А еще Карелин Николай Николаевич в кредиторах ходит.
Добрый человек, хороший доктор, старинный батин друг: благодаря ему отец покойный Алексей Иванович несколько лишних лет протянул. Знает Зарубин: памятник на могиле родительской в его, Ивана, отсутствие, стараниями да деньгами дяди Колиными поставлен.
Вспомнил Иван то, что вчера на Дмитровском кладбище произошло, и перекосило его от злобы. Поразмыслил он, взял авторучку и, к «Кредиту» перейдя, в самом конце списка должников своих пометил:
Амиров Булат + водитель «Урала» (?) – 31.08.2010, Дм. кладб.
Поднимается Зарубин со скамеечки и не видит, что в кустах ханыга какой-то с красными слюнявыми губами за ним наблюдает…
Карты открыты, карты сданы.
Карты лежат на столе вперемешку, одна другую покрывая.
Разного свойства карты: и всего города нашего с пригородами, среднемасштабные. И Залинии сгоревшей, подробные. И даже отдельных ее участков.
В комнате двое – Хомуталин и городской архитектор. Суетится архитектор, об уровнях грунтовых вод рассказывает, о шурфах да фундаментах, о рельефе местности да нивелировке…
– Ладно, мне вся эта технология неинтересна, – сказал Петр Владимирович. – Что у нас там в конечном итоге получится?
Улыбнулся архитектор – дождался-таки своего звездного часа! Другую карту на столе постелил – того, что на месте пожарища будет стоять.
И чего только на плане нет! Прямо-таки Диснейленд какой-то, сады Семирамиды да чертоги сказочные из «Тысячи и одной ночи». Все в центре развлекательном предусмотрено. Вместо ДК сгоревшего – концертный зал на тысячу посадочных мест. Парк аттракционов, рестораны, танцполы и клубы.
Но не забыты и те, у кого на рестораны денег нет: для этой публики заведения подешевле предусмотрены вроде портерных да рюмочных.
Долго Хомуталин карту изучал. А архитектор, на карту взглянув, напомнил:
– Петр Владимирович, там домик один остался. Строительству помешает сильно, да и пейзаж своим видом испортит. Вот, Поселковая, 3.
Достал Хомуталин из кармана мобильник.
– Алло, это ты, Коноплев? Сделал, что я тебе говорил?
– Почти…
Нахмурился Хомуталин.
– Что значит «почти»? Или сделал, или нет.
– Завтра все будет готово. – Майор, униженно.
– Смотри мне… Второй раз напоминать не буду.
И спрятав мобильник, к архитектору обернулся.
– Считай, что этого дома уже нет. А теперь насчет планировки поговорим…
Вычеркиваются из графы «Дебет» фамилии. Вот уже тем деньги отправлены, кто их получить может. Вот уже вылито спиртное проспоренное в могилы тех, кто из жизни ушел безвременно. Вот уже заказана в Петропавловской церкви панихида по рабу божьему Рождественскому Геннадию. И свечки за упокой души его отгорели…
Лишь двое в списке остались: Карелин Николай Николаевич и Катя Ефимова. К дяде Коле решено завтра съездить – уже и полторы тысячи долларов Зарубин отсчитал-отслюнявил, в конверт положил. А вот с Катей сложнее… Долго ломал Иван голову, в какой форме ей долг старый вернуть, да так ничего и не надумал.
А потому самое время к «Кредиту» переходить. К тем, кто ему должен.
Первого должника своего, подлеца неизвестного, Титова Валеру убившего, Зарубин пока не трогать решил. Потому что неизвестно все-таки: Супрун тогда Валерика на речном берегу застрелил или не он все-таки. Нельзя с наскоку: надобно сперва выяснить кое-что.
А вот следующего двойной линией подчеркнул. Тем более что подонок этот ему хорошо известен. Посуровел, брови насупил. Вспомнилось вновь: Парк культуры и отдыха, статуи гипсовые, краской серебряной крашенные, сам он, молодой еще, с букетиком скромным, на часы поглядывающий. И девчонка его, Оксана Медведева. Платьице белое крепдешиновое, каблучки, по асфальту цокающие, и искренне-виноватое: «Извини, я опять опоздала…»
Оксану-то у Ивана увели. Так когда-то цыган-конокрад жеребца со двора крестьянского уводил. Пришла как-то Ксюха к Ивану, обняла-поцеловала да и объявила: «Извини меня, полюбила я другого! Если любишь меня еще, дай слово, что не будешь любви нашей препятствовать и не полезешь к нему отношения выяснять!..»
Да ладно бы, мужик бы стоящий это был, душевный! Так ведь ледяной злыдень! Да ладно, получилось бы у них что-нибудь путное! Так нет же – поматросил, как говорится, и бросил! Да ладно бы, пережила бы это Оксана! Руки на себя, дурочка наивная, наложила…
Вспомнил Зарубин негодяя того, девушку у него отбившего.
И вновь в графу «Кредит» взгляд опустил, словно забыл фамилию своего недруга.
