— Первый Белорусский, потом Второй Белорусский, потом Восточная Пруссия. Там день Победы встретили, в Кенигсберге, потом на Дальний Восток…
— А туда зачем? — невпопад ляпнул Максим и втянул голову в плечи под укоризненным взглядом старика:
— На войну с Японией, ведь капитуляцию только в сентябре сорок пятого подписали. Потом еще полтора года прослужил, потом демобилизация, сюда приехал. Женился, работал… — монотонно продолжал старик. Максим его почти не слушал, кивал для вида и все гнал, гнал от себя мысль — сладкую, соблазнительную. Сейчас же, немедленно, в эту же секунду встать, найти дом старика… Нет, нельзя, не сейчас, позже. В городе и так, наверное, шухер, мэру наверняка обо всем доложено, и сутенер с разбитой рожей уже и внешность убийцы депутата описать мог. Хотя чего он там видел, в темноте-то, да и контакт был скоротечным… Не надо их сейчас злить, в бешенстве можно наделать ошибок, нарваться, а уезжать из города нельзя, впереди еще слишком много дел.
— Вот, смотри, — на колени Максиму лег тяжелый матерчатый сверток. Что-то звякнуло в нем негромко. Максим осторожно приподнял ткань: «За отвагу», «За победу над Германией», «За взятие Кенигсберга», «За оборону Москвы», «За боевые заслуги». И два ордена Славы. Перед глазами почему-то потемнело, тусклый свет наград чуть померк. Но тут же все вернулось в исходное, и Максим бережно вернул сверток деду. Тот прижал его к груди и сообщил важно:
— Я в батальоне связи всю войну прошел, еще с Москвы. До капитана дослужился.
Максим выбрался из машины, посмотрел на ее блестящий ультрамариновый бок.
— Ты, дед, вот что… Ты особо не нарывайся. Попросят денег — отдай, жизнь дороже. И меня подожди, я к тебе еще загляну. На следующей неделе, наверное.
— Заходи, заходи, — покладисто согласился старик.
— И не пускай больше сюда никого — зашел, дверь закрыл и сиди, как мышь. Все, жди меня, — Максим переступил высокий порог и вышел из гаража. Дождался, пока дед закроется на все засовы, и медленно, глядя то себе под ноги, то на звездное небо, потащился к дому. Усталость — моральная и физическая — накрыла разом, как плотная тяжелая морская волна. Угнетало не отсутствие сил, их можно восстановить быстро — поесть плотно, отоспаться. Нет, давило и жгло другое. Во-первых, сознание собственных ошибок, и совершил он их по глупости, по-идиотски. А Стрелкова нельзя недооценивать, эта опытная скользкая тварь обязательно воспользуется промашкой оппонента. Но это ладно, это черт с ним. Ну, проживет он на один-два дня дольше, чем ему положено — ничего страшного. А во-вторых, Максим очень дорого заплатил бы сейчас за возможность поговорить с глазу на глаз с директором управляющей компании дома, где еще недавно доживал свои дни дед.
Как неудачно все получилось, не вовремя и некстати… Война объявлена, останавливаться нельзя. Преимущество нападающего — во внезапности и непредсказуемости, нельзя позволить стервятникам расслабляться. Каждый день по одному, а лучше по два — отстреливать, резать, рвать зубами, выхватывая их из стаи. Чтобы, когда останется последний, ничего не помешало поговорить с ним один на один.
Квартира деда располагалась на втором этаже старой блочной девятиэтажки. Перед походом к ней Максим честно выждал сутки, смотрел по телевизору местные новости, прочитал несколько газет. И везде — тишина, словно смерть депутата при странных обстоятельствах для этого города обычное дело. Ни интервью со скорбящими родственниками и друзьями, ни приличествующего случаю некролога… Все можно объяснить только одним: Стрелков принял вызов. И, скорее всего, уже связал между собой две смерти — сына директора строительной фирмы и одного из своих подельников. И готовит «ответку», конечно.
Поздним вечером следующего дня Максим не выдержал, и сразу после полуночи отправился на разведку. Побродил перед подъездом, посмотрел издалека на припаркованные рядом с домом машины. Потом подобрался поближе, вошел в подъезд, поднялся по лестнице на второй этаж. С улицы Максим видел, что в окнах квартиры старика света нет, но это еще ничего не значило. Может, там лампочки все разом перегорели или проводке конец пришел. Второе, кстати, вероятнее. Максим постоял перед хлипкой деревянной дверью — такую и ломать не надо, толкнуть только хорошенько, сама вывалится. С той стороны — ни звука, ни шороха. Три минуты, пять — дольше ждать Максим не стал. Повернул в замке аккуратно несколько раз острие ножа, приоткрыл дверь и вошел в квартиру. И едва переборол в себе желание зажать нос. Пустая темная двушка встретила гостя густым, настоявшимся ароматом помойки. Свинарник, вернее, хлев, торгаши устроили тут знатный. Максим пробрался между набитых мягким барахлом тюков, коробок и ящиков, обследовал обе комнаты, загаженные до нельзя кухню, ванную и туалет. Остановился в коридоре, на ходу составляя план действий. Можно поджечь тут все, это отличный выход, но он чреват последствиями — пожар может перекинуться на другие квартиры. Тогда не так. Надо дождаться возвращения «квартирантов» и вежливо, внятно и убедительно объяснить, что так нельзя, что здесь так не принято — и все. В этом случае «беседа» будет носить локальный характер, и посторонние не пострадают. Да вот беда — встретить гостей некому. Дед, в силу возраста, эту войну проиграл, а Максиму недосуг сидеть тут с утра до вечера. Помощник нужен, а лучше несколько.
