Да, еще может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рожать…
Мы, естественно, обрадовались, что попали в самый интересный и многообещающий момент, но этот подлый Кир Вмазыч, невзирая на наше горестное состояние, поставил нас в очередь, и нам пришлось томиться в ожидании своей пайки больше получаса.
Изверг…
– Иво! – возопил радостно возбужденный Кир Кирыч. – Глазам своим не верю! Ты ли это, мой друг?
Когда Кир Непросыхающий начинал говорить высоким слогом, это значило, что на подходе вторая фаза его грехопадения. То есть, Кир Вмазыч, закончив разбираться с первой поллитровкой спиртного (неважно какой крепости) – для разминки, плавно переходил на загрузку своих бездонных баков следующей порцие горячительного напитка, которая нормальному человеку могла показаться просто чудовищной.
И тем не менее Кир Кирыч редко бывал пьяным в дупель. Наверное, в его организм был встроен какой-то агрегат, практически мгновенно перегоняющий спиртное на мочу. Которая если и шибала ему в голову, то лишь спустя какое-то время – когда он принимался творить. В его мрачной мистической графике явно просматривались шизофренические мотивы.
– Привет, Кир, – ответил я сдержанно.
И отодвинулся от него подальше, потому что он имел дурную привычку бывших коммунистических генсеков – целоваться с мужиками взасос. А я этого терпеть не мог.
Кир Кирыч, заметив мой маневр, нахмурился, задумчиво посмотрел на меня и с тоскливой грустью изрек:
– И ты, Брут…
– В смысле?
– Никто меня не любит… – Он пригорюнился.
– Кир, у меня другая сексуальная ориентация. Не могу мужчин любить – и все тут. Уж извини.
– Да ладно, чего там… Ты неправильно меня понял. – Кир Вмазыч смахнул пьяную слезу с длинных рыжих ресниц. – Я не об этом.
– Просвети.
– Королева спуталась с Пашкой… низкая женщина. Как она могла!? Променять меня, творческого человека, личность… на этого… Нет, не могу понять!
Королевой он звал одну певичку с очень даже неплохим голосом, подвизающуюся в кабаре. Она была до невозможности красива, и так же невероятно глупа. "Королева" приехала в областной центр из провинции, и некоторое время жила у Кир Кирыча, который подцепил ее в ресторане железнодорожного вокзала.
Потом она оперилась и взлетела на подмостки престижного питейного заведения (не без помощи Кир Вмазыча, у которого везде были неплохие связи). И сразу же потеряла интерес к своему первому покровителю, благо теперь у нее воздыхателей стало (притом, вполне состоятельных) – пруд пруди.
– Кто такой Пашка? – спросил я недоуменно.
– Ну, этот… Ты его должен знать. Крутой. Мафия.
– Крутой? Пашка… Не помню, не знаю такого. У нас сейчас крутых хватает. Купил ствол по случаю – и ты уже козырь.
Я пошелестел в голове шариками – и почувствовал, как мгновенно вспотели ладони. Пашка! Павел Чухлаев по кличке Мина! Похоже, что это он.
– Ты имеешь ввиду Мину? – переспросил я для страховки.
– Ну! – оживился Кир Кирыч. – Сволочь! Другом прикинулся, виски угощал, две картины купил. А сам…
А может, "королева" и есть Лана? – мелькнула в голове нечаянная мысль.
Нет, нет, вспомнил я свой поход в кабаре. До Светки ей далеко. "Королева", во-первых, моложе моей случайной зазнобы, во-вторых, ее красота более яркая, я бы сказал, вызывающая, а в-третьих, эта подлая интриганка Лана хитра, как змея подколодная, тогда как певичка умом не блещет.
– Сочувствую, – сказал я, скорбно нахмурившись, лишь бы хоть как-то отреагировать на пьяное горе Кир Кирыча. – Мина поступил как последний негодяй.
– Спасибо, Иво. Ты – человек… – Кир Непросыхающий снова прослезился и едва не полез лобызаться, но вовремя вспомнил то, что я говорил ему минуту назад. – Держи пять!
Мы торжественно пожали друг другу руки, и Кир Кирыч тут же исчез среди коллег, которые куролесили во всю ивановскую.
Но в полном одиночестве я пробыл недолго. Меня наконец заметил сам хозяин мастерской Бьен Кирис. Он подвалил ко мне с бутылкой вина.
– Какими судьбами? – радостно воскликнул Венедикт. – Привет. Сто лет тебя не видел.
Он был высок, широк в кости и весил не меньше ста двадцати килограмм. Его густые черные волосы уже тронула седина, но в зеленых глазах постоянно плясали молодые похотливые бесенята.
– Здорово, Веня. Вот, зашел в гости…
К слову, Веней он позволял называть себя очень немногим. Так что я мог гордиться принадлежностью к сонму особо приближенных персон к трону гения.
