой счет пиво хлюпаешь…
— Пойдем к Пашке, может, ему погрузить чего надо?
— Корячиться еще за десятку… — сплюнул Епиха. — Мне, блин, надо пару сотен хотя бы сшибить. Задолжал малость Угрю. У матери с утра в комоде порылся — ни хрена. Все с собой унесла, сучара. А вечером отдавать надо. Иначе на счетчик встану. Понял, Шпиндель?
— С Угрем не пошутишь… — поежился тот. — Каникулы, бляха-муха, не кончились. Ща бы к школе пошли, потрясли малолеток.
— Много ты у них натрясешь… — отмахнулся Епиха.
— А тебе что, все двести отдавать надо?
— Ну, сотню вообще-то. Но и на жизнь-то надо, верно? Хоть пузырь засосать, все веселее…
Шпиндель вздохнул. Он бы тоже не отказался.
Из промежутка между ларьками пацанам был хорошо виден симпатичный, опрятный, по-заграничному отделанный торговый павильон — «Аудиовидеотехника». Народу вокруг него было немного. Стояла, правда, одна иномарка, в багажник которой два плечистых мужика загружали картонную коробку с телевизором «Сони».
— Тыщи три стоит, — завистливо оценил Епиха. — Живут же, е-мое… На «Хонде» катаются.
— Были бы мы крутые, — размечтался Шпиндель, — наскочили бы сейчас с пушками, ты справа, я слева. Выкинули бы, сели и погнали…
— Ну да, выкинул бы ты их! — хмыкнул Епиха. — Дали бы тебе промеж рог — так ты б на тот конец рынка улетел. В них по девяносто кило, и ростом они под метр девяносто. А пушка, самая дерьмовая — пятьсот баксов стоит. И потом, как бы ты на тачке погнал, козел, если за руль ни разу не садился?
Шпиндель только вздохнул. И помечтать не дает корешок, разом на землю опускает. Конечно, сразу вспомнишь, что сам еще до метра семидесяти не дорос, а вес только-только за сорок — кожа да кости. И не дорастешь, пожалуй, если одни макароны с хлебом жрать… А водить он и правда не умеет. Одна надежда, что перед армией в школу РОСТО направят. Хотя и там деньги на бензин собирают. Мать с отцом зарплату три месяца не видали, могут и это не потянуть.
Иномарка неторопливо выехала с территории рынка, увозя с собой телевизор. Епиха и Шпиндель тоскливо проводили ее глазами. Неужели им никогда не посветит в жизни? А тут еще и пиво кончилось. И так растянули банки, которые можно было осушить за минуту, на целых полчаса…
— Ну что? — спросил Шпиндель. — Пойдем, что ли?
— Погоди… — вновь поглядев в сторону павильона, произнес Епиха.
В это самое время в павильон вошла женщина лет сорока, довольно стройная, неплохо одетая, с кожаной хозяйственной сумкой.
— Что ты там зыришь? — поинтересовался Шпиндель.
— Баба туда зашла, — вполголоса ответил Епиха.
— Ну и что? Как зашла, так и выйдет…
— Вот именно. Раз зашла, значит, деньги есть.
Шпиндель посмотрел на кореша с легким страхом и недоверием:
— Ты чего, по правде ее грабануть хочешь?
— Нет, понарошку… — зло осклабился Епиха.
— Может, она просто так, поглядеть зашла, — прошептал Шпиндель, явно надеясь отговорить приятеля от рискованной затеи. — Она ж на себе телевизор не потащит…
— Все равно, есть у нее шуршики, нюхом чую, — алчно произнес Епиха. — Опять же, необязательно, чтоб она за теликом пришла. Может, купит чего-нибудь типа плейера, сунет в сумку и пойдет. Самый дешевый плейер, блин, в этом магазине по триста «деревянных». Прикинь?! А есть и по пятьсот, даже по тыще.
— Ну и чего? — Шпиндель до этого ничего, кроме морковки и яблок на базаре, не воровал. Правда, как-то раз они с Епихой арбуз стырили, но арбуз уносил Епиха, а Шпиндель только на стреме стоял. Его малость жуть забрала, когда он подумал, что Епиха намылился нападать на эту бабу.
— Как чего? — прошипел Епиха. — Зайдешь спереди, спросишь: «Девушка, который час?» Она к тебе повернется, может, даже сумку наземь поставит. Тут я — хоп! — беру сумку и делаю ноги в одну сторону, а ты в другую, усек?
