Совесть его не мучила, но любопытство по мере потребления отравы начинало заедать, и вскоре после того, как вернулась Светланина мама, он решил к ней наведаться.
– Привет, Максимовна! А что, дочка еще не пришла?
– Тебе-то какое до этого дело?
Прежде Валентина Максимовна выставила бы алкоголика за дверь без всяких разговоров, но после того, как он присутствовал при обыске, чувствовала себя неловко, словно Семенов был непутевым родственником, чьи выходки приходится терпеть, несмотря на то, что он изрядно всем надоел.
– Ну… не знаю. Просто люди к ней приезжали какие-то странные.
– Люди? Что за люди?
– А я знаю? Я что, по-твоему, подглядывал? Просто видел, как мужики какие-то в дверь звонили. Случайно… Мое дело – сторона.
На дальнейшие вопросы Семенов ничего путного не ответил. Мямлил, отводил взгляд, переспрашивал. Раньше, чем от него удалось избавиться, позвонила Светлана:
– Мама? Ты не волнуйся, со мной все в порядке.
Валентина Максимовна стиснула трубку. То, что дочка попала в беду, сомнений не вызывало. Как поступить? После истории с арестом Артура, который ей искренне нравился и которого она мысленно уже давно звала своим зятем, остатки доверия к правоохранительным органам развеялись окончательно. К кому обратиться за помощью? Да еще и алкаш этот рядом крутится, уши греет…
– Мама, ты только не переживай, я скоро приеду. Если Артур появится – пусть обязательно дождется меня.
Среда, 18 октября
Кататься по городу на белом «мерседесе» с пленником в багажнике – занятие достаточно рискованное, особенно, когда ты один и не располагаешь достаточными финансами, чтобы «заболтать» или подкупить гаишников.
Заваров не поехал далеко. Проскочил два квартала, нырнул в загаженные проходные дворы, где скорость пришлось убавить до минимума, и вскоре выехал на пустырь, неизвестно как сохранившийся в этой старой, плотно застроенной части города.
Остановился. Выключил двигатель, посидел в машине, потом вышел и постоял возле нее, осматриваясь и прислушиваясь. Вокруг было безлюдно. Интуиция, которой он привык верить в Чечне, подсказывала: все пройдет как по маслу. Подойдя к багажнику, усмехнулся: запертый там адвокат не скулил, не скреб пальцами крышку, взывая о помощи, и не делал попыток высвободиться самостоятельно. Задохнуться там он не мог; Артур открыл узилище и без колебаний выволок за шиворот тело, на первый взгляд казавшееся совершенно безжизненным.
– Хорош притворяться!
Вениамин Яковлевич мешком шмякнулся на землю и продолжал лежать неподвижно до тех пор, пока Заваров не поддел его ногой под ребра:
– Пошевеливайся, падаль!
Трубоукладчиков открыл глаза,
Он привык хитрить и торговаться в кабинетах следователей, судебных залах и собственном офисе, но опыта ведения переговоров на природе, в уединенных местах, где бесполезно апеллировать к гуманности оппонирующей стороны, отродясь не имел. Когда возникала надобность в подобных вариантах, Вениамин Яковлевич с чистой совестью обращался за помощью к Дракуле или другим авторитетам из числа своих постоянных клиентов. Ни сон, ни аппетит не пропадали даже в те минуты, когда адвокат доподлинно знал, что именно сейчас кому-то из его должников или, скажем, несговорчивых свидетелей, ломают кости, режут пальцы или отбивают детородные органы. Вениамин Яковлевич считал ниже своего достоинства вникать в тонкости черной работы, предпочитая иметь дело с лишь с конечным результатом труда «подрядчиков».
– Артур? – Изумление было искренним. – Ты?..
На какую-то секунду Трубоукладчиков почувствовал облегчение. Конечно же, Заваров, его недавний клиент, не может испытывать злобы и уж тем более пытаться причинить вред. Сомнений нет: напали на адвоката какие-то другие, подлые и гадкие люди, а Заваров вмешался, чтобы его освободить.
Новый пинок в брюхо, которым бывший десантник наградил Вениамина Яковлевича, расставил точки над "i". Артур догадался, что его всего лишь использовали, никто и пальцем о палец не ударил, чтобы парню реально помочь. Тем не менее, решил адвокат, блеф может удаться. Лишь бы перейти от фазы мордобоя к переговорам; в словесных баталиях, если над головой не нависает кулак, а в спину не упирается ствол пистолета, Трубоукладчиков мог дать фору любому отставному разведчику.
– Артур, что ты себе позволяешь? – Боль, прозвучавшая в голосе, не казалась наигранной. – И это – твоя плата за мою… за мои…
– Если бы я пришел заплатить, то давно свернул бы тебе шею без разговоров.
