– Света, кто там?
Я глухо зарычал, раздумывая, ввязаться ли в драку, пересилил себя, развернулся по-солдатски, утопил кнопку лифта.
От ярости мне хотелось разбить шампанское о стену, высыпать конфеты на асфальт и жестоко втоптать их, размазать в сладкую пленку, а сверху посыпать розовыми лепестками.
Но навстречу шла печальная юная девушка, и я подарил ей этот букет. Она машинально взяла и, кажется, очень долго стояла со счастливой улыбкой. Потому что я сказал ей:
– Ты самая красивая…
Конфеты я отнес в песочницу. Но не закопал… Там играли дети, ждали тепло, когда все оттает, и можно будет строить всякие песочные выдумки.
Они обрадовались, и этим я, конечно, приблизил весну. Шампанское выпил сам. Проглотил, не поперхнувшись, зато потом выпустил из ноздрей целый кубометр углекислоты. Бутылку аккуратно положил в урну.
Потом я поехал искать Карла Маркса. Но Дарья сказала, что КМ уже четыре дня как бесследно исчез. А потом появились двое грузчиков и печально сообщили, что Карл Маркс умер от переохлаждения, и «санитарка» увезла его в морг. У меня подкосились ноги. Я остро почувствовал, что виновен в смерти своего товарища, и понял, что мне будет не хватать его в этом огромном чужом городе. Почему судьба несправедлива к самым честным, талантливым, порядочным? Его предала жена, ни за что сидел в тюрьме, лишился дома, сына… И умер, никому не нужный, как бездомная собака… Мне захотелось напиться, но я сдержался. Нет ничего хуже одинокого пьянства.
Я тоже никому не нужен. От меня отвернулась девушка, в квартире которой я провел всю ночь и впервые за долгие месяцы, а может, и годы почувствовал умиротворение, тепло и отрешение. Я никогда так сладко не высыпался, как на ее воздушном диване. Ведь самое важное для человека – это иметь уголок, где можешь спокойно забыться, не опасаясь, что тебя разбудят пинком в живот. Меня выгнали – и все оборвалось. Погиб друг по несчастью Карл Маркс. Валере звонить я опасался, потому что он как человек госбезопасности обязан был привести меня к общему знаменателю. А моих новых друзей в «Империи» занимало, похоже, одно – как бы втянуть меня в еще более гнусную историю.
И хорошо, что в тот вечер я не поехал к Скокову.
Утром возле офиса я увидел Светлану.
– Ты как здесь? – спросил я более чем мрачно.
– Тебя повидать пришла, – ответила она, как будто была чем-то мне обязана.
– Как ты нашла меня?
– По номеру машины вычислила… У меня знакомые в ГИБДД.
– Машина не на мое имя записана, – заметил я. Голова соображала хорошо.
Она замялась.
– А на чье?
– Сам не знаю… Да и, кажется, я так и не успел назвать себя…
– Поэтому я тебя и нашла… Машина принадлежит вашей фирме. А теперь, кстати, мог бы и представиться.
– Саша, – сказал я.
– Очень приятно, – произнесла она и почему-то скептически глянула на меня.
– То есть Володя, – тут же поправился я.
– Это своеобразный юмор? – Она посмотрела на меня уничтожающе.
На меня такие взгляды не действуют. Проверка слуха. Жесткий прессинг, тест на коммуникабельность. Попробуйте, если вас тут же не пошлют к черту.
– Чего пришла? – спросил я как можно мягче: спасибо, помню, как меня турнула…
Светлана решила не обижаться. Она включилась в извечную игру по перетягиванию каната. Причем этим канатом были исключительно мои нервы. И дело не в том, что кто-то должен первым уступить, признать свою неправоту. Главное – предвидеть дальнейший ход событий, когда можно нанести решающее поражение, а затем уже до конца диктовать свою волю. Так я думал в тот момент и считал себя очень умным.
Конечно, я ошибался.
У женщин много прекрасных качеств. Одно из них – вовремя показать себя жертвой. Если это ей удается, считайте, что вы пропали. Вы сами тут же становитесь жертвой, причем жертвой наглой, агрессивной, беспощадной, бездушной и абсолютно нечуткой к вашей избраннице. И это только начало. Впереди – выстругивание дощечки из бревна (догадываетесь, о ком речь?). Потом идет нивелирование – и вот вы уже тонкая спичка, маленькая и глупая, и не подозревающая об этом. Но на самом деле все это так, чистая правда, которую можно, конечно, и не любить.
– Ты невнимательный. Я ведь уже сказала: тебя повидать, – кротко сообщила она.
Конечно, конечно, не далее как вчера ваши мысли имели противоположное направление. Хотелось спросить, почему же своего прикроватного борова не привела.
Но сдержался. Какое мне дело до чужой личной жизни?
– Это был мой двоюродный брат.
– Мне как-то все равно.
