— Ну и как теперь? — озаботился Иванов.
— А никак, — Никифор пожал плечами и презрительно ухмыльнулся. — У нас один хер с ними — война.
— Это точно, — подтвердил кум Никифора. — Давеча племяш этого Махмуда стрелял в меня, впотьмах. Ночью от Терека шли какие-то, а мы в патруле были. Ну и популяли маленько, друг в друга.
— Почему властям не сообщили? — прицепился въедливый Иванов. — И откуда знаешь, что это был его племяш — темно же было?
— Какие, на хер, власти! — Никифор от досады даже сплюнул на дорогу. — Тебе ж объяснили русским языком, как тут у нас... А то, что племяш его вел тех, от Терека — факт. Типа, проводник. На три дня пропал, потом появился — рука на перевязи. И смотрит волком. Так что не нам от них прятаться...
«Какие бесшабашные люди, — подумал Иванов. — Мы-то ладно, проведем операцию, и — на базу, за „частокол“. Семьи в России, поди поищи, кто такие... А эти тут стационарно. Как так можно, жить в одном селе, через улицу, да с таким отношением...»
Петрушин тронул «УАЗ» с места и потихоньку поехал навстречу кавалькаде. Когда «КамАЗы» приблизились на расстояние различимости физиономий, водила переднего высунулся из кабины и крикнул казакам нечто приветственное. Казаки в ответ вяло плеснули ручками — не до тебя, мол, сейчас.
«КамАЗы» на хорошей скорости проскочили мимо. Петрушин вильнул влево и выкатился на встречную. Идущий следом за «КамАЗами» микроавтобус затормозил с жутким скрежетом, при этом его занесло вправо. Видимо, лобовые столкновения с каким-то «левым» «УАЗом» в планы водителя «Газели» не входили.
Молодой чеченец выскочил из кабины и целенаправленно устремился к «УАЗу», прокатившему по инерции чуть дальше. Судя по нормальной координации, он нисколечко не пострадал при экстренном торможении, но в глазах его легко читалась жажда немедленной сатисфакции.
«КамАЗы» начали притормаживать. Казаки дружно замахали руками — езжайте дальше, все нормально. «КамАЗы» тотчас же прибавили ходу и покатили дальше — понятливые товарищи, сразу догадались, что к чему.
Петрушин открыл дверь и показал лицо. Пострадавший водитель чуть замедлил шаг и слегка утратил целеустремленность. Петрушин покачал головой — такая реакция его не устраивала — и вышел весь. Чеченец, оценив, наконец, габариты обидчика, остановился в трех шагах от него и метнул взгляд в сторону «Нивы», возле которой торчала остальная компания. Взгляд его напоролся на казаков и тут же стал скорбным.
— Не понял, э?
— Да все ты понял, дурашка, — почти ласково пробурчал Петрушин. — Сел в машину, развернулся, встал перед «Нивой».
— Не понял — че за дела? — продолжал «держать лицо» пострадавший. — Это вам не Чечня! Вы че творите...
— Считаю до трех, потом — огонь на поражение, — Петрушин перевел свой «ВАЛ» в положение «для стрельбы стоя». — Сел, развернулся, встал перед «Нивой». Пошел.
Пострадавший, судя по всему, уже бывал в подобных ситуациях. Покачав головой, он развернулся и без лишних слов направился к своей машине.
— Семь стволов, — напомнил вслед Петрушин. — Метр в сторону — побег, огонь на поражение. Посмотрим, как далеко ты уедешь.
Далеко уезжать пострадавший не стал, все выполнил, как приказали: развернулся, поставил «Газель» перед «Нивой» и вышел для беседы.
— Эльдар?
— Эльдар... И что?
— Очень приятно. Давай за машины зайдем, поговорим, — распорядился Петрушин.
Эльдар метнул взгляд в сторону торговой «точки» и замялся. Двести метров, выражения лиц не разобрать, но видно, что все смотрят в эту сторону. Свидетели. Если зайти за машины, ничего не будет видно...
— Боишься, что ли? — хмыкнул Петрушин.
— Кто боится?
Эльдар гордо вскинул голову и пошел, куда сказали. В глазах молодого человека отчетливо прослеживалась тоскливая обреченность.
Иванов покосился на Костю. Психолог едва заметно дернул подбородком. Нет, обреченность — это не повод. У любого чеченского юноши, которого останавливают на трассе русские военные, можно заметить во взгляде нечто подобное. Потому что ожидать что-либо для себя хорошее от русских военных, остановивших его на трассе, чеченец может только в двух случаях: если он полный идиот с официальной справкой или же обкурился до цветных галлюцинаций. Поэтому все ведут себя по-разному, в соответствии с особыми личными качествами и моральной закалкой, но... страх и напряжение присутствуют обязательно.
Обреченность, конечно, это сильно. Это чересчур. Но кто его знает, какие там мотивации? Может, у него родственник пропал при схожих обстоятельствах, или еще что-то в таком же аспекте...
