— Это тебе подарок от Носорога. Впрочем, какая теперь разница?
А еще через мгновение сил не осталось вовсе.
— Неужели это все? — просипел Ковыль, брызнув кровавой слюной.
— Представь себе — это так, — грустно вздохнул парень, скривив красивые губы. — Этот мир очень жесток — сегодня ты, а завтра я. Хотелось бы, чтобы на твоем месте оказался Кулик, но, видно, с ним придется поговорить в следующий раз.
Зажав рану на животе, Ковыль еще некоторое время боролся со слабостью, а когда сил осталось ровно столько, чтобы сделать один-единственный вздох, он медленно опустился на колени и, не удержавшись, шмякнулся лицом в асфальт.
Девушка вытянула из рук кавалера сигарету, сделала две глубокие затяжки и, выпустив дым через тонкие чувствительные ноздри, сдержанно заметила:
— Наверняка у него должны быть при себе какие-то деньги, не пропадать же добру, все равно менты до исподнего все вытрясут.
Парень нагнулся, перевернул Ковыля на спину, мельком глянул на его застывшее лицо и сунул руку в карман замшевой куртки.
— Ага, есть! — вытащил он небольшой бумажный пакетик.
Бережно развернул. Бриллианты замерцали в дрогнувшей руке, они напоминали нетающие льдинки. Дивное зрелище, однако ж.
— Заверни, — распорядилась девица, — еще рассыплешь!
Парень послушно сложил бумагу вчетверо и спрятал в карман.
— Кажется, все. Ладно, пойдем, пока никто не объявился.
Девушка бросила букет гвоздик на неподвижную грудь Ковыля и, подхватив кавалера под руку, заторопилась в сторону.
Глава 5
Куликов ехал всю ночь, за это время его остановили только однажды, почти у самого выезда из города. Круглолицый старшина с безразличным видом посмотрел его права, видно, выполняя инструкции, спросил фамилию и так же равнодушно вернул, пожелав счастливого пути.
В одном месте он остановился надолго. Плотно пообедал, взял пару бутылок воды и даже немного подремал на разложенном кресле. До запланированной встречи оставалось несколько минут.
В назначенное время в пятнадцати метрах от него остановился «БМВ», и из задней дверцы вышел темноволосый мужчина лет тридцати. Этого парня Стась Куликов знал — звали его Ёрш, при Груше он выполнял роль телохранителя. И, как ему было известно, тот одинаково хорошо стрелял с обеих рук. Вот и сейчас под курткой у него топорщилось не менее двух стволов.
— Тебе от Володи Груши привет, — доброжелательно произнес он.
— Он в машине?
— Нет. Ему появляться не резон, он будет ждать тебя на месте и обменяет твои камешки, как и договорились.
— Хорошо.
— Тут еще вот что, тебя один господин в машине дожидается. Хотел переговорить с тобой наедине.
— Кто такой? — насторожился Стась Куликов.
Парень добродушно пожал плечами:
— Понятия не имею. Знаю только, что он вышел на Володю Грушу. Я лишь выполняю его распоряжение.
— Хорошо, выхожу, — прогнал Куликов от себя последние сомнения. Если бы его хотели убрать, то сделали бы это немедленно, лучшего места не придумаешь. Но у Груши очень хорошая репутация, вряд ли он захочет ввязываться в сомнительные дела.
Как бы невзначай Стась притронулся к поясу, где у него была запрятана волына. Ерш заметил этот жест, но виду не подал и, демонстративно повернувшись к нему спиной, затопал к темно-синему «БМВ».
— Я останусь снаружи, вы должны поговорить с ним наедине. — И, поймав недоуменный взгляд Куликова, сдержанно добавил: — Так хотел Володя Груша.
Почти церемониально распахнул перед Куликовым заднюю дверцу, и Стась, пригнув голову, влез в салон.
На широком заднем сиденье располагался крупный мужчина. Правильные черты лица выглядели слегка оплывшими, но породу не скроешь — она выпирала из него. При взгляде на него у Стася возникло ощущение, что он уже знаком с ним.
— Мы не встречались раньше?
В ответ мужчина протянул широкую крепкую ладонь и сдержанно представился:
— Меня зовут Илья Семенович… Крачковский.
— Понятно, почему мне показалось знакомым ваше лицо, — глухо проговорил Стась. — Она никогда не рассказывала мне про вас.
— Я ее не осуждаю за это. С ее матерью мы расстались давно.
— Ольга очень похожа на вас… была. Вы хотите узнать, как погибла ваша дочь? Я был с ней в тот момент, это произошло утром, когда она…
Илья Семенович отрицательно покачал головой:
— Не надо… как-нибудь в следующий раз. Важно, не как погибла, а кто это сделал. — Он немного помолчал, а потом продолжил: — Я знаю, что вы любили Ольгу и по-своему старались ее опекать. Я вам благодарен за это… Получилось так, что я был для нее плохим отцом, слишком рано мы расстались, а наверстать упущенное мне не удалось. Во многом я сам виноват, за что наказан. Вы знаете, кто ее убил?
