Глава 7
Нелегкое это дело – ковыряться в земле: разгребать кучу, разбивать комья, планировать граблями. Но как это ни странно, меня эта работа не угнетала. И вовсе не потому, что мне нравится каторжный физический труд; нет, как раз наоборот, я – человек интеллектуального склада ума. Играю на скрипке, увлекаюсь радиоделом, учусь на «отлично», и земляные работы – вовсе не моя стихия. Но как это ни странно…
Дело в том, что эта «странность» работала со мной в паре, бок о бок. Лиза Яркович, моя новая одноклассница. Или, вернее сказать, это я в ее жизни новый человек. Ну, не в ее личной жизни, а вообще… Одним словом, я во второй раз пошел в девятый класс… Нет, не получилось одним словом. Да и сказал не так. А то еще подумаете, что я второгодник. Нет, девятый класс для меня начался в одной школе, а заканчивается в другой.
Отца перевели в Москву из Ярославля осенью прошлого года, а весной этого он получил квартиру на всю нашу семью, и вот я здесь, в новой школе. Апрель месяц, завтра день рождения дедушки Ленина, а сегодня – коммунистический субботник в его честь. И пошли комсомольцы-добровольцы в принудительном порядке вскапывать школьные клумбы.
Погода на редкость хорошая – ясное небо, солнце, тепло. Но сам я не очень хорош. Руки-ноги у меня слабые, поясница тонкая, к физическому труду не приучен – честное слово, дезертировал бы с трудового фронта, невзирая на угрозу педагогического трибунала. Но рядом со мной Лиза, она такая… слов нет, чтобы описать, какая она. Да и не нужны слова. Сейчас главное – дело, вот я и доказываю своим трудом, что ничем не хуже других. Ног под собой не чую, в поясницу как будто клин через живот загнали, намозоленные руки не держат лопату, а я тужусь – назло коварному империализму. Ведь если не благоустроить клумбу ко дню рождения великого Ленина, то у загнивающего капитализма может открыться второе дыхание. Как же тогда жить дальше?
Я понимаю, все мои муки – пустяк по сравнению с мировой революцией. Но сама эта революция – да простят меня в ЦК ВЛКСМ – ерунда, если сравнивать ее с Лизой.
Лиза – красавица: русая коса до пояса, глаза большие, ясные, точеный носик, сочные губки, фигурка – идеал с плюсовой погрешностью. Но это далеко не самое главное. Нежность, женственность, одухотворенность, грациозность… Я не знаю, что там еще, но мне хватило одного взгляда, чтобы влюбиться в нее без памяти, а потому забыть Иринку, мою школьную подружку из прошлой жизни. Только Лиза, только она, раз и навсегда… Если нам не суждено быть вместе, то я на всю жизнь останусь холостяком, потому что никого не смогу больше полюбить…
В раздумьях о вечности в ее фрагментарных частностях я и не заметил, что остановился. И лопата моя стоит как вкопанная. То бишь она и есть вкопанная – в кучу земли, которая за час-два работы, казалось, ничуть не уменьшилась. И я стою, опершись на нее. Взгляд устремлен на Лизу. Она девушка хрупкая, с лопатой наперевес ее представить сложно. Ей больше нравится работать с граблями. Я землю по чуть-чуть бросаю, а она ее планирует не спеша. Мне тяжело, а ей не очень. У меня уже сил нет, а она все водит граблями по земле, как вилами по воде. Взгляд отрешенный, выражение лица безучастное. Видимо, думает о чем-то своем. До меня ей и дела нет. Я для нее – безымянный ковш полудохлой землеройной машины. И ей совершенно все равно, нравится она мне или нет.
Наконец до Лизы дошло, что конвейер остановился. Ей бы и самой немного передохнуть, но нет, она недовольно подняла на меня глаза.
– Ну что случилось, почему остановился? Устал, так и скажи.
Голос у нее завораживающе мелодичный; не шепелявый, нет, но шипящие и «жужжащие» звуки у нее не совсем обычные: смягченные, объемные, волнующе протяжные. Этакий легкий, едва уловимый иностранный акцент… Заслушаться можно, как она говорит, даже сейчас, когда в ее словах звучат осуждающие нотки.
– Да нет, – мотнул я головой. – Не устал.
Стыдно было признаваться в том, что силы на исходе.
– Тогда в чем дело?
– Маленький перекур, – нашелся я.
– Разве ты куришь? – удивленно повела она бровью.
– А что здесь такого? – сконфуженно пробормотал я.
Курить я начал в пятом классе. Тогда же и закончил. Узнав о моих экспериментах с табаком, отец провел свой – заставил меня выкурить полпачки «Примы». С тех пор только от одного вида сигареты меня начинало тошнить.
– Не знаю, – пренебрежительно усмехнулась она. – Говорят, ты на скрипке пиликаешь?
