— Ничего, — усмехнулся он. — На мой век денег хватит.
— Куда пропал? Две недели от тебя ни слуху ни духу.
— На работе закрутился. С мотелем этим запара вышла.
Как и Манила, Дима не слишком жаловал жаргон, но с отцом позволял себе некоторые слова и обороты, не потому, что это доставляло ему удовольствие, а чтобы изъясняться на понятном отцу языке. О киноделах Дима говорить отцу не стал. Тот считал продюсерство делом несерьезным, вроде ловли блох. А вот открытие мотеля — это Мало-старший понял и одобрил бы.
— Помощь требуется?
— Сам справлюсь. — Дима слишком хорошо знал отца. Тот объявлялся редко и еще реже звонил в такую рань. — Как ты?
— Хорошо. — Мало-старший дышал тяжело, с сипотцой. Дима подумал, что надо бы отвезти отца к врачу. В его возрасте пора серьезно побеспокоиться о здоровье. — Был бы еще лучше, да возникла тут одна проблема.
— Что-нибудь серьезное?
— Как посмотреть. Какие-то лоси сохатые на наших участках „дурью“ торгуют. Базар тереть не хотят, „стрелки“ динамят по-взрослому, с понтом крутые. Надо бы выяснить, кто это крысятничает у меня под боком.
Дима сразу понял, что отец подразумевал Катю. Если бы Мало-старший мог добыть нужную информацию сам, никогда не стал бы просить. Кроха вообще не любил одалживаться. Димина же невеста работала в городском ГУВД старшим оперуполномоченным. У нее, как и у большинства ментов, имелись свои источники информации среди местного криминального контингента, и, если хоть какие-то слухи об отморозках ходили по городу, Катя наверняка была в курсе. Проблема заключалась в том, что между Димой и Катей существовало негласное соглашение: они не проявляли любопытства к служебным делам друг друга.
— Скажи, что от меня требуется. Я могу выделить людей из службы безопасности, предоставить самую лучшую аппаратуру, задействовать кое-какие связи в ФСБ.
— Нет, — резко отрубил Мало-старший. Голос его обрел угловатость и сухость. — У меня связи тоже есть. Возможно, остальные и понадобятся, но позже. А пока я хочу, чтобы ты поговорил с Екатериной. Может, местные менты краем что-нито зацепили.
Отец Димы обладал не слишком приятным характером. Он умел держать себя в руках, но в разговоре с сыном иногда срывался. Для Мало-старшего понятие „семья“ относилось к разряду неприкосновенных. Ради семьи, своей семьи, можно было пойти на что угодно. Катя в его семью не входила. Мало-старший уважал будущую невестку, но, если бы ради сохранения семьи ему пришлось кем-то пожертвовать, первой он сдал бы Катю. Причем сделал бы это, не задумываясь.
— Ты не можешь получить ту же информацию по своим каналам? — спросил Дима, мрачнея.
Они с отцом ссорились крайне редко, но, похоже, это был именно такой случай.
— Мог бы получить — получил бы, — отрубил Мало-старший. — Не стал бы тебя беспокоить. — Как и большинство пожилых людей, отец Димы год от года становился все обидчивее и ворчливее. — В конце концов, никто не предлагает твоей невесте работать на нас. Я лишь прошу о небольшой услуге, которая выгодна всем. Екатерина может использовать ситуацию в собственных интересах.
— Нет, папа, — категорично и твердо заявил Дима. — Катя не станет сливать тебе информацию ни при каком раскладе.
— Это смотря как попросишь, — заметил отец.
— Она не станет сливать информацию, а я не стану ее об этом просить.
— Хорошо, — ответил Мало-старший. — Не станешь, значит, не станешь. Так тому и быть.
— Ты меня не понял. Я готов оказать тебе любую помощь, но не проси того, чего я сделать не смогу.
— Я правильно тебя понял, — отрубил отец. — Мозги у меня пока еще работают нормально, слава богу, и со слухом тоже все в порядке.
Дима вздохнул, подумал про себя, что два бизнесмена в семье — взрывоопасная смесь. Особенно если это кровные родственники. Как ни оберегайся, а рано или поздно все равно возникнет ситуация, при которой один попросит об услуге второго. И уж если тот откажет, обида может оказаться смертельной.
— Отец, я сейчас приеду, поговорим.
— Да чего пустым базаром греметь? Я попросил тебя об одолжении. Ты отказал. Будет время — заезжайте с Екатериной в гости, Светлана порадуется. Все, спокойной ночи.
В трубке запищали короткие гудки. Дима отключил мобильный, положил на стол, выдохнул сквозь стиснутые зубы:
— Черт…
Ради отца он был готов на все. Почти на все. Кроме отказа от Кати. Дима еще раз вздохнул и побрел умываться.
