— А ты у нее учился, дед?
— Да. Я тебе рассказывал. Все в нашем поселке учились у нее.
— А кем был ее муж немец?
— Ее муж был аптекарем, причем очень хорошим.
Всех лечил в поселке. К нему даже приезжали из Кенига.
— А, аптекарь… Не интересно.
— Почему не интересно? Тоже хорошая профессия.
— А где аптека стояла, дед?
— Аптека была у них дома.
— Дома? — словно бы не поверил Витя.
— Ну да, дома. У них был самый большой дом в Янтарном.
— А-а, — махнул рукой Витя, — конечно, в таком доме не только аптеку, а целую больницу или школу можно устроить.
Действительно, дом Розалины Григорьевны был двухэтажный, крытый красной черепицей, с металлическим забором. Правда, сейчас большую часть этого дома выкупили у нее новые люди, не из поселка, а приехавшие из Черняховска.
— Слушай, дед, — спросил Витя, — а как ты думаешь, наш Томас волка мог бы задрать?
— Волка? Конечно смог бы. Ведь он огромный, весит, наверное, килограммов восемьдесят.
— А тигра?
— На счет тигра не знаю. Но я читал, что с догами охотились на медведей, тигров и даже, наверное, на львов.
— Да, классный пес.
— Ничего, — подытожил Илья Андреевич рассуждения своего внука.
А Томас уже убежал далеко вперед и исчез из виду.
Он прыгал в высокой траве.
— Позови-ка его, — сказал Илья Андреевич, выдыхая голубовато-белесое облачко дыма.
— Томас, Томас, сюда! — звонко прокричал Витя, а затем трижды свистнул, сунув пальцы в рот.
Пес появился абсолютно неожиданно. Он сделал три гигантских прыжка и застыл прямо перед Витей.
— Ух ты, какой огромный! — воскликнул мальчик. — И уже успел вымазаться. Дед, гляди, лапы в грязи.
— Так что же ты хотел, у него же сапог нет. Иди, иди, гуляй, хороший.
Пес, услышав разрешение хозяина, бросился вначале вправо, а затем влево.
— Рано темнеет, — заметил Илья Андреевич, оглядываясь на поселок, в окнах уже зажглись огни.
— Мама, наверное, скоро с отцом приедут, — заметил Виктор.
— Конечно приедут.
Илья Андреевич Самсонов был зубным врачом. Два раза в неделю он выезжал в Калининград, где занимался частной практикой. А в остальные дни недели желающие вылечить зубы приезжали к нему в Янтарный-2.
У Ильи Андреевича имелся небольшой кабинет с креслом, которое он купил в поликлинике. В общем семья Ильи Андреевича жила по нынешним временам неплохо, хотя могла бы жить и лучше, если бы Илья Андреевич, как считали зять с дочкой, продолжал работать по-настоящему, то есть, каждый день с утра до вечера.
Илья Андреевич вытащил из кармана часы на длинной блестящей цепочке и близоруко щурясь, принялся смотреть на неподвижные с виду стрелки.
— Еще полчаса погуляем и пойдем к поселку.
— Почему полчаса? — переспросил Витя.
— Пусть набегается, напрыгается.
Постепенно старик с внуком уходили все дальше и дальше от дороги к берегу моря — туда, где еще со времен войны остались полуразрушенные фортификационные сооружения и карьеры, из которых после войны для отстраивающегося полуразрушенного Калининграда брали песок и камень. Поговаривали, что там, под фортификационными сооружениями, полно шахт, складов с оружием. И местные жители даже говорили, что где-то там в глубине под холмами находится затопленный заминированный военный завод, на котором при Гитлере работали узники концлагерей. Затопленный он или заминированный никто толком не знал. Но даже теперь, через столько лет после войны, туда боялись ходить. Ведь вся территория была огорожена проволокой и время от времени на покосившихся бетонных столбиках подновлялись таблички «Проход запрещен!». Что именно подразумевают эти таблички все знали. Ведь у военных людей так и не дошли руки до того, чтобы разминировать всю территорию. Правда, последние лет восемь-десять никто на минах не взрывался. Но тем не менее, ходить туда, особенно в сумерках или ночью было небезопасно. Мало ли на что можно наступить? Тронешь какой-нибудь камень, а мина давным-давно проржавевшая, может взорваться.
Уже не одна корова подорвалась там на минах.