— Ну, ладно, — пожал плечами Иванов. — Будем общаться. Три вопроса, три ответа. Отвечаешь правильно — разбегаемся.
— Вообще, не понял, кто такие... — Эльдар старался не смотреть в сторону казаков. — Зачем останавливали?
— Давай сразу оговоримся, — начал Иванов. — Будешь вести себя правильно, никто из твоих родных не пострадает. Лично к вам у нас никаких претензий...
— Зачем тогда останавливал?
— А нас гости ваши интересуют, — бухнул чуть ли не в ухо Эльдару нависший над ним глыбой Петрушин. — Поэтому и остановили.
— Какой-такой гости? — Эльдар нервно сглотнул, взгляд его метнулся по сторонам, руки вдруг дрогнули...
— Виновен, — вынес вердикт Костя. — К гадалке не ходи.
— Ну и славно, — Иванов облегченно вздохнул — попали-таки! — и разоткровенничался: — Значит, так. Мы будем брать ваших гостей. С твоей помощью. Как тебе открывают?
— Какой гости?! — мужественно уперся Эльдар. — Куда открывают?
— Вот делов, — хмыкнул Никифор. — «Газель» подъехала, три гудка. Рафик выглянул, оценил, открыл ворота. «Газель» заехала, ворота закрылись. Все.
Эльдар не выдержал линии поведения — метнул-таки в сторону Никифора уничтожающий взгляд. Зрачки — как головки самонаводящихся ракет. Испепелил мерзавца на месте.
— Ты на меня тут не зырь, зверек, — презрительно скривился Никифор. — Ты дома перед зеркалом встань раком, штаны сыми и на свою жопу так зырь. Может, полегчает.
— Оба-на! — восхитился хулигански ориентированный Вася Крюков. — Это что-то новое. Надо запомнить.
— Кто такой Рафик? — уточнил Иванов.
— Это раб их, осетин, — пояснил Никифоров кум.
— Какой раб, что болтаешь? — в голосе Эльдара звучала плохо скрытая ненависть. — Просто работник, да!
— Раб, раб, — подтвердил Никифор. — Спросите любого, вам скажут. Они его у соседей украли, когда съезжали с Ачхой-Мартана. Почему не бежит — не понятно. Вроде как дома, на своей земле...
— Он немой, инвалид! Мы хорошо делаем, ему крыша даем...
— Немой, потому что вы ему язык отрезали, — уточнил Никифоров кум. — Чтобы не болтал лишнего. А не убегает, видимо, потому что немного ебанутый... в смысле — не в себе человек. Да и немудрено: после всего пережитого...
— Вы все врете оба!
— Ладно, хватит базарить, — прекратил эту перепалку Иванов. — Скажи нам, где размешаются ваши гости, как выглядят. Что делают в это время дня. Нам так будет удобнее...
— Нет никакой гости, — набычился Эльдар. — Откуда взял — непонятно. Давай, хочешь — милиция едем...
— Ну и славно, — улыбчиво закивал головой Иванов. — Значит, вламываемся в усадьбу и валим все, что шевелится. Сначала забрасываем гранатами, как водится, в каждое окно — по паре штук, затем добиваем выживших... Потом идентифицируем трупы, ищем среди них гостей.
Эльдар разинул рот, лицо юноши исказила гримаса ужаса. Конечно, он был готов к любому обороту событий, но, видимо, не ожидал, что все будет так быстро и сурово, без каких-либо разборок и выяснений...
— Чего ты? — притворно удивился Иванов. — Ваши гости — международные террористы. Чрезвычайно опасны. Есть команда — живыми их не брать. Твоя семья, конечно, не виновата, но... Надо гостей правильно выбирать.
— Я не сказал... — вякнул было Эльдар.
— У нас есть задача, и мы выполним ее любой ценой, — завершился Иванов. — А у тебя есть шанс. Хочешь спасти семью — быстро ответь на все наши вопросы. И поедем — и так долго тут торчим, глаза всем намозолили.
Эльдар застыл, как памятник жертвам страшных сомнений. Глаза юноши отражали лихорадочную борьбу мыслей и великое смятение. Сдать гостей — позор. Но положить на плаху джихада жизнь всей своей семьи...
— А мы тебя вырубим, свяжем и на пол положим, — великодушно предложил Костя.
— Зачем так? — пролепетал Эльдар, едва поспевавший за ходом мысли своих оппонентов.
— И сделаем это на глазах ваших продавцов, — продолжил Костя. — Потом подтвердят кому надо: отловили, вырубили, связали, уложили. Воспользовались твоим транспортом. И получится, что ты тут как бы и ни при чем.
— Соглашайся, дурашка, — миролюбиво прогудел Петрушин. — Лучше две недели со скобкой на челюсти, чем всю жизнь в позоре или в братской могиле.