А там под вторым номером:
Янчевский В. И. – 20.06.1987, Медведева Оксана Андреевна
Идет Иван и не видит, как позади, на приличном расстоянии, плюгавый мужичок семенит…
Янчевский открыл сразу, как только Иван кнопку звонка дверного нажал. Будто ждал его за дверью, в прихожей.
Не признал Янчевский гостя сперва. Или, скорее, вид сделал, что не признал.
– К кому вы? – осведомился официально-вежливо.
– К тебе, а то к кому же еще. – Зарубин молвил, хозяина в глубь прихожей легонько плечом отталкивая.
Затворил дверь за собой, щелкнул замком и глазами злыми и дикими на Янчевского посмотрел. Мол, действительно не узнал меня? Или прикидываешься?
Застыл Янчевский в неловкой паузе. Но взял-таки себя в руки; видать, и впрямь их, «фейсов», в спецшколах секретных чему-то учат.
– Ну, здравствуй, коли пришел. – Руку для пожатия протянул. – Милости прошу… Иван Зарубин.
Прошел хозяин за гостем вослед, напротив уселся. Помолчал немного – видать, прикидывал, как бы миролюбивее беседу начать.
– А в городе все говорили, будто бы умер ты. – Владимир Иванович осторожно петельку подкинул; не иначе, чтоб выяснить, как с Зарубиным лучше всего беседу вести.
– Если говорили, что умер, значит, оно так и есть. – Иван спокойно; умный он человек, не купился на ловушку чекистскую.
– Значит, рассказывать о себе не хочешь?
– Нечего мне рассказывать. Твое время ответ держать. Если у тебя в свое оправдание что-нибудь есть – говори, послушаю.
Откашлялся Владимир Иванович.
– Да, Иван… Знал я, что придешь ты ко мне когда-нибудь. Чувствовал, что не умер ты, как о тебе говорили. И вопрос, который задать хочешь, тоже знаю. – Помолчал веско. – Ну что я тебе насчет Оксаны сказать могу? Дело давнее, прошлое, почти что забытое…
– Тобой, может быть, и забытое. Мною – нет.
– Понимаю, как же… Любовь у вас была. Но и ты, Иван, пойми меня. Каким я тогда был? Молодым, глупым…
– Не таким уж и глупым, коли в свою поганую контору попал.
– А Оксанка-то девчонка увлеченная, восторженная. – Янчевский продолжает, словно реплики не расслышав. – Про Штирлицев разных по телевизору, видать, насмотрелась, вот и вскружила ей моя служба голову.
– А кто ее в жены взять обещал? Ты или служба твоя поганая? Кто ее обрюхатил? А потом бросил, как тряпку использованную, – прервал Иван тихо, но угрожающе.
– Не мог я на ней тогда жениться… Пойми, не мог! Анкета у нее подпорченная была! Женись я на Ксюхе тогда – меня бы из органов мигом поперли!
– Значит, карьера тебе дороже ее судьбы? Знаешь, что потом с нею сталось?
– Кажется, выкидыш… – Янчевский, неуверенно так.
– От нервов, от переживаний тот выкидыш получился, – Зарубин, жестко. – Переживала, дурочка, что бросил ты ее. Радоваться надо было… А ребенок был твой, между прочим. А через две недели, двадцатого июня отравилась она. Это твое счастье, что записки посмертной не оставила, из-за кого траванулась.
Вздохнул Янчевский, лицом глубокую печаль изображая. И лишь взгляд его по-прежнему напряжен, морщинки к глазам подтянуты. Следит внимательно за Иваном – мол, с какой стороны еще атака последует.
– Что я тебе ответить могу, – начал проникновенно. – Да, виноват я. И перед тобой, и перед ней. Да, некрасиво вышло, признаю. Но ведь не я в нее яд вливал! Сама…
– Это как сказать…
– Но пришел-то зачем? Старое ворошить? Или счет предъявить?
Поднялся Зарубин из-за стола.
– Вот это уже другой разговор. Пришел я, товарищ подполковник, чтобы по морде тебе дать как следует. Малая это, конечно, плата за смерть Ксюхину…
И, недолго думая, коротким резаным хуком справа заехал Янчевскому в скулу. Мигом тот на спину завалился, головой о дверку серванта ударившись. Звякнул хрусталь за стеклом, жалобно дзинькнули чашки кофейные. Не ожидал чекист столь внезапного поворота событий.
Подошел Иван к противнику, навзничь лежащему, за ворот рубашки тряхнул-поднял и, к стене прислонив, произнес:
– Ну а теперь дай мне сдачи, если ты мужчина!
Поднял Янчевский глаза на Ивана. Совсем другой у чекиста теперь взгляд. Ни напряжения в нем, ни интереса, ни даже ожидания нового удара. Лишь страх в глазах читается.
Сплюнул Зарубин со злости.
– Всегда трусом был. Только и мог, что ксивой своей комитетской прикрываться! Тебя, сука рваная, даже бить противно!
