Джордж Бейкер - Тюряга

   Розмари ворвалась в приемную подобно урагану.

   — Почему, позвольте вас спросить, я и мать Фрэнка Леоне, узнаем о его переводе сюда из третьих рук?! Если бы не письмо одного из ваших заключенных, в котором он упоминает о Леоне, то, быть может, мы бы вообще не узнали, где Фрэнк находится? В «Рэдстоуне» сказали, что Леоне перевели в штат Иллинойс.

   — Успокойтесь, успокойтесь, — мягко сказал ей Драмгул, поглаживая усы. — С моей стороны здесь нет никакой вины. Это, верно, что-то перепутали в «Рэдстоуне».

   — Но в чем дело?! — не унималась Розмари. — Какой смысл в этом переводе, ведь до освобождения Фрэнку осталось меньше шести месяцев? И потом, почему его перевели именно сюда?

   — Не волнуйтесь, мисс, это обычный перевод. «Рэдстоун» слишком перенаселен, вот и вся причина.

   — Я думаю, что это не вся причина, — сказала тогда Розмари. — Ведь вы и есть тот мистер Драмгул, из тюрьмы которого сбежал Фрэнк, чтобы увидеться на прощание с отцом.

   — Но это просто совпадение, — сказал Драмгул спокойно. — И потом Леоне уже был наказан за свой побег, ему же набавили срок, и он его отсидел. Неужели вы думаете, что я буду ему мстить? Тем более, что я знал его отца?

   — Я знаю, — холодно и спокойно сказала Розмари. — Вы ведь работали в одной школе у нас, во Флинте. Моя подруга рассказывала мне, что вы ненавидели отца Фрэнка. А когда однажды, уже будучи начальником тюрьмы, вы снова приезжали в Флинт, у вас была с собой фотография миссис Леоне.

   — Ложь! — вздрогнул Драмгул.

   — Но это была, как ни странно, именно моя подруга, которая нашла тогда в парке ваше портмоне и там была фотография матери Фрэнка.

   — Очевидно, она что-то напутала, я никогда не терял никакого портмоне, — неуверенно поднялся из-за стола Драмгул. — К сожалению, ваше время истекло.

   — Хорошо, я уйду, — сказала Розмари. — Но если с Фрэнком хоть что-нибудь случится, знайте, я этого так не оставлю. Я дойду до суда.

   — Даже если бы я и был влюблен в его мать, — рассмеялся вдруг как-то странно Драмгул, — я думаю, это не повод, чтобы подавать на меня в суд.

   — Но это и не повод, чтобы не отпустить заключенного на один день к умирающему отцу, — сказала Розмари.

   — Я не имел права этого сделать, — возразил Драмгул. — Тогда в ходу была другая инструкция, — он отвел глаза в сторону.

   Лежа на нарах, Фрэнк, разумеется, не знал и того, что произошло следующим утром, когда Розмари нажала кнопку звонка у входной двери дома Леоне во Флинте.

   — Я наконец разыскала его, он в «Бэйкли», — взволнованно сказала она с порога матери Фрэнка. — В этом проклятом «Бэйкли», где начальник — тот самый Драмгул.

   — Опять Драмгул?! — всплеснула руками пожилая женщина.

   — Да, ваш бывший поклонник не может никак успокоиться. Я думаю, наверняка, это не случайный перевод.

   — Почему ты называешь этого мерзкого типа моим поклонником? — спросила миссис Леоне. — Ни он, ни я, мы никогда друг друга не видели.

   — Но ведь у него же была ваша фотография?

   — О, здесь дело совсем в другом, — побелела миссис Леоне. — Я умоляю тебя не расспрашивать меня об этом. Я даю тебе слово, что никакой любовной интригой тут и не пахло, к сожалению дело было гораздо серьезней. Но я предпочитала и предпочитаю молчать, чтобы не дай бог, не навредить Фрэнку. Ведь Драмгул всесилен.

   Утром того дня, когда происходил этот странный разговор, за десятки миль от города Флигта, в «Бэйкли» отворилась дверь и в камеру Фрэнка вошел Палач.

   — Вот, — хмыкнул он. — Из «Рэдстоуна» прислали твои вещички.

   Он швырнул тюк на нары и встал рядом, хлопая себя по карманам. Фрэнк развернул пакет. Поверх одежды лежало разбитое стекло и разорванная фотография Розмари. В дверях появился Подручный.

   — Распишись вот здесь, что все полностью получил, — сказал Палач, доставая наконец из нагрудного кармана бумажку.

   Фрэнк молча расписался, и они, ухмыляясь, вышли. Как только захлопнулась дверь, он попытался сложить обрывки фотографии девушки, чтобы восстановить ее облик. Но теперь, расчерченная линиями разрывов, улыбка ее была искажена.

   После завтрака Фрэнк встретился с Далласом. Тот вел себя как-то странно. Фрэнку показалось, что Даллас заметно нервничает.

   — Что это с тобой? — спросил его Фрэнк.

   — Да, бугор чего-то наезжает. Придется откупаться. Кстати, я нашел тебе работу в котельной.

   — Ты или Здоровяк? — переспросил Леоне.