– Не пиликаю, а играю, – краснея, поправил я Лизу.
– Да все равно… Все хотела тебя спросить, почему ты очки не носишь?
– Зачем очки? У меня стопроцентное зрение.
Я смущался все больше и на Лизу не смотрел – вроде бы ничем перед ней не провинился, но муки совести клонили глаза к земле.
– В очках смешней было бы, – не унималась она. – Ты в этом костюме как цыпленок. Тощий, глаза и уши, как у Чебурашки… Чебурашка в очках, это было бы оригинально…
Я хотел бы провалиться сквозь землю, но мог только закопаться в неподъемную кучу – и от Лизы чтобы спрятаться, и от работы. Но я не стал этого делать. Бросил лопату и пошел от нее прочь, чтобы в тоске и одиночестве пережевывать и глотать обиду.
Нашла цыпленка… Ну да, масса тела у меня не большая: хорошо, если пятьдесят килограммов наберется. Да, лопоухий… Но про костюм Лиза зря сказала. Он, может, и невзрачный, но качество заграничное, маде ин ГДР. Единственное, в чем сглупил, так это в том, что пришел на субботник в школьном костюме, в том время как все остальные в обычной одежде. Кто-то ветровкой фирменной щеголяет, кто-то штатовскими джинсами. Лиза тоже одета неплохо – во всяком случае, сама она именно так и считает. Но я-то вижу, что джинсы у нее индийского производства, а кроссовки – из «США» – «Советских Штатов Армении». У меня туфли скромно смотрятся, но это Австрия, без дураков…
Обида застилала глаза. Я шел, не разбирая дороги. Очнулся уже за пределами школы. Впереди новостройки под стрелами башенных кранов, справа – сквер, слева высотный дом с магазином на первом этаже. К магазину была пристроена пивная, возле которой толпились мужички характерной наружности. Я обратил внимание на двух типов с испитыми лицами – высокий толстяк с сизым носом и низкорослый худыш с рахитной головой. Один пересчитывал монеты на раскрытой ладони, другой смотрел на них жадными и тоскливыми от безнадеги глазами. Но, завидев меня, рахит вдруг заулыбался. Махнул рукой и, не дождавшись ответной реакции, направился ко мне.
– Друг, гривенника случайно не будет? – заискивающе спросил он.
– Где ты видел, чтобы деньги случайно были? – насмешливо спросил я.
В общении с Лизой я был скованным и даже робким. Терялся, мямлил, молча глотал обиды. А так я вовсе не трус и, если надо, за словом в карман не лезу.
– Ну, всего-то десять копеек, – жалобно протянул рахит.
– Трояк могу дать.
– Три рубля? Ого!
– Да не ого, а за работу… Дело одно есть…
Уже через десять минут рахит вместе с толстяком имели удовольствие лицезреть прекрасную Лизу и горку земли, на фоне которой она стояла – хорошо, если в ожидании блудного помощника, то есть меня. Хотел бы я, чтобы она ждала меня – не важно, что в качестве бесплатной рабочей силы.
– Не, здесь слишком много, – глянув на кучу, почесал затылок толстяк.
Лиза его совершенно не волновала, потому как ее дивная красота не ассоциировалась с бутылкой водки. То ли дело земляная груда…
– Трешки будет мало, – подтвердил рахит.
– Три рубля. И еще два – премия за срочность.
Я достал из кармана пятирублевую купюру, махнул ею перед глазами здоровяка с таким видом, будто это была волшебная палочка.
– Нормально!
Толстяк взялся за лопату, рахит чуть ли не силой вырвал у Лизы грабли. Работа закипела…
– И что это такое? – в недоумении глядя на меня, спросила она.
– Не что, а кто… Обездоленные люди, как видишь. Без роду и племени, нигде не учатся и не работают. Но сознательные. Хотят поработать на субботнике, а никто их не приглашает. Бедные. Мне так стало их жаль, что пришлось уступить свое место. И твое, извини, тоже… Но если ты настаиваешь, мне придется забрать у них твои грабли…
– Да ладно, пусть работают, – пожала плечами Лиза.
Похоже, мое красноречие не произвело на нее особого впечатления. Пожав плечами, она отошла в сторонку – видимо, для того, чтобы ее не видели в одной со мной компании. Как это ни обидно было осознавать, но в своем новом классе я был чужим человеком. Ребята меня игнорировали, девчонки посмеивались над моими ушами…
В одиночестве Лиза находилась недолго. Сначала к ней подошла одна ее подруга, затем вторая, третья… Девчонки сначала молча наблюдали за алкашами, которые к тому времени немного сбавили темп. Затем стали подшучивать над ними меж собой, а потом их остроумие перекинулось и на меня.
– Трохин, это твои братья, да? – спросила курносая пигалица; кажется, ее звали Люба.
