— Приготовься, — сказал он новичку.
— Что? — не понял тот.
— Приготовься вскочить на ноги по моему сигналу.
— Слушай, — сказал, поднимая на него взгляд, парень. — Никто никогда не говорит мне, что надо делать, понял? И я никогда не прислушиваюсь ни к чьим советам.
Зэк, который приближался к их столику, неожиданно повернул и, проходя мимо высокого сутулого парня, изогнувшегося словно вопросительный знак над своей тарелкой и с жадностью посылающего ложка за ложкой горячий суп в свей маленький рот, вонзил ему в спину острое длинное шило, которое выхватил вдруг из кармана. Сутулый вскрикнул от боли и отпихнул от себя тарелку, которая обрызгала сидящих напротив него. Сам он рухнул головой на стол и суп, еще непроглоченный им, медленно вытек из его раскрытого рта. Нападавший мгновенно скрылся в толпе, так, что никто не смог бы сказать, кто же это сделал. Леоне снова взглянул на Грейвса. Тот все также, словно удав, смотрел на него. «Понял, что я могу?» — как будто прочел в его взгляде Леоне.
Смотри, это же того сутулого подкололи, — закричал Даллас, — из-за которого Грейвс в карцере сидел!
Вокруг закричали и загалдели. Раздались свистки охраны. Заревела сирена, и ворвался дежурный наряд с дубинками. Тех, кто был в этот момент на раздаче, стали обыскивать. Сутулый лежал по-прежнему головой на столе, неподвижно глядя в опрокинутый им же стакан. Наконец его подняли и унесли. В дверях он вдруг очнулся и что-то бессвязно прокричал, очевидно, какие-то ругательства. Впрочем, было так шумно, что никто, кроме тех, кто был в непосредственной близости, не расслышал ни слова. Многие из тех, кто были в столовой, посматривали на Грейвса. Однако, теперь он невозмутимо и сосредоточенно ел.
— Теперь ты понял, почему я сказал тебе приготовиться? — обратился Леоне к парню, который, развернувшись на стуле, немо наблюдал последствия нападения.
— Он что, ударил его в спину? — спросил наконец парень, словно не слыша вопроса Леоне.
— Кто? — спросил в свою очередь насмешливо Даллас. Парень посмотрел на него:
— Ну, убийца.
— Убийца же это ты у нас, — рассмеялся Даллас.
— Меня зовут Джон, — тихо произнес тот. Очевидно, вся эта сцена на него сильно подействовала.
— Давно бы так, — сказал Даллас. — А то заладил — убийца, убийц;
— Да он ударил его в спину, — сказал Фрэнк. — А мог бы ударить тебя или меня, кто знает. К таким ситуациям всегда надо быть готовым. Потому что тот, кто не успевает, тот опаздывает. Хороший совет, не правда ли?
— Смотрите, как спокоен Грейвс, — сказал Даллас, оглядываясь, — как будто ничего и не произошло. Но я уверен, что это с его подачи.
— Ну, у него же алиби, все видели.
— А кто такой Грейвс? — спросил Джон.
— Да вон тот громила в синей куртке, — ответил Леоне.
— Фрэнк уже успел с ним поиграться, вставил Даллас.
— Что-то серьезное? — спросил Джон. Фрэнк насмешливо посмотрел на него:
— Да нет, так, пустяки.
— Ничего себе пустяки, — сказал Даллас. — Вот точно так же, как в того длинного сейчас, тогда и в тебя могло войти шило Грейвса.
— Тебя, что, тоже хотели ударить в спину? — спросил Джон.
— Да нет, — поморщился Фрэнк.
— В живот, — сказал Даллас. — Фрэнк тут решил с ним немножко каратэ заняться. Хорошо, Брэйдон вовремя подоспел.
— А кто такой Брэйдон? — спросил Джон.
— Ты был в дезинфекции? — спросил в свою очередь Даллас.
— Ну был, а что?
— Так вот Брэйдон — это тот ниггер, который там за пультом сидит.
— А вот, кстати, и Брэйдон, — сказал Фрэнк, глядя, как Брэйдон вбегает в зал, теряя и снова поднимая свою фуражку.
Брэйдон что-то кричал, и его черное лицо, казалось, даже слегка побелело от злости.
— Чего это он так злится? — спросил Далласа Фрэнк. — Это же не его смена?
— Да Драмгул, наверняка, на него повесит это дело. Ясно, что все из-за Грейвса. Говорят, Драмгул в последнее время допекает беднягу Брэйдона. В чем-то тот проштрафился перед ним.
19.
