– У него все самое лучшее.
Он подошел к ограде могилы и прочитал надпись.
– Твоя мать?
Я кивнул.
– Ты мне никогда не говорил о ней.
Удивительно, но у меня опять возникла потребность рассказать ему. Как будто ничего не изменилось и мы по-прежнему оставались близки. А может; мне просто хотелось выговориться даже перед первым встречным?
– Я не скрывал от тебя, что моя мать – сицилийка и что мой дед все еще живет здесь, но никогда не рассказывал тебе о них подробно.
– Да, припоминаю. Ты называл его имя, но я забыл его. И вот теперь увидел на надгробии.
Я присел на край скамьи и закурил сигарету. Удивительно, сколько всего, оказывается, я должен был рассказать ему. Для приезжего или туриста вся Сицилия – курорты Таормины, а Катания и Сиракузы – золотые пляжи, где можно встретить веселых и добродушных крестьян. Но эта яркая медаль имела и темную оборотную сторону. Рядом с узкой приморской полоской простирался край диких, безлюдных пейзажей, первозданной и бесплодной природы, где ежесекундно шла жестокая борьба даже не за жизнь, а за выживание. Мир, ключом к которому является слово ошейа, приблизительно, за неимением лучшего эквивалента, его можно перевести, как «будь мужчиной»... Будь мужчиной, борись за жизнь, сражайся за честь, решай свои проблемы сам, никогда не проси помощи у власти – вот принципы, которые породили обычай вендетты и стали питательной средой для постоянного воспроизводства мафии.
– Что ты знаешь о мафии, Шон?
– По-моему, она зародилась в старину, как своего рода тайное общество.
– Да, так. Она возникла на острове в период иноземного владычества, взяв на себя функцию единственного защитника крестьянина, единственного средства восстановления справедливости. Как все народные движения, она постепенно становилась все более и более алчной. В конце концов взяла крестьянина, да и всю Сицилию, за горло. – Я бросил окурок и втоптал его в гравий. – И все еще держит, несмотря на все усилия римских властей.
– Но какое это имеет отношение к тебе?
– Мой дед, Вито Барбаччиа, капо мафииПалермо, да и всей Сицилии. Он крестный отец. Господин Жизни и Смерти. Сейчас уже около трех миллионов сицилийцев живут в Штатах, и мафия перебралась туда вместе с ними. Ты, наверное, знаешь, что там это одна из основ преступного мира. За последние десять лет нескольких боссов мафии выслали из Штатов. Они вернулись домой с новыми идеями: проституция, наркотики и прочие прелести. Старомодные мафиози вроде моего деда запросто лишали жизни, но они не занимались подобными вещами.
– В этом и есть суть проблемы?
– Можно сказать, что да. Ему подложили бомбу в машину – любимый способ в борьбе за передел сфер влияния в мафиозной среде. К несчастью, именно моя мать решила выехать на ней.
– Господи Боже мой. – На лице у него появилось неподдельное сочувствие.
Я продолжал:
– Веришь или нет, но я ничего не знал о делах деда или, скорее не хотел знать. Приехал домой на каникулы после первого года учебы в Гарварде, и на второй день случилась трагедия. В тот же вечер дед рассказал мне все.
– Он не пытался рассчитаться с теми, кто подложил бомбу?
– Уверен, что да. Думаю, что все уже решено. – Я поднялся. – Что-то холодно. Давай возвращаться.
– Извини, Стаси, – сказал он. – Трагическая история.
– Ну что ты. Все в прошлом.
Я поверил в его искренность. Ветер завывал в вершинах кипарисов, бросая косой дождь на тропинку. Мы встали и пошли назад к монастырю.
После обеда я сразу лег спать. В те времена у меня не возникало проблем со сном. Он пришел, как только голова коснулась подушки. Когда открыл глаза, стрелки будильника показывали уже половину восьмого, за окном стало темно.
Где-то слышались голоса. Я накинул халат и через стеклянные двери вышел на террасу.
Внизу во дворике, поставив одну ногу на край фонтана, Бёрк беседовал с седым, довольно плотным человеком, подстриженным ежиком. Благодаря умению портного он выглядел несколько более подтянутым, чем на самом деле.
Его облик поражал чем-то нарочито безвкусным. Он удерживался от искушения носить более одного золотого кольца, и манжеты его белой рубашки выступали на положенный дюйм, похоже, он следовал правилам этикета с буквальной точностью. По-моему, только его галстук в военном парадном стиле – явное подражание – портил впечатление. Когда же незнакомец достал платиновый портсигар и предложил Бёрку сигарету, он показался мне столь же натуральным, как этот сад.