   — Я, — сказал Даллас. — Пойдем, посмотришь. Четыре огненные топки встретили их. На мгновение в памяти Фрэнка мелькнуло какое-то странное воспоминание. Обрывки какого-то сна или видения, что так часто посещают человека, появляясь из небытия и в небытие уходя, поднялись из сокровенных глубин его души. Словно завороженный смотрел он, как рвется и бушует пламя, как гудит, словно призывая его, огонь. Как будто там, за этой металлической стеной с четырьмя раскрытыми жерлами кипит огненная лава и расплавленный свинец надувается огненными сияющими пузырями.

   — Тебе надо будет бросать вот в эту, — указал ему Даллас на крайнюю слева топку.

   — А где уголь? — спросил его Фрэнк.

   — Уголь надо привозить на тачке с заднего двора. Да вот же, есть пока уголь, — он показал на кучу.

   — А где тачка?

   — Да вот же она, — сказал Даллас. — Ты что, не видишь?

   — А, да..., — рассеянно сказал Фрэнк.

   Тачка и в самом деле стояла у него почти под носом. Гул пламени продолжал, словно бы околдовывал его.

   — Клево, да? — кивнул головой на топку Даллас.

   — Давно я не видел огня, — сказал Фрэнк.

   — Прямо как в аду, — присел на корточки Даллас. — В детстве я всегда любил жечь костры. Вот в результате и угодил в самую топку.

   — За что тебя посадили? — спросил его Фрэнк. — Сорок лет, это ведь немалый срок.

   — Получилось так, что я сжег целую больницу. Но я сделал это не намеренно. Но разве суду что-нибудь докажешь.

   — Что, было много жертв? — спросил его Фрэнк.

   — Четыре трупа и еще несколько человек, получивших тяжелые ожоги.

   — Как же это случилось?

   — Это была венерологическая больница.

   — Венерологическая? — удивленно переспросил Фрэнк.

   — Да, небольшая женская венерологическая клиника. Туда попала моя невеста. Ее мать долго крутила, говорила, что у нее воспаление легких, и что ее отправили в другой штат, где у какого-то дальнего родственника есть своя личная клиника, где практикуют лучшие на Западе профессора. А потом я выяснил, что моя невестушка лежит в местной венерологической больнице и что заразил ее ни кто иной, как сам главный врач. А я тогда только демобилизовался из армии и привез с собой небольшой сувенир, ручную гранату. Ну и в сердцах бросил ему ее в окно кабинета. Его-то, старого хрена, не было, а пожар начался.

   — И что, и невеста твоя сгорела? — спросил Фрэнк.

   — Да нет, она, слава Богу, осталась жива. Даллас вдруг засмеялся и лицо его, словно бы поплыло, ловя и удерживая отблески огня из раскрытой топки.

   — Ты не думай, что я смеюсь, — сказал вдруг Даллас, прекращая свой смех, — оттого, что я садист какой. Нет, это я от нервов смеюсь. Меня просто как мороз по коже продирает, когда я эту историю вспоминаю с этими обгорелыми бабами.

   — Да, — задумчиво сказал Фрэнк, по-прежнему глядя, как бушует огонь.

   — А ты-то в этот раз за что залетел? — спросил его Даллас.

   — Да ни за что, — сказал Фрэнк.

   — Как это — ни за что?

   — Да подставили меня. Давай закурим. Сейчас расскажу.

   — Давай.

   Даллас достал сигареты, но спичек у них не оказалось, и тогда Фрэнк взял какую-то длинную деревянную поломанную рейку, стоящую в углу, и сунул конец ее в огонь. Прикурив, он передал горящую планку Далласу, и начал свой рассказ.

   — Еще до смерти отца наш дом во Флинте несколько раз подвергался каким-то странным налетам. Переворачивали все вверх дном, но ни денег, ни ценностей не брали. Как будто искали что-то. Однажды налетчики очень сильно напугали отца, я думаю, что после этого у него и начала прогрессировать его сердечная болезнь, приведшая в конце концов к смерти. Каждый раз мы заявляли в полицию. Но полиция ничего не предпринимала. Ей, видите ли, не хватало, вещественных доказательств. Когда я вышел из тюрьмы после того первого моего срока, который я еще начал мотать с тобой в «Олби», наш дом снова подвергся обыску. Мать тоже была на грани инфаркта, она уверяла, что налетчики снова будут обыскивать дом. Я стал дежурить. Делая вид, что ухожу в гараж, я тайно возвращался домой и садился у окна. Через несколько дней я заметил, что почти каждый день метрах в пятидесяти от нашей калитки останавливается синий «порше», и какой-то тип наблюдает из машины за нашим домом. Тогда я спрятался за табачным киоском, у которого обычно останавливался этот «порше». И когда в следующий раз, подъехав, этот тип вышел из машины, чтобы купить сигарет, я набросился на него и затащил за угол, поставив ему под подбородок нож. Я хотел выяснить, что ему надо, ему и тем, кто стоит за его спиной. Как нарочно мимо проезжал полицейский автомобиль, этот тип закричал. Они выскочили и схватили меня. Тот тип стал уверять, что я пытался его ограбить.