Острые и колючие ветки царапали лицо и тело, скованное страхом. Хотелось упасть и замереть, чтобы никто не заметил нашего отчаянного побега, хотелось зарыться в этой каменистой земле, чтобы никто и никогда нас не нашел.
На пару минут Шиза остановился лишь через несколько километров, когда вместо легких в груди пылал, готовый разорваться огненный шар, а вместо дыхания раздавался хриплый сип. От моего бессилия у меня по щекам бежали слезы, и единственное, чего я хотел — умереть.
— Малыш, — прохрипел он, — надо держаться…. Все мучения когда-нибудь кончаются, только надо держаться…. Умереть легко…. Трудно жить….
И мы жили. Мы бежали, или вернее сказать брели по камням, лесам, кустарникам, следуя волчьему чутью Шизы. Он интуитивно выбирал самые глухие и темные места, ведя меня в одном лишь ему известном направлении.
Но, оказалось, что кроме нас, еще были люди, которые выбирали такие же места. В узком, поросшим густым лесом ущелье, мы лоб в лоб столкнулись с отрядом боевиков, когда вечерний полумрак уже начал окутывать землю. А, может быть, они искали нас. Коренастый чернобородый чеченец вышел из-за поворота тропы, что-то гортанно закричал своим отставшим спутникам, одновременно с этим вскидывая автомат, но выстрелить не успел. Короткая и точная очередь Шизы свалила его на камни.
Принимать бой было глупо, и Шиза не собирался этого делать. Единственным нашим преимуществом была высота, мы находились выше врагов, и нам до хребта надо было пробежать какой-то десяток метров, а им — около сотни.
— Да-вай! Да-вай! Впер-ред! Быст-рей! — толчками в спину подгонял меня Шиза, и запоздалая очередь высекла каменные крошки тогда, когда мы упали на вершине хребта. Тут же перекатившись в сторону, Шиза высунулся на сторону противника немного сбоку, и прицельной очередью кого-то зацепил, о чем свидетельствовали чьи-то стоны и маты. Чеченцы залегли внизу за камнями.
— Пошли! Бегом! — потащил меня вдоль хребта Шиза, хотя мне хотелось как можно быстрее сбежать вниз, в темноту ущелья и зарыться там где-нибудь в листве.
— Вниз нельзя! — направлял он меня, — Внизу нас сразу же зажмут! И не спрячешься — найдут! В горах нельзя терять высоту!
Чечены шли за нами как дикие волки. Мы не были нужны им. Мы должны были умереть. Им нужна была сберкнижка. А мы хотели выжить. Не знаю, откуда взялись силы, но я мчался по камням, словно горный баран, с трудом поспевая за Шизой. Те откровенно вели огонь на поражение, и осознание того, что я — цель, только придавало мне силы.
Знакомый мир исчез, сузившись лишь до мелькающих под ногами камней, сдавливающего грудь дыхания и свиста пуль над головой. Я не понял, что ранен, просто резкий удар подрубил ногу под колено, от чего я кубарем покатился по склону. Шиза взвалил меня на плечи, и побежал, хрипя и рыча от напряжения, а перед моей болтающейся головой на его боку все шире и шире расплывалось темное кровавое пятно.
В жизни бывают чудеса. Правда, я не понял, как они происходят. Мне было наплевать на все — на себя, на жизнь, на Шизу, когда навстречу нам вылетели какие-то люди в камуфляжной форме, они оттащили нас в сторону, потом была стрельба, бой, лежащий рядом на пожухшей листве Шиза в бессознательном состоянии, и вечернее небо, мягко и ласково нависшее над нами…
— Здравствуй!
Я смотрел в родные глаза отца, сидевшего на армейской табуретке возле моей кровати.
— Как ты?
— Хорошо… Как мама?
— Мы ждем тебя… Завтра самолет на Москву…
— А Шиза?
Отец окаменел.
— Ты, правда, не заплатил за него?
— Забудь про него! Он не справился со своими обязанностями! Из-за него ты чуть не погиб…
— Он спас мне жизнь, — прошептал я.
— Твой Шиза действительно шизофреник! Он своими необдуманными действиями подставил всю операцию по твоему освобождению!
— По моему? Или по нашему? Или его не надо было освобождать?…
— Успокойся. Тебе не надо волноваться. Каждому человеку отведена своя роль в этой жизни, и Шиза не справился со своей. Ты больше никогда его не увидишь… Он уволен. И давай закроем эту тему.
Я закрыл эту тему. Для отца. Ему не надо волноваться. И так они с мамой слишком много перенесли. Но вечером я спросил санитарку:
— Где мой друг?
— Забрали! — махнула рукой та.
— Куда? — поразился я.