Согласившись прикурить от зажигалки Бёрка, он слегка повернулся, проведя рукой по волосам каким-то женственным движением, и тут заметил меня, стоявшего у края балкона.
На его лице появилась заранее приготовленная дежурная улыбка.
– Привет, – обратился он ко мне. – Я Карл Хоффер. Как дела?
– Спасибо, хорошо, – отозвался я. – У вас замечательные кровати.
Самым удивительным оказалась его речь. Чисто американское произношение, никакого австрийского акцента я в ней не заметил.
Карл улыбнулся Бёрку.
– А что, он мне нравится. – Затем еще раз посмотрел вверх на меня: – Мы собираемся пойти что-нибудь выпить. Почему бы вам не спуститься? Заодно обсудим наши дела.
– Буду через пять минут, – пообещал я и вернулся в комнату переодеться.
* * *
Когда я спустился в холл, из столовой появилась Роза Солаццио в сопровождении слуги, несшего поднос с напитками. В этом году английский стиль опять вошел в моду. Ее гарнитур стоил Хофферу по меньшей мере две сотни гиней: облака красного шелка трепетали, как пламя в ночи, доводя красоту ее глаз и прически до совершенства.
– Минутку, – сказала она и быстро подтянула мне галстук. – Вот так лучше. Простите, все получилось довольно глупо сегодня утром. Просто я не знала.
Она говорила по-итальянски, и я ответил так же.
– Не знали что?
– О вас. Что ваша мать – сицилийка.
– А кто вам сказал об этом?
– Полковник Бёрк.
– Жизнь полна неожиданностей, не так ли? – улыбнулся я. – Пройдем к остальным?
– Как хотите.
Думаю, она поняла мои слова, как желание окончить разговор, хотя и не выказала досады. Вероятно, женщина в ее положении редко может позволить себе подобные эмоции.
Хоффер и Бёрк переместились в маленький освещенный садик-патио, в центре которого еще один фонтан, точная копия первого, поднимал свои струи в ночное небо. Они сидели у кованого чугунного столика и поднялись мне навстречу.
У Хоффера был тот тип всесезонного загара, который дает кварцевая лампа или, что бывает реже, богатство, достаточное для того, чтобы весь год следовать за солнцем. Вблизи он оказался старше, чем я предполагал, его кожу покрывала сеть мелких морщин, и, хотя лицо не покидала дежурная улыбка, в голубых глазах светился огонек веселья.
Мы пожали рук", и он пригласил меня сесть.
– К сожалению, я отсутствовал, когда вы приехали. Вынужден ездить в Джелу три-четыре раза в неделю. Вы, наверное, слышали о моих нефтяных делах.
Я ничего о них не знал, но помнил Джелу, греческую колонию античных времен, как уютный прибрежный городок на другой стороне Сицилии, где постоянно велись интересные археологические раскопки. Я попытался представить себе, как вышки и маслоналивные цистерны вписываются в исторический пейзаж, и принял большой бокал водки с тоником из рук Розы.
Она отослала слугу и обслужила нас сама, а затем скромно опустилась в кресло позади Хоффера, из чего я сделал заключение, что он ей полностью доверяет. Позже понял, что ошибался.
Карл не стал тратить время попусту и сразу приступил к делу.
– Мистер Вайет, полковник Бёрк рекомендовал именно вас для предстоящей работы, и мы затратили большие усилия для вашего освобождения.
– Весьма любезно с его стороны, – произнес я так, что иронию в моем ответе почувствовали все.
Все, за исключением Хоффера, который продолжал:
– Не преувеличу, сказав, что у нас вся надежда на тебя, парень.
Он положил мне руку на колено, и в его голосе послышались интонации американского политика из сельскохозяйственных штатов, желающего убедить, что он свой в доску. Я почувствовал, что сейчас Карл запоет «Славься», чего уже вовсе не мог вынести.
– Давайте начистоту, мистер Хоффер. Я здесь ради двадцати пяти тысяч долларов, плюс оплата расходов.
Он стремительно выпрямился, откинув голову назад, и его глаза мгновенно превратились в кусочки голубого стекла. Я ожидал, что он начнет возражать против таких условий, потому что Бёрк сильно встревожился и подался вперед.
– Простите, мистер Хоффер. Стаси просто не понимает...
Хоффер прервал его движением руки, подобным падающей сабле.
– Не беспокойтесь. Мне нравится, когда у человека есть четкие интересы. Тогда все можно согласовать.
На глазах Карл стал совсем другим – жестким, уверенным, с нотками беспощадности в голосе. Даже движения его изменились. Он щелкнул пальцами, и Роза Солаццио тот час же поднесла ему другой бокал.
