Наконец вернулся Чарли и принялся здоровенным ножом обтесывать шесты, которым предстояло стать средством спасения. Он хорошо поработал и закончил к тому моменту, как на востоке забрезжил рассвет.
— Пора трогаться в путь?
— Еще нет и семи часов. По моим прикидкам, вверх по течению нам придется подниматься около двух часов. Мы...
Где-то вдалеке прогремел раскатистый взрыв. Это означало, что Оди подорвал плотину.
— Милая, тебе лучше разбудить дедушку.
— Да, уже пора.
Салли поднялась по отлогому берегу к старику, мирно дремавшему в кресле-качалке посреди улицы, окруженной сгоревшими зданиями, и тотчас же вернулась назад.
— И что он ответил? Сказал, что хочет еще немного похрапеть?
— Дедушка ничего не сказал, — ответила Салли. — Он умер.
— О господи, — пробормотал Элмер.
— По крайней мере, он умер счастливым, — заметил Чарли. — Надеюсь, моя кончина будет такой же счастливой, хотя произойдет это, скорее всего, в кровати, после долгого угасания, после массы всяких гадостей, вываленных на всяких проклятых сиделок и жен, которые будут отвечать тем же.
— Салли, как ты? — спросил Билл Дженнингс.
— Все нормально. Просто дайте мне немного побыть одной, хорошо?
Отойдя в сторону, девушка встала лицом к реке, к рассвету, к противоположному берегу, ко всей своей последующей жизни.
— По крайней мере, ей не придется губить свою молодость, ухаживая за стариком. Теперь она сможет найти себе молодого.
— Сомневаюсь, что найдется достойный, — заметил Джек. — Нынче пошла такая молодежь... надеюсь, ты меня понял.
— Понял.
— Все хорошо, — сказала Салли, вернувшись. — Теперь со мной все в порядке.
— Давайте завернем мистера Эда во что-нибудь приличное.
— Он это заслужил.
— Да, заслужил.
И ковбои стали готовить погребальный саван, чтобы уложить тело старика в один из водонепроницаемых гробов Тругуда.
Эрл сорвал с себя намотавшийся кольцами кнут, словно смертельно опасную змею, даже кожа которой содержит яд. Ему было омерзительно прикосновение грубой, шершавой кожаной плети. Передернувшись от отвращения, он забросил кнут как можно дальше в болото. Затем опустился на четвереньки и стал искать свои револьверы. Найти удалось только один, «смит-вессон». С полицейским «кольтом», похоже, придется расстаться навсегда: Эрл не собирался тратить на поиски всю ночь. С годами револьвер разъест ржавчина, он превратится в ничто. Зато Эрл отыскал сумку с последними оставшимися зажигательными бомбами.
Только после этого он наконец ощупал свое лицо. Если не брать в расчет ухо, крови было немного. Сильнее всего болело левое плечо, рассеченное мощным ударом кнута. Рука практически полностью онемела. Ухо, разорванное и окровавленное, представляло собой страшное месиво, однако по непонятной причине боли почти не было. Ссадины на лице успели затянуться и не кровоточили. С наложенными швами они заживут быстро, вот только до швов придется подождать еще день-два.
Определившись, Эрл направился дальше по дороге. Ни разу не оглянулся он на изрубленное тело верзилы, словно его не было и в помине, а значит, не было и того варварства, жадности и злорадства, с которыми Эрл глубоко всадил топор в лицо своему противнику. Эрл торопился, не зная, сколько у него осталось времени до того, как Оди взорвет плотину, и сколько времени останется после этого. Как быстро низина окажется затопленной? Вода двинется вперед неудержимой стеной, неся разрушения, или же будет медленно течь, поднимаясь до тех пор, пока не скроет под собой все вокруг? Эрл не имел понятия. Ему было все равно. Если он сделает все, что задумал, и вернется домой живым, разве это само по себе не будет огромным счастьем? Ну а если нет — что ж, порой бывает, что именно так ложатся карты.
Отыскав развилку, Эрл свернул на новую дорогу, которая вела обратно в сосновый лес, постепенно уступивший место растительности тропических джунглей. На горизонте в небо по-прежнему поднималось зарево, однако теперь оно казалось уже не таким ярким. Эрлу было все равно. Он ни разу не взглянул на часы, потому что время его тоже нисколько не интересовало. Эрл не смотрел по сторонам, выискивая засаду, которую могли устроить оставшиеся в живых охранники колонии, потому что и это его тоже мало волновало.