– Хлебнешь? – спросил Венедикт.
И, не дожидаясь положительного ответа, достал с полки пустую керамическую чашку сомнительной чистоты, прополоскал ее вином и налил почти до краев.
– Пей, – сказал он и чокнулся со мной бутылкой. – За мой успех.
– Тебя записали в академики?
– Бери выше.
– Значит, ты баллотируешься в президенты.
– Изыди, сатана! – Венедикт дурашливо отмахнулся свободной рукой. – Не искушай невинного отрока. Быть президентом нашей страны я бы не согласился ни за какие коврижки.
– Что так?
– Наш народ ни кнутом не загонишь в цивилизованное стойло, ни пряником не заманишь. У нас другой менталитет. Мы и не азиаты, и не европейцы, а какая-то непонятная смесь – что-то колоритно насыщенное, забористое, как крепкое вино, и никому непонятное. В общем, ни Богу свечка, ни черту кочерга.
– А нужна ли нам вообще цивилизация? Вот мне, например, хотелось бы вернуться в посконную и домотканую старину.
– Ты это серьезно? – удивился Венедикт.
– Серьезней некуда.
– Не думал я, что ты такой ретроград.
– Нет, я не ретроград. Я реалист. Интуиция мне подсказывает, что ничего хорошего от цивилизации в том виде, в котором она сейчас существует, ждать не приходится.
– Тогда тебе нужно стать затворником. Уехать на какие-нибудь острова… или в тайгу.
– Я уже ходил в анахоретах[5]… у черта на куличках.
– Ну и?..
– Эта подлая цивилизация и там меня достала. Нет от нее никакого спасу. Рехнуться можно.
Я сказал это совершенно искренне. В этот момент я просто не мог кривить душой, потому что в голове все время вертелись вчерашние события, которые никак не добавляли мне оптимизма.
Наверное, Венедикт понял, что я и впрямь говорю правду. А еще он сообразил, несмотря на изрядную дозу спиртного, которая плескалась у него в желудке, что я пришел не просто так, чтобы навестить приятеля, а с каким-то важным делом.
– Иво, у тебя что-то случилось? – спросил он, спрятав свою широкую добродушную улыбку под густыми усами.
– Да, – коротко ответил я.
– Неприятности?
– Вроде того, – не стал я вдаваться в подробности.
– Требуется моя помощь?
– Именно…
– Говори.
Что мне нравилось в Венедикте, так это его конкретность. Особенно когда он был выпивши. В состоянии легкого опьянения Венедикт был готов сделать для друга все, что угодно, притом немедленно.
Этим его качеством нередко пользовались всякие нехорошие личности, которые с завидным постоянством просили у него взаймы и почти никогда не отдавали долги. Поэтому деньги у Венедикта исчезали с потрясающей быстротой. А зарабатывал он за свои творения весьма и весьма прилично.
Но Венедикт по этому поводу не кручинился. Он был трудоголиком. Венедикту нравились не сами деньги, а трудовой процесс, в результате которого он имел возможность жить так, как его душа желает.
В принципе, у него было все, что нужно нормальному творческому человеку его профиля: известное имя, просторная мастерская с полным набором материалов, инструментов и универсальных малогабаритных станков, хорошая квартира, недорогая, но надежная импортная тачка, отсутствие различных начальников и погонял, большое количество друзей и почитателей и масса свободного времени.
– Мне нужен портрет одной девицы. Срочно.
– А-а… – Венедикт недовольно нахмурился.
– Это не то, что ты думаешь, – поспешил я успокоить своего приятеля. – Я хочу, чтобы ты нарисовал фоторобот. То есть, портрет с моих слов.
– Что-то новое… – Венедикт посмотрел на меня с подозрением. – Никогда не приходилось…
– Кроме тебя, мне не к кому обратиться. Выручи, будь добр. За мной не заржавеет.
– Я вижу, что ты серьезно влип, – сказал после минутного раздумья Венедикт. – Верно?
– Куда уж серьезней…
– Похоже, ты попал на бабки. Неужто эта подруга слиняла с твоим кошельком? – высказал он предположение, которое было близко к истине.
– Почти так, но значительно хуже. Расскажу… как-нибудь потом. Занимательная и поучительная история… для самоуверенных лохов.
– Понял… А завтра нельзя? Сегодня, сам видишь, у меня шалман.
– Нельзя. Завтра будет поздно. Меня поджимает время.
– Хочешь сказать, что тебя могут запереть в будку?..
– Или закопать на два метра ниже уровня пола, – продолжил я мысль Венедикта.
– Даже так… – Он стал совсем серьезным. – Тогда я готов. Пойдем в каптерку, чтобы нам не мешали.