* * *
Катя проснулась от телефонного звонка, привычно протянула руку, но вместо теплого Диминого плеча нащупала лишь холод простыни. Вчерашние воспоминания просочились сквозь серую завесу дремы. Она вспомнила, что Дима — в который раз за последний месяц — остался ночевать в Москве, в этой своей треклятой квартире, в шикарном доме на набережной.
Его отец, известный всему городу авторитет Кроха, собирался квартиру продать сразу после прошлогоднего неудавшегося покушения, но Дима категорически воспротивился. Катя не понимала этого упорства, но сочла за лучшее не вмешиваться. Не хочет продавать — пусть. Ему виднее. Хотя, что касается лично Кати, ей даже смотреть на этот дом было противно.
Катя села в кровати, инстинктивно прислушиваясь, как сопит в соседней комнате Настюха, ее дочка, схватила трубку новенького радиотелефона.
— Алло? — задрала голову, разглядывая мерцающие на потолке цифры: „3:07“.
Часы, проецирующие циферблат на потолок, поставил в квартире Дима. Лежа, надо признаться, смотреть было удобно, но сидя… шею можно сломать. Впрочем, при наличии радиотелефона, — тоже Димино приобретение, — разговаривать сидя почти не приходилось.
— Екатерина Михайловна? Это Самохин, — услышала Катя голос дежурного по ГУВД. — Тут у нас происшествие…
— Так поднимай опергруппу. Чего ты мне-то звонишь?
— Лемехов заезжал, сказал, чтобы я вас обязательно вызвал.
Дежурный не то чтобы смущался, но явно чувствовал себя неловко. Поднял человека среди ночи. Если случилось что-то действительно серьезное, то опергруппа уже выехала на место происшествия и звонить Кате, в сущности, не было необходимости.
— Понятно. Что хоть случилось-то?
— В половине второго ночи стрельба была в „Палермо“.
Сон как рукой сняло. Стрельба в Цыганском поселке — не просто экстраординарное происшествие. Это уже из ряда вон. Цыгане торговали наркотой и потому всеми силами старались избегать внимания правоохранительных органов. Все конфликты, включая поножовщину, решали силами своих „баронов“. Райончик, что и говорить, криминогенный, но до стрельбы пока не доходило. Столько нового за день свалилось… Сперва фээсбэшник этот, теперь цыгане. В свете же беседы с Америдзе происшествие выглядело и вовсе мрачно.
— Во сколько поступил звонок?
— Без десяти три. Жильцы соседних домов позвонили. Проснулись от выстрелов, увидели, что что-то горит, вызвали наших и пожарников. Местные, из отделения, подъехали, но там цыгане улицу перекрыли — не подъехать. Все орут, галдят, руками размахивают. Прям митинг. Пришлось разгонять. — Костя вздохнул: — В общем, пока то, пока се, пожарникам работы почти и не осталось. Сгорело все на фиг. Дом, машина, сарай. Похоже, пара трупов там.
— Костя, „похоже“ или „пара трупов“? — раздраженно спросила Катя. — Ты, будь добр, излагай конкретнее.
— Ребята из ППС сообщили: два тела.
— Понятно. Оцепление выставили?
— Конечно, сразу. Эксперты выехали. Кинолог с собакой. От ваших — Панкратов.
— Это я знаю. А от прокуратурских кто? — спросила Катя, поднимаясь и направляясь в ванную.
— Гринев.
— Понятно. — Катя, как и большинство оперов, Гриню недолюбливала. — Я буду… — Она прикинула, как быстро сможет добраться до Цыганского поселка. — …Минут через двадцать.
— Хорошо. Связаться с опергруппой, доложить?
— Свяжись, Костя, свяжись, — согласилась Катя.
Она отключила трубку, положила на полочку в прихожей. Умылась, почистила зубы. Натянула джинсы, рубашку, любимую замшевую курточку. В прихожей привычно отыскала „боевые“ кроссовки. Во-первых, полночи на ногах — не шутка. Во-вторых, в Цыганском поселке лужи размером с Мировой океан. Сапоги жалко. Вроде бы теперь и семейный бюджет позволяет не дрожать над каждой царапиной на обуви, ан нет. Старые привычки оказались удивительно живучи. Ну и, в-третьих, любила Катя эти кроссовочки, давным-давно купленные. „Адидасы“, временем разбитые, послужившие, но надежные.
Уже на выходе черкнула записку Настене, на случай, если та проснется. И тут же пожалела, что Дима остался в Москве. У дочери была потрясающая особенность просыпаться, когда Катя уходила из дома. Чувствовала, что ли?
Спустилась к подъезду, забралась за руль новенькой „семерки“ — Дима настоял на покупке: „Мне нужна живая жена, а не еженедельные посещения кладбища“. Хорошо хоть „Жигули“ взяли, не иномарку. Нет, в управлении и иномарку „приняли“ бы — тем более что немалая часть сотрудников каталась хотя и на подержанных, но все-таки импортных авто, — но кости перемывали бы долго и с удовольствием. Народ такой. Как сейчас модно говорить — менталитет.
