— Помню, помню. Что-то я об этом слышал.
— Сигэёси поддерживали многие из горожан, но он неожиданно погиб под колесами автомобиля.
— Думаешь, подстроили? — всегдашним ленивым
голосом спросил Дед, но в его глазах зажегся колючий огонек.
— Не могу утверждать, но похоже на то.
— А полиция что? Подтвердила версию о случайном наезде?
— Да. И вот теперь они забеспокоились, когда узнали, что я интересуюсь дочерью Сигэёси.
— Получается, что полиция Хасиро и Ооба…
— Да, они заодно. Насколько я понял, полиция в городе исполняет обязанности личной охраны мэра.
— Но между смертью Сигэёси и убийством его дочери Мисако связи нет.
— Вроде бы нет. А вдруг есть? Тогда понятно, отчего это они так занервничали.
— М-да, если Сигэёси убили, им, конечно, не может понравиться возня вокруг его дочери.
— Я и подумал: раз они так переполошились из-за того, что полиция другой префектуры занялась семьей Оти, — значит, дело здесь нечисто.
— Но в историю с Сигэёси ты не суйся.
— Не буду. Если она не связана с убийством Мисако, Но если между гибелью отца и гибелью дочери есть связь… — Китано многозначительно оборвал конец фразы. Оба полицейских обменялись красноречивыми взглядами, понимая, какая тогда начнется заваруха.
Так уж вышло, что от преступления, совершенного в далекой северной деревушке, потянулась ниточка к городу Хасиро, где мэр обделывал неблаговидные дела вместе с местной полицией. Могло оказаться, что этот альянс замешан еще в одном ловко замаскированном убийстве.
Да, Китано загнал в нору крупного зверя. А оттуда вела тропинка к еще более серьезной добыче.
6
— Адзисава-сан, хочу вас кое о чем спросить, — решилась наконец Томоко. Она должна была услышать от него самого о его прошлом. Любовь всегда хочет — нет, имеет право! — знать правду.
Не каждая женщина стремится полностью завладеть предметом своей страсти, но Томоко принадлежала именно к этому типу: ей надо было выведать о любимом все.
— О чем же? — взглянул на нее Адзисава своим обычным, не позволяющим взглянуть в его душу, взглядом. Дистанция все еще оставалась, он сохранял ее сознательно.
— Хочу спросить о вас. Вы ведь совсем ничего о себе не рассказываете.
— А что рассказывать? Сами видите, человек я обыкновенный, ничем не примечательный, — несколько смущенно улыбнулся Адзисава. Она успела уже привыкнуть к этой его улыбке.
— Каждому человеку есть что рассказать. Вы ведь родом не из нашего города? Я хочу знать, где вы жили раньше, чем занимались.
— Вряд ли я смогу сообщить вам что-нибудь интересное. Жил, как все живут.
— Вот и прекрасно. Мне очень интересно, как именно вы жили. Я хочу знать о вас все.
Эти слова, по сути дела, были равнозначны признанию в любви.
— Прямо не знаю, как и быть… — вконец смутился Адзисава.
— А что такого? Вы ведь не беглый преступник, чтобы скрывать свое прошлое.
Томоко хотела пошутить, но на лице Адзисава отразилось замешательство — на миг, не больше, — он тут же широко улыбнулся, и Томоко ничего не заметила.
— Откуда вы знаете? А может быть, так оно и есть, — подхватил он ее шутливый тон.
— Меня это не испугает. Не бойтесь, доносить на вас я не стану.
— А почему вдруг такой интерес к моей особе?
— Это вы меня спрашиваете? — метнула на него сердитый взгляд Томоко. — Тогда уж позвольте лучше я у вас спрошу: почему вы за мной следили?
— Следил?! Я?! — вздрогнул Адзисава. А Томоко, не давая ему опомниться, продолжала:
— Только не надо меня обманывать! Я прекрасно знаю, что вы давно за мной наблюдаете. Вы и в тот вечер оказались рядом потому, что следовали за мной по пятам. Так чем вызван ваш интерес к моей особе?
— Вы… Нет…
— Ну же, будьте мужчиной. Говорите правду.
Адзисава понял, что ему не отпереться.
— Видите ли, дело в том, что вы удивительно похожи на нес…
— На кого?
— Раньше, до того как попасть в этот город, я работал в Токио. В нашей фирме служила одна девушка… Мы были помолвлены.
— Вы любили ее?
— Да… Извините…
— За что? Так, говорите, я похожа на нее?
— Как две капли воды. Когда я увидел вас впервые, мне показалось, что это она ожила.
— Почему «ожила»?