— Где, прямо тут, на базаре, что ли? — испуганно пробормотал Шпиндель. — Тут же ментов до хрена… Враз поймают!
— Ну, ты тормоз, блин! Она же пешком пришла, правильно? Значит, выйдет на аллею. А там кусты справа и слева, понял? Ты направо, я налево — и нет проблем.
— На этой аллее, между прочим, полно народу… — заметил Шпиндель.
— Зассал? — нехорошо прищурился Епиха. — Тогда вали отсюда, понял?
Шпиндель еще больше испугался. С Епихой ему ссориться не хотелось. Тогда и во двор, пожалуй, не выйдешь…
— Ничего я не зассал, — пробормотал он. — Я прикидываю просто…
— Не хрен прикидывать, — произнес Епиха, выпятив нижнюю челюсть, — вон, смотри, она уже выходит! Не оборачивайся, не пялься на нее — спугнешь…
Женщина вышла из магазина и двинулась в сторону ворот рынка.
— Так и есть, — азартно прошипел Епиха, глядя ей вслед, — видишь, как пошла? Сумочка-то потяжелела. Не иначе, магнитолу купила. Ну, поплыли за ней!
Шпиндель, с колотящимся от волнения сердчишком, пошел рядом с друганом. Он уж был не рад, что обмолвился насчет пыханья. Не вякнул бы, так, может, и не завел бы Епиху. Это он про свои долги вспомянул. Сам-то Шпиндель Угрю не должен, слава Богу. А пыхать ему, если по правде, особо не хотелось. Он еще не втянулся в это дело по-настоящему. Оставалось надеяться, что Епиха сам не решится.
Они держались примерно в двадцати метрах позади женщины, стараясь не выпускать ее из виду и одновременно, что называется, не «прилипать» к ней, чтоб она ненароком их не приметила. Народу на рынке толклось довольно много. Это было и хорошо, и плохо. С одной стороны, пацаны в этой толпе не слишком выделялись и не мозолили глаза своей потенциальной жертве, с другой — ее легко было потерять из поля зрения. Но Епиха со Шпинделем, изредка приостанавливаясь у киосков, будто бы для того, что посмотреть товар, неуклонно продолжали следить за женщиной.
— Так… — прошептал Епиха. — За ворота вышла, лоханка… Пошла в аллею!
Они тоже миновали ворота рынка и двинулись по аллее. Поблизости от выхода находилось еще несколько ларьков, а дальше полоса мокрого, потрескавшегося асфальта тянулась мимо довольно густых кустов, через которые не каждый смог бы враз протиснуться. Метрах в пятидесяти, слева от аллеи, позади кустов располагался старинный забор из кованых железных прутьев, часть из которых была выломана или погнута умелыми и сильными руками местной молодежи, должно быть, еще в советские времена, когда эта молодежь имела избыток здоровья. Справа от аллеи, примерно на таком же расстоянии от нее, сплошной на первый взгляд стеной стояли ржавые жестяные гаражи, ворота которых выходили на двор какого-то старого четырехэтажного дома. Однако сплошной стена гаражей только казалась. На самом деле между несколькими из них имелись узкие промежутки, через которые вполне мог бы протиснуться такой парнишка, как Шпиндель.
— Работать будем вон там, — отдал последнее ЦУ Епиха, — метрах в двадцати за последним ларьком. Иди чуть побыстрее, понял? Обгоняй меня и подходи к бабе! Видишь, сумка тяжелая, она примерно через пару минут руки меняет? Лучше подходить, когда она ее в левую переложит, понял? А я буду делать с разгона. Учти, е-мое, как только она повернется на сумку, то есть на меня, — тут же рви когти в кусты и вали через промежуток между гаражами. Зазеваешься — она тебя, блин, сцапает, не вырвешься! А потом тебя менты живо расколют. Встречаемся в нашем подвале, усек? Ну, пошел, япона мать!
Шпиндель прибавил шагу и, унимая волнение на ходу, приблизился к женщине, которая, беды не чуя, неторопливо шла по аллее. Метрах в пяти перед ней шел какой-то мирного вида дядька с пластиковыми пакетами, чуть подальше — две молодые бабы, а сзади, между ней и юными грабителями, двигалась не очень старая бабка с какими-то старорежимными авоськами, наполненными картошкой и огурцами. Навстречу какой-то народ тоже шел, но ближе, чем в полсотне метров, никого не было. Епиха точно угадал: миновав последний киоск, тетка, намеченная в жертвы, переложила сумку в левую руку.