— Да… Этот человек охотился за мной.
— Кроме Ольги, он убил вашего друга, Сергея Ковылева.
— Не может быть, я с ним расстался вчера вечером, — похолодело внутри у Куликова. А ведь ему казалось, что со смертью Ольги у него атрофировались все чувства.
— Его зарезали через полчаса после того, как вы уехали.
Кулик с силой распахнул дверцу:
— Я убью его!
— Стойте, — придержал Крачковский за плечо Кулика, — вам не следует показываться! Если вас не обнаружит милиция, то достанут воры. — Он посмотрел на часы. — Хочу вам сказать, что Носорога уже четыре минуты, как нет в живых. Это вам от меня подарок за то, что вы до самого конца были с Ольгой. Теперь у вас на одну проблему стало меньше.
— Кто вы? И какое отношение имеете к Володе Груше?
Губы Ильи Семеновича растянулись в невеселой улыбке:
— Если я вам скажу правду, вы все равно не поверите. Пускай лучше это останется тайной. Скажем так, с Володей меня связывают некоторые дела. А теперь прощайте, через три часа мой самолет улетает в Лондон.
Куликов пожал протянутую руку и вышел из машины. Молча, очень привычно, за руль иномарки уселся Ёрш. Пятнадцать секунд — и «БМВ» вне пределов видимости.
Стась Куликов побрел к своей «четверке».
Когда он уже собрался отъезжать, его внимание привлекла группа монахов из пяти человек. Они смиренно стояли с ящичками в руках и терпеливо ожидали пожертвований. Приобщиться к святому делу решил и Стась Куликов. Выудив из кармана остатки мелких купюр, он сунул их в руку седобородому старцу с длинными спутанными космами, неприбранно торчащими из-под шапочки.
— Помолись за меня, — неожиданно для себя произнес Куликов.
Старик привычно и без эмоций пообещал, подняв на прохожего чистые, почти юношеские глаза. На мгновение их взгляды встретились, и лик старца омрачился едва заметной печалью.
— В монастырь тебе к нам надо, мил человек, — произнес старик мягким обволакивающим голосом. — К отцу Серафиму, он у нас святой. Любую душевную болезнь снимет.
— С чего ты взял? — насторожился Кулик.
— Глаз у тебя дурной, — бесхитростно, словно пятилетний ребенок, отвечал старик. — Очиститься тебе надо. Если этого не сделаешь, сам пропадешь и еще многих за собой потянешь.
По коже Кулика пробежал холод — вот и не верь после этого тому, что существуют пророчества. Старик сказал так, словно всю жизнь рядом протопал.
— Вот как монахи говорят, чтобы копейку у обыкновенных мирян выцыганить, — отшутился Стась Куликов, пытаясь за робкой улыбкой спрятать суеверный ужас.
Глаза монаха сохраняли прежнюю серьезность.
— Не все монахи так говорят, а только те, кто в чужую душу заглянуть способен. Да и ты не так прост, как хочешь выглядеть, — сдержанно заметил старец.
Возможно, Куликов нашел бы что ответить — на языке даже крутилась подходящая фраза, но его удержал благочестивый облик монаха, взиравшего на него смиренным агнцем.
— Ладно, прощай, монах, — слегка насупился Куликов.
— До свидания, сын мой, у жизни все пути короткие, да и те ведут к храму. Вот там и встретимся, — не без лукавства ответил старик.
Куликов ушел, но спиной чувствовал кроткий взгляд монаха. Это какую жизнь нужно прожить, чтобы до самой старости сохранить наивность во взгляде.
Не совладал с собой, обернулся. И тут же углядел легкий кивок чернеца. Странный, однако, старик, даже попрощался с таким видом, как будто они расстаются не навсегда, а лишь на несколько дней.
Куликов зло захлопнул дверцу и, уже не оборачиваясь на монахов у обочины, заторопился в новую жизнь. Дорога проходила через большое богатое село, где каждый дом напоминал мурованный детинец. И немного в стороне, взобравшись на возвышенность, стоял монастырь, обнесенный высоким каменным забором. Он выглядел старым, но не ветхим, и, видно, тот, кто выкладывал его стены, заранее полагал, что творение с легкостью перешагнет многие столетия и без труда отыщет себе место даже среди повального безбожия.
Совершенно неожиданно для себя самого, вероятно, подчиняясь какому-то внутреннему позыву, Куликов крутанул руль и съехал на грунтовую дорогу, что ненавязчиво уводила к храму. Минуту Стась еще колебался, не решаясь выйти, а потом, когда понял, что это не просто какой-то каприз воспаленного сознания, решительно покинул машину.