Илья Андреевич прекрасно помнил, как кое-кто из его сверстников погиб, взорвавшись на минах, а кое-кто остался инвалидом. Это были одноклассники, хорошо знакомые ребята и девчонки, ужасно любопытные, как все подростки, уверенные в том, что уж с ними-то ничего не случится. А оно случалось. Смерть подстерегала в бетонных бункерах дотов, в шахтах с ржавыми прутьями ступенек. В общем, везде и повсюду на берегу залива. Пушки немцы взорвали сами и их оттуда забрали на металлолом сразу же после войны, что-то тогда и разминировали. А большинство мин, снарядов, бомб так и осталось лежать в земле. Словом, по пустырю можно было гулять. Но за покосившиеся бетонные столбики лучше было не соваться. Хотя всех подростков тянуло за проволоку словно магнитом. Ведь там было множество лазов, ходов в запутанные подземные лабиринты, в полузатопленные и полуразрушенные выработки.
Витя Самсонов туда лазал, но не далеко, а здесь, сразу за столбами. И еще мальчишки любили заплыть на лодках со стороны залива, высадиться на берег, как десантники, и шнырять по бункерам. Снарядов и патронов они, в отличие от своих отцов и дедов, уже не находили. Металл давным-давно съела ржавчина, соленая вода. Но иногда счастливцам попадались довольно интересные вещички — больше всего ценились черепа и человеческие кости.
— Томас! Томас! — вновь звонко крикнул Витя. — Где ты? Иди сюда! — и свистнул.
Пес не появился.
— Дед, что это с ним? На голос не отзывается. Ну-ка, позови ты.
Илья Андреевич вытряс пепел из своей старой трубки, посмотрел на темнеющее небо, на горизонт. Илья Андреевич прекрасно знал, что стоит взобраться на холмы, как сразу же откроется бесконечная панорама, будет видно темно-свинцовое осеннее море, уходящие под утлом к берегу свайные волноломы. Он приложил руки ко рту и своим надтреснутым, уже несильным голосом прокричал:
— Томас, ко мне! Томас, ко мне!
Послышалось какое-то рычание, затем далекий глухой лай.
— Бежит, — сказал Илья Андреевич и принялся набивать трубку душистым табаком.
Вите дым не нравился, а вот как пахнет свежий табак он любил.
— Дед, дай понюхать, — обратился внук.
— Подойди, понюхай, — старик развернул кисет.
Мальчик сунул в него нос, а затем принялся чихать.
— Да постучи же по спине, дед. От этого твоего табака…
— Ты же сам просил, — рассмеялся Илья Андреевич. — Ладно, пойдем искать пса.
Он взял Витю за плечо и они двинулись по сухой траве, то спускаясь в низины, то выбираясь — туда, к холмам, где начиналась территория когда-то аккуратно огороженная проволокой, а сейчас лишь обозначенная покосившимися бетонными столбиками с табличками.
Вновь послышался лай.
— Томас! — крикнул Илья Андреевич, а Витя, сунув пальцы в рот, звонко свистнул.
— Сюда, сюда, скорее!
Когда мужчина и мальчик добрались до густых зарослей колючего кустарника, Илья Андреевич остановился и тяжело перевел дух.
— Ну и забрели мы с тобой, Витя, сегодня черт знает куда. Уже и поселка не видно.
— Как это не видно, дед! Вон огоньки, видишь?
— Где?
— Вон, вон, — мальчик показал рукой на едва заметную цепочку мерцающих огоньков.
— А, вижу.
Шагах в пятидесяти от них послышалось рычание, тявканье, какая-то возня, затем Томас протяжно заскулил, завыл и вновь зло зарычал.
— Что это там? — спросил мальчик, прикладывая ладонь к уху.
— Да черт его знает! Может кота какого ловит, они здесь бегают, на мышей охотятся.
— Нет, дед, ты что! Разве на котов он так рычит? Он же их не боится.
— Томас никого не боится.
— Но рычит по-странному.
— Может залез куда под камень, кот чертов, а Томас достать его не может.
— Жалко кота, — сказал мальчик.
И вдруг послышался жуткий громкий вой, затем тявканье, рычание, треск ломаемых кустов.
— Пошли за мной! — закричал Илья Андреевич, хватая Витю за плечо и таща вперед. — Скорее, скорее, что-то там неладное! Бегом!
Они стали продираться сквозь колючие кусты, которые царапались, цеплялись за одежду. Витя прикрывал лицо как мог и едва поспевал за дедом.
— Томас, сюда, ко мне! Назад! Фу! Фу! — кричал Илья Андреевич надсадным треснутым голосом, он боялся, что Томас напал на какого-нибудь бомжа. — Иди сюда!
А в кустах продолжалась возня, страшное рычание, тявканье и раздавались непонятные клокочущие жуткие звуки. Для того, чтобы подобраться к тому месту, где рычал и тявкал Томас, надо было перелезть через глубокий овраг. И Илья Андреевич с внуком растерялись.
Они испуганно озирались по сторонам, не зная куда направиться, чтобы скорее попасть на ту сторону.
А пес продолжал рычать. Затем вдруг жалобно трижды тявкнул и завизжал тонко, надсадно и жутко. И тут же послышался хрип, густой, басовитый, ни на что человеческое не похожий.