Наконец он подошел к воротам, увидел за ними еще одно ответвление дороги, и понял, что это дорога к «дому криков». Та же дорога, по которой пришел сюда Эрл, еще через несколько сотен ярдов упиралась в «дом утопленников», где хранились бетонные блоки и цепи и где у пристани была причалена тюремная лодка. Эрл понял, что он сделает, если у него хватит времени.
Ворота были заперты на замок. Эрл сбил замок выстрелом из револьвера, нисколько не заботясь о произведенном шуме. Затем он смело пошел по дороге, не прячась, в полный рост, так что его мог бы пристрелить любой, кто скрывался с винтовкой в зарослях или в здании. Но Эрлу было все равно. Он подошел к зданию. Это была самая последняя по времени постройка в колонии. Во всем чувствовались качество и добротность, присущие инженерно-строительным частям армии США. В пристройке гудел генератор, работой которого объяснялись яркие электрические лампочки, освещавшие колонию, построенную в том месте, куда еще не добралась электрификация.
Эрл выбил ногой дверь.
Никто его не встретил. Внутри царила почти антисептическая чистота, какой отличаются вестибюли всех правительственных учреждений, от штаба морской пехоты до управления гражданского строительства. Сверкающий зеленый линолеум свидетельствовал о том, что те, кто наводил здесь порядок, не жалели сил. Откуда-то издалека доносилась приглушенная музыка из разряда той, что называют классической, при звуках которой Эрл сразу начинал думать о балах и о разряженных щеголях в роскошных нарядах. Он не знал, что это за музыка, и не хотел знать.
Открыв дверь, Эрл прошел по коридору, ориентируясь на звуки музыки, и наконец оказался перед дверью кабинета, в котором его осматривали несколько недель назад. Ударом ноги Эрл распахнул дверь.
Кабинет был пуст. Его обитатели, кем бы они ни были, бежали, не оставив после себя почти ничего. На полу валялись листы бумаги и полотенца, свидетельства поспешного бегства. Кто мог сказать, куда скрылись эти люди?
Музыка продолжала звучать. Эрл определил, что она доносится из-за двери, ведущей в соседнее помещение.
Эрл выбил дверь ногой.
* * *
Оди копал.
Он расширял яму, вырытую в средней части внутреннего откоса плотины, там, где земля была самая мягкая. Оди был молод и силен, и его организм подпитывался значительными количествами адреналина и тестостерона, выработанными за последние несколько часов. Да и вообще Оди был на седьмом небе от счастья. Ему было так хорошо, что он насвистывал, работая лопатой.
Он уже перенес с плота связки шашек динамита. Мыльные на ощупь, они распространяли неприятный запах. Всего у него было пять связок по десять шашек, и Оди кое-как втиснул их на дно вырытой ямы. Затем он достал детонатор, содрал вощеную бумагу со средней шашки в средней связке и вставил детонатор в мягкую взрывчатку, вращая его из стороны в сторону. Оди вкручивал детонатор до тех пор, пока тот почти полностью не скрылся в шашке, оставив у него на руках растолченный в пыль динамит.
Затем настал черед взрывателя. Оди аккуратно вставил его в канал в верхней части детонатора, обеспечивая надежное соединение.
Длинный зеленый вощеный бикфордов шнур, извиваясь, выполз из ямы. Оди осторожно выбрался следом за ним, следя за тем, чтобы не обрушить ногой кусок земли, который мог бы разъединить части взрывчатки. Он хотел сделать все с первого раза; у него не было желания возвращаться. Закапывать яму оказалось просто: десять минут спокойной работы лопатой — и яма была полностью засыпана.
Щелкнув кремнем, Оди зажег зажигалку. Со свистом вспыхнул уверенный огонек, и Оди быстро поднес зажигалку к расплетенному концу бикфордова шнура. Вощеный шнурок мгновение тлел красной точкой, а затем ожил, разбрызгивая искры, и с треском устремился к детонатору.
Взбежав на плотину, Оди остановился. С одной стороны замерла плоская, широкая черная река, умиротворенная в безлунной ночи. С другой стороны, под откосом, раскинулись отвоеванные поля, засаженные на месте осушенных болот кормовым гибискусом.
У Оди мелькнула мысль: через десять минут все это будет выглядеть совсем по-другому.
Забравшись на плот, он что есть силы стал грести на середину реки.
* * *
Музыка была приторно-сладкая, с обилием звонких фортепианных пассажей.
Доктор сидел за столом, который освещался одинокой настольной лампой. Он что-то писал вечным чернильным пером в тетради, а перед ним лежал на тарелке кусок сырого мяса. Вдруг до Эрла дошло, что это кусок человеческого тела: печень, с одной стороны покрытая странной бледно-розовой коростой с зелеными вкраплениями. Судя по всему, именно эту печень и описывал доктор.