— Она погибла два года назад. В автомобильной катастрофе. Чтобы забыть об этом, я уволился из фирмы, переехал сюда. И вдруг именно здесь, вдали от Токио, будто вновь встречаю ее. Вы не представляете, как мне было тяжело.
— Все это мне крайне неприятно, — суровым тоном заявила Томоко. Адзисава удивленно взглянул на нее.
— Я не желаю никого заменять. Я — это я.
— А я и не говорил, что вы заменяете.
— А что же вам тогда было так уж тяжело? — все еще сердито, но уже с ноткой кокетства спросила Томоко.
— Вы не поняли… Тяжело мне стало не сразу…
— Не поняла. Выходит, я глупая. Так что же вы хотели сказать?
— Когда она погибла, я думал, что моя жизнь кончена. И вдруг оказалось, что моим сердцем завладела другая женщина — вы.
— Я могу вам верить?
— Верьте, прошу вас.
— Как хорошо… — И Томоко сама прильнула к нему. Адзисава осторожно, словно боясь сломать это хрупкое тело, прижал ее к себе. Томоко не возражала бы, чтобы он поменьше осторожничал, но решила, что еще успеет сказать ему об этом.
Так она ничего и не узнала о его прежней жизни, но ее уже не слишком это волновало. К чему ворошить прошлое, думала Томоко. Только воскрешать в его воспоминаниях ту женщину. Конечно, неприятно, что она напоминает ему о другой, но пока Адзисава еще не избавился от груза минувшего — это, видимо, неизбежно. А если он выдумал всю эту романтическую историю, чтобы скрыть от Томоко свое прошлое, — что ж, значит, он неплохо разбирается в женском сердце. Во всяком случае, нужно на время оставить его биографию в покое.
Рассказанная Адзисава история имела еще один полезный для него эффект. Томоко невольно стала стараться затмить тень соперницы, на которую она, по его словам, была так похожа. Ей все казалось, что Адзисава постоянно сравнивает ее со своей бывшей невестой. Соперничество всегда делает заветную цель более желанной, хочется превзойти конкурентов и насладиться плодами победы.
Так Томоко, хотела она того или нет, оказалась втянутой в борьбу со своим мифическим двойником.
7
В центре Хасиро возвышался замок. Он был построен в начале семнадцатого века, от его стен начинал разрастаться будущий город. В середине века главным сооружением крепости была массивная пятиярусная башня, но сто лет назад ее снесли, и от замка остались лишь стены да ров.
Строители возвели твердыню на невысоком холме. Раньше наверху, на пространстве, огороженном рвом, которое так и именовалось Верхним Городом, стояли дома приближенных князя; ниже, в Среднем Городе, жили самураи средней руки, а у подножия холма, в Нижнем Городе, селились самые младшие клана. Дальше шли предместья — Храмовое, Ремесленное, Торговое, Кузнечное, Портняжное, Солеварное и прочие.
Как явствует из этих названий, обязанности между жителями Хасиро были строго распределены; город всем необходимым снабжал себя сам. Этим он напоминал любое призамковое поселение феодальной эпохи, но только в Хасиро регламентация жизни и профессий горожан была необычайно жесткой. Подданные князя не могли даже переселиться из одного квартала в другой.
Рожденные в Нижнем Городе были обречены — как и все их потомки — жить только там; ремесленник не имел права сменить свой цех. Род навсегда прикреплялся к одному месту и одному занятию; заключать браки разрешалось только внутри своей касты.
Внешне эти касты напоминали европейские гильдии, но в тех люди объединялись в союзы добровольно, чтобы совместно оберегать свою свободу и состояние, в Хасиро же строгое соблюдение цеховых и сословных различий имело одну-единственную цель: служить опорой княжеской власти.
Да, горожане были лишены свободы, но зато, занимаясь из поколения в поколение одним и тем же ремеслом, мастера Хасиро достигли, каждый в своем деле, невероятного совершенства. Строго упорядоченный уклад жизни определил сверхконсерватизм жителей этих мест, новые веяния с трудом находили сюда путь. Пожалуй, главным потрясением в истории Хасиро остался переход власти от княжеского рода в руки Итирю Ооба, представителя низшего самурайства. И вновь социальная структура города обрела незыблемость.
В пределах замковых стен и древнего рва теперь стояли особняки членов рода Ооба. Здесь же, в Верхнем Городе, поселились и «министры» нового «княжества». Сам факт проживания в этом квартале был показателем высокого статуса.
Жители города, безусловно, ненавидели навязанное им рабство, но за триста с лишним лет привычка покоряться обитателям Верхнего Города вошла в их плоть и кровь. Ведь их подневольная жизнь почти не изменилась, просто на смену одним правителям пришли другие. Горожанам, в сущности, было все равно, какую фамилию носит правящее ими семейство, только бы давали жить и сводить концы с концами.