Максим выскользнул из квартиры, постоял на площадке и сбежал вниз по лестнице. Отошел от подъезда, по запаху определил направление движения. И не ошибся, почти сразу нашел то, что искал. У контейнера с мусором лежал на грязном снегу крупный, рыжий с белым пес. Он заворчал глухо при виде человека, но с места не тронулся. И задрал вдруг голову, защелкал зубами так, словно ловил в воздухе мух или комаров.
— Замерз, бедненький, — пожалел пса Максим. — Ну, иди сюда. Я тебе помогу.
Он сгреб псину одной рукой за шкирку, второй за шкуру на спине, поднял и бегом пустился обратно, к дому деда. Собака глухо рычала, дергалась, пыталась вертеть башкой, скалилась, но вырваться не смогла. Максим с ношей вбежал на второй этаж, мысленно моля всех богов, чтобы никто не попался ему навстречу, толкнул ногой входную дверь и зашвырнул пса в квартиру. Тот шлепнулся на грязный линолеум, но вскочил на разъезжавшиеся лапы и, поджав хвост, рванул в комнату. Максим снова закрыл дверь, вернулся назад. Пришлось сделать еще два захода, но времени на все ушло почти два часа. Остальные дворняги так легко на контакт не шли, шарахались от человека и удирали прочь. Но две — правда, не очень крупные — попались-таки, подошли сами, и были немедленно водворены в квартиру. На этот раз дверь Максим закрыл основательно, подергал за ручку. Из квартиры донесся приглушенный лай, скулеж и рычание — псы делили территорию. Все, друзья, вэлкам, вас там с нетерпением ждут. Из съестного в квартире — только груда одноразовых тарелок с объедками, так что к приходу «хозяев» собачки успеют проголодаться. А через пару дней надо вернуться, проведать зверушек. Максим вышел из подъезда, подхватил горсть снега и старательно вытер им руки, снова посмотрел на темные окна квартиры на втором этаже. Эти псинки не подкачают, от голодухи они быстро озвереют в заточении и достойно встретят «соседей» старика. А пока есть время, надо Вована навестить. Если он, конечно, уже вышел на «работу».
Обычно оставлять свою машину перед фасадом здания администрации города — привилегия избранных. В эту касту входили далеко не все чиновники местного гадюшника. Те, кто попроще, ютились по соседству, на площадке рядом с универмагом. Но сегодня элите пришлось потесниться — у торгашей прорвало трубу. Потоки кипятка залили центральную улицу, движение на ней перекрыли, пар поднимался над крышами зданий. Максим побродил рядом с местом бедствия, понаблюдал за восстановительными работами и не спеша направился к стоянке. Машину он выбрал сразу: неприметный темно-зеленый праворульный внедорожник удачно примостился у дальнего края забитой транспортом площадки. А напротив — ряд уже основательно подросших голубых елей, за одной из них и остановился Максим. Осмотрелся, сгреб с еловых лап горсть снега, слепил снежок и ловко запустил его в стекло боковой дверцы джипа. Немедленно отозвалась сигнализация, запиликала, завыла на все лады. Максим терпеливо ждал окончания концерта, даже засек время. Машина успокоилась ровно через четыре с половиной минуты. Максим выждал еще немного, швырнул второй снаряд, но уже в лобовое стекло. На этот раз все закончилось через три минуты. Машина, после того, как в нее врезался третий снежок, орала недолго, а на четвертый бросок не среагировала вообще. Стояла себе молча и не вякала. Вот и чудненько, что и требовалось доказать: хозяин решил, что сигнализация неисправна, и просто отключил ее. «Спасибо тебе, добрый человек, а то уж я волноваться начал». Бесшумно вскрыть дверь, завести двигатель и выехать через открытый по случаю коммунальной катастрофы резервный проезд не составило труда. Заставил поволноваться только охранник-коротышка, сидевший в стеклянной будке, как грач в скворечнике. Но открыл-таки шлагбаум и выпустил угнанную машину с охраняемой территории. А что — пропуск под стеклом отлично виден, с охранника взятки гладки. Не торопясь, но и не ползком, по задворкам города в потоке других машин — благо, центр почти полностью перекрыт — Максим выехал к территории завода, прокатился вдоль забора насколько смог далеко, в парк. Здесь можно отсидеться до темноты, сюда сунутся в последнюю очередь. Да машинка скоро сама найдется, часов через семь-восемь. Возможно, даже в хорошем состоянии. Хотя тут заранее не угадаешь. Ничего, хозяин у внедорожника небедный, в случае чего новую купит. Если уже не купил.