Лежать на боку было совсем унизительно. Опасаясь новых ударов, Вениамин Яковлевич уселся, прислонившись спиной к бамперу своего «мерседеса». Машинально хотел поправить галстук – и вовремя отдернул руку, осознав полную неуместность подобного жеста в такой обстановке. Да и Заваров мог истолковать движение как-то иначе, не оценить адвокатского стремления к аккуратности и нанести превентивный удар, посчитав, что крючкотворец намеревается достать оружие.
– Приблуды никакой под пиджаком нету? – спросил Заваров с усмешкой. – Хотя зачем она тебе? Все равно воспользоваться не сумеешь.
Друзья как-то предлагали Трубоукладчикову протолкнуть через милицейский главк официальное разрешение на пистолет. Вениамин Яковлевич отказался, о чем сейчас впервые пожалел. Впрочем, прав недавний зек, проку от стреляющей железяки было бы немного.
– Я сделал все для твоего освобождения, – сказал Трубоукладчиков, тщательно подбирая слова; ему вдруг показалось, что Артур действует не по какому-то своему, ведущему к определенной цели плану, а просто бесится по причине «съехавшей» от пребывания за решеткой «крыши». Как себя вести с людьми, оказавшимися в таком кризисном состоянии, Вениамин Яковлевич не знал, из всех рекомендаций помнил только, что их нельзя злить, надо со всем соглашаться и терпеливо, исподволь, гнуть свою линию. – Я, как и обещал, сделал все. Ты – на свободе. Твое дело скоро будет закрыто, прокуратура снимет все обвинения. Я, конечно, отдаю себе отчет, что мог бы несколько… э-э-э, поторопить, ускорить, что называется, процесс, придать большее значение отдельным деталям…
– Заткнись, падла. – Ухмыльнувшись, Заваров снова врезал ногой, вполсилы, но более чем ощутимо для не отличающегося стойкостью и бойцовскими качествами адвоката. – И прекрати заикаться!
Что правда, то правда, Вениамин Яковлевич любил, на манер известного телеведущего многозначительно «экать» в процессе беседы, и чем меньше здравого смысла бывало в его словах, чем тяжелее он «грузил» своего клиента, тем глубже и выразительнее становилось его бесконечное «э-э-э». Особенно ярко это проявлялось в судах, когда Трубоукладчиков защищал наиболее отъявленных головорезов, припертых к стенке полным набором улик, и оставалось только цепляться за технические огрехи следователя да словоблудить, апеллируя к тезисам о недопустимости возврата к 37-му году и необратимости победы демократии.
– В том, что меня отпустили, твоей заслуги нет, так что по ушам мне можешь не ездить.
– Уверяю, что я приложил все усилия! Можно посмотреть документы. Если возникли какие-то спорные вопросы, то зачем же вот так-то?.. Надо было приехать в мой офис, мы бы посидели, поговорили спокойно, определили бы стратегию дальнейших действий…
– Не тренди, а то опять сделаю больно. Ты знаешь, где живет Шустрый?
Трубоукладчиков удивился. В его положении вроде бы не следовало удивляться ничему, а он вздрогнул, наморщил лоб и поднял на Артура взгляд, исполненный недоумения:
– Простите, кто?
– Сейчас ударю.
Тянуть время дальше адвокат посчитал опасным и поспешил кивнуть:
– У него есть загородный дом.
– Меня не волнует, что у него есть. Я спросил, где он живет.
– Я знаю адрес.
– Сейчас мы сядем в машину и поедем туда.
Вячеслав Гольман, экс-чемпион области по греко-римской борьбе, долгое время считался одним из столпов группировки Дракулы. Обладая, помимо спортивных навыков, светлой головой и честно заработанным дипломом экономиста, курировал работу с подшефными предприятиями и вообще все, что относилось к легальной стороне деятельности ОПГ. Прозвище Шустрый прилипло очень давно, еще в эпоху первых «стрелок» и разборок, когда ценилось умение вырубить противника одним ударом или отточенным броском. Счастливо пережив то неспокойное время, последние годы Гольман старался держаться подальше от дел, имеющих однозначную трактовку Уголовного кодекса. Дракулу это в целом устраивало, и они прекрасно ладили до самого последнего времени, пока не случилось ужасное:
Гольман дал следователю показания, изобличающие как руководителя группировки, так и многих ее видных членов. Задержали Шустрого вместе со всем костяком «дракуловской» ОПГ, который РУБОП захватил во время сборища в сауне. Некоторых, наиболее безобидных, выпустили уже на следующий день. Гольман отсидел десять суток, ушел на подписку о невыезде и, считалось, отделался благодаря собственной изворотливости и мастерству адвокатов. Про то, что он «заговорил», не знали буквально до вчерашнего дня. Обнародованные следователем протоколы допросов произвели эффект разорвавшейся бомбы. Что заставило Гольмана так поступить? Заподозрить Шустрого в глупости было нельзя. Или его грамотно «прихватили на крючок» и заставили говорить, или, что казалось более вероятным, он преследовал свои какие-то меркантильные цели.