– Если бы было все равно, ты бы вчера не приходил. Хочешь, чтоб я извинилась перед тобой?
«Нет, не хочу. Даже если женщина извинилась, в душе она все равно будет считать себя правой. Поэтому лучше прослыть незлопамятным. Себе на пользу…»
– Да что ты, Светочка, – неожиданно оттаял я. Прекрасная ложь лучше горькой правды. – Я сам виноват – приперся без приглашения. Ведь ты даже не знала моего имени…
– Я хотела тебя поблагодарить за… за то, что ты меня не бросил… Возился со мной, слушал мои дерзости. Поверь, все это было от боли и страха. Ведь я не знала, что ты окажешься таким милым и безобидным медвежонком…
Она замолчала, и я понял, что буду последним ослом, если не возьму инициативу в свои руки.
– Ты сегодня свободна вечером?
– Да…
Мы встретились в маленьком ресторанчике «Охотничий». Светочка упросила не делать жестов и посидеть в маленьком уютном месте. Она сама предложила его. Так мы и порешили. В маленьком предбанничке висела табличка, которая мне очень понравилась: «Воины-интернационалисты обслуживаются вне очереди».
Но очередь отсутствовала. В теплом полумраке ресторанчика было уютно и хорошо, пахло деревом и жареным мясом. Мы прошли в свет настольной лампы, сели за дубовый столик. Через некоторое время подошел официант, изящно склонился и деловито улыбнулся:
– Добрый вечер! Что будем заказывать?
Мы взяли бутылку коньяка и шампанское, грибную закуску, жареных перепелов, а также, по совету официанта, жаркое из лосятины. После морозной прогулки коньяк шел очень хорошо. Света тоже выпила со мной на равных. Я сказал ей, что мне нравится, когда женщина пьет. Особенно, когда это любимая женщина. Есть особое удовольствие в том, чтобы напиться с любимым человеком, повеселиться, наделать кучу смешных глупостей…
Света с интересом глянула на меня, но ничего не сказала. Ей необычайно шли черные волосы, они, конечно, были природными, просто я не представлял ее, скажем, блондинкой. А еще поражали ее глаза: на свету – темно-зеленые, а в полумраке – угольно-черные. Все эти длинные, как гирлянды сосисок, мысли проскользнули в одно мгновение. Вообще я мыслю очень быстро и насыщенно. Обычно у всех мысли рождаются утомительно долго, вылезают медленно, как фарш сквозь дырочки мясорубки. У меня же – мгновенно, вспышке подобно.
Она достала из сумочки ментоловые сигареты, я торопливо и вместе с тем изящно щелкнул зажигалкой. В этом кратком действе – законченная режиссура. Томное желание женщины получить маленькое удовольствие от сигареты, и готовность мужчины безупречно услужить. Сигарета – это великий контактер, она сближает, она полна внутренней эротики.
Я положил ладонь на ее руку, теплую и полупрозрачную. Света доверительно шевельнула пальчиками.
– Ты правда не сердишься на меня? Мой двоюродный брат – ужасный человек. Он почему-то ревнует меня ко всем мужчинам, и обязательно бы испортил тебе настроение.
– Я ему тоже мог кое-что испортить…
Я сцепил свои крепкие пальцы и притворно нахмурился.
– Я верю тебе, поэтому… И давай не будем на эту дурацкую тему…
– Давай. Твоя ножка уже не болит?
– Нет. – Она вытянула ее, я наклонился, подхватил за лодыжку, снял туфельку и поцеловал кончики пальцев, испытав веселое, хмельное возбуждение.
– Ты с ума сошел! Здесь же люди! – опешила она и жгуче покраснела.
– Пусть видят и завидуют! – решительно ответил я, вытащил ментоловую сигарету, закурил, но Света ловко выхватила ее у меня и потушила в пепельнице.
– Мужчинам нельзя такие сигареты.
– Тогда давай выпьем за твою ножку! – предложил я.
– А я что – одноногая?
– Двуногая. Но мы выпьем за ту ножку, благодаря которой мы познакомились.
Я еще хотел выпить из ее туфельки, но Света не позволила, потому что так делают на свадьбах нетрезвые гусары.
– А нам и без свадьбы хорошо, – сказал я и полез под стол надевать туфельку.
Мы выпили за это «хорошо».
– Здесь так уютно, как на дне теплой лагуны, – сказала она и подсела поближе, чтобы я не смог дотянуться до кончиков пальцев ее ноги.
Но я сказал, что все равно буду целовать эти нежные штучки. Света подвинулась еще ближе и прошептала:
– Я чуть не задохнулась, когда ты сделал это. Такое чувство, будто ты меня раздеваешь…
А я ответил, что, целуя женщине ноги, боготворишь ее и возвышаешься сам, ибо снимаешь глупые запреты. И я стал доказывать, что женские ножки надо целовать всегда на светских приемах, при знакомстве, вместо привычных поцелуев руки.