Той ночью Леоне долго не мог заснуть. Мысли о Грейвсе не выходили из его головы. Нет, конечно, он не боялся, напротив, он даже чувствовал подъем. Его мужской дух словно бы разворачивался лицом к противнику. Но чувство осторожности, которое в большей степени является признаком зрелости, чем малодушия, словно подсказывало ему, что связываться с Грейвсом не стоит. Не стоит по той причине, что возможным инцидентом может воспользоваться и тюремная администрация. Ведь теперь Брэйдон неотступно следит за Грейвсом. И хотя Брэйдон вроде бы ничего не имеет против Леоне, все же во второй раз вряд ли он простит Фрэнку его нежелание вдаваться в объяснения с тюремной администрацией, а ведь, что бы ни произошло, Фрэнк не станет жаловаться. Так думал он, но в под сознании все же ощущал, что от поединка с Грейвсом ему не уйти. Магический взгляд Грейвса так и стоял перед его глазами. Чтобы хоть как-то отвлечься, Леоне поднялся и сделал несколько шагов по камере. Но камера была слишком мала, и вскоре он снова сел на нары. Взгляд его упал на обрывки фотографии Розмари. Леоне снова стал раскладывать пасьянс своей любви. На этот раз обрывки легли так удачно, что на мгновение ему показалось, что лицо девушки буквально ожило перед ним. Яркие картины их последней встречи на квартире у Розмари поднялись перед его мысленным взором. Она провела ладонью по его волосам. «Ты меня любишь?» Губы ее были совсем близко. И сама она вся, теплая от только что сброшенного белья, теплая мягкая и душистая, словно бы потянула его на себя, чтобы он закрыл глаза и забылся, чтобы шаг за шагом пошел по своей мужской дороге, приближая яркую вспышку наслаждения, дающую начало другим жизням.
— Розмари, — прошептал он. — Жди меня, я вернусь.
И в тот же момент услышал звук шагов в коридоре.
Фрэнк юркнул под одеяло. Капитан Майснер совершал свой ночной обход. Он остановился около камеры Леоне к почему-то долго прислушивался. Потом Лоне расслышал, как чиркнула спичка, очевидно, Майснер закурил. Потом снова раздался звук удаляющихся шагов. Леоне лежал, заложив руки за голову. Суровая реальность снова окружала его. Каменные стены, запертая на замок дверь. Одиночество и нестерпимая тоска тисками сжали вдруг его сердце. Неужели еще почти полгода ему суждено ни за что томиться в этой тюряге? Где справедливость? Он вспомнил, как однажды, когда кто-то из учителей, может быть, даже Драмгул, несправедливо наказал его, он, Фрэнк Леоне, вернувшись домой, решительно открыл дверь в кабинет отца. Вся эта сцена теперь снова поднялась в его памяти, и он снова пережил ее наяву.
— Так где же твоя хваленая справедливость?! — с надрывом спросил Фрэнк с порога. — Мне опять сегодня поставили двойку ни за что.
— Терпи, — сказал отец.
— Но почему я должен терпеть?
— Потому что в жизни с тобой часто будут поступать несправедливо. И если по каждому незначительному поводу ты будешь так переживать, то очень скоро сойдешь с ума. Подумаешь, двойку получил.
— Но ведь это и в самом деле несправедливо! — сказал Фрэнк.
— Это чертово общество построено на несправедливости! — сказал вдруг тогда отец. — Они все лишь прикрываются этими священными словами — справедливость, благородство, милосердие. Они сделали из этих слов учебник литературы, который на самом деле ничего общего не имеет ни с настоящей литературой, ни с жизнью, у которой совсем другие законы.
— Но в жизни, — спросил тогда Фрэнк, — в жизни есть справедливость?
— В жизни? — переспросил задумчиво отец.
Он помолчал, видно, размышляя над тем сказать ли сыну всю правду, как он думает, или нет. Ведь Фрэнку было тогда всего тринадцать лет, он был еще почти ребенок.
— В жизни все же есть, — сказал он наконец. — Но в жизни справедливость — это право сильного.
— Как это? — спросил тогда Фрэнк.
— Если ты слаб, то с тобой чаще будут поступать несправедливо, потому что будут знать, что ты не сможешь себя защитить.
— Значит, если я сильнее, — сказал тогда Фрэнк, — то и я имею право поступать несправедливо?
— А вот здесь, — сказал отец, — и проявляется — какой ты человек. Если ты благороден, то никогда не обидишь слабого. Если же ты низок душой, то обязательно используешь свое превосходство.
— Но как же тогда побеждать, отец?
— Побеждай в честном бою. Копи силу, чтобы всегда быть способным дать отпор. Но не расходуй ее понапрасну. Умей сдерживаться. Двойка, которую ты несправедливо получил сегодня, в сущности пустяк. Конечно, ты можешь пойти пожаловаться директору. Конечно, и я могу пойти устроить скандал, как-никак ты все же мой сын, а я учитель в той же школе. Но это все будет стрельба из пушки по воробьям. Надо знать, в какие схватки имеет смысл нету и в какие — нет. Где можно проигрывать, а где нет. Жизнь без проигрышей невозможна. Поэтому учись проигрывать в пустяках и выигрывать в главном.