— Как вас привезли, приехал сначала папа ваш, — начала с удовольствием рассказывать женщина, — Вы спали, так он зашел к Никулину, что-то выговаривал ему, чуть не кричал. Так тот как глянул на него, уж лучше бы ударил, потом отвернулся к стенке, и так слова и не сказал!
— А потом? — нетерпеливо спросил я.
— Ой! Приехал ночью какой-то капитан с двумя военными, шрам на всю рожу, аж смотреть страшно, он его и увез. Наш дежурный врач пытался этого не пускать, так те его чуть под кровать не запихали. А капитан сказал, что он вашего друга и с того света вытащит, а сам чуть не плачет. Сказал врачу, чтобы он не волновался, чтобы всем говорил, что раненного забрал Путник. Это его, мол, так зовут. Загрузили на носилки, в машину — и ищи ветра в поле!
Шиза исчез. Я не мог сказать ему то, что должен был сказать. Должен был, но не успел… Точнее не сказать. Я просто хотел попросить у него прощения. За себя. За отца. За семью. За неправильно устроенный мир. И самое главное — мне хотелось сказать, что я все понял. И пускай за это заплачена слишком дорогая цена, но она того стоит…
После всех моих злоключений папочка просто помешался на охране нашей драгоценной семьи. Хотя я его прекрасно понимаю, так как сам прошел через такое, что и врагу не пожелаешь. Но самое главное — я стал другим. Словно у меня открылись глаза, как у слепого щенка. Раньше я считал себя умным и знающим жизнь, так как был начитанным, обучался в престижной школе… Мне казалось, что я отлично знаю жизнь и людей, но после всего пережитого я вдруг понял, что еще слишком глуп и мал. Я осознал, что очень многому можно и нужно учиться у окружающих нас людей, что они совсем не такие, какими рисует их нам наше собственное сознание, основанное лишь на нашем опыте. В каждом человеке есть красивое и уродливое, доброе и злое, умное и глупое. Просто каждый из нас прячет отвратительные черты, стараясь скрыть их. А вот Шиза не прятал. А даже наоборот, выпячивал их на всеобщее обозрение, глубоко презирая окружающих и их мнение. И под маской Шизы скрывался честный и порядочный человек с уникальными способностями. Просто еще неизвестно, как распорядится с Шизой жизнь, на что будет потрачен его талант — на службу людям или на преступления…. И мне хотелось, чтобы он сам это решил…. Чтобы у него была возможность выбора. И я верил, что он не ошибется.
Я прилетел в Стамбул в почетном сопровождении целого эскорта охраны из девяти человек. Папа боялся за меня и порывался лететь сам, но к моему счастью у него был намечен целый ряд важных переговоров с партнерами и к его большому огорчению он вынужден был остаться. За деньги он не переживал, так как верил в меня, да и, в конце концов, глупо предположить, что я могу куда-нибудь потратить миллион долларов. Тем более что я всегда получаю то, что хочу.
Но, тем не менее, отец ошибся. Миллион не вернется в семью. Я не буду тратить его. Эти деньги были платой за предательство моим отцом Шизы. Они были платой за предательство его преданности мне, за готовность Шизы пожертвовать своей жизнью ради меня, и самое главное — за то, что он все-таки спас мне жизнь.
Шиза на многое открыл мне глаза. Он был на голову выше, порядочнее и мудрее меня, но он был быдлом, а я — наследником миллионов. Я знал, что он не захочет встречаться со мной, так как, несмотря на перенесенные вместе испытания, он глубоко презирает меня и мою семью. И имеет на это полное моральное право. И я своим поступком хотел хотя бы частично искупить нашу вину.
В банк мы вошли в лучших традициях охранной школы. Меня прикрывали на входе снаружи и внутри, нещадно раздражая своей старательностью и демонстративностью, привлекая внимание клиентов и служащих банка. Ко мне мгновенно подбежал клерк — смуглый малый в отлично скроенном европейском костюме и обратился на отличном английском языке. От него так и разило любовью и готовностью услужить мне, а в глазах было написано, что людям с такой охраной он готов служить вечно, так как такие люди не могут быть бедными. Неожиданно для себя со злобой подумал, что его бы в Чечню, да на расстрел, что осталось бы от этого прилизанного красавчика со слащавыми глазами? И хотя прекрасно понял, что он спросил меня, презрительно бросил ему на русском языке:
— А ты готов умереть за меня, как Шиза?
И протянул ему книжку на предъявителя. Она была грязной и помятой, в бурых пятнах крови. Крови моей и Шизы. И на секунду почувствовал нас побратимами, отчего мне, почему-то стало легче. На миг в его глазах промелькнуло удивление от потрепанного вида книжки, но все-таки он был отлично вышколен, и ничем не выразил своих чувств. Он передал ее другому клерку и предложил мне кофе. Я отказался, а его уважение ко мне многократно возросло, после того, как второй служащий что-то тихо шепнул ему. Он почтительно обратился ко мне:
