Может, он не в своем номере? Наверняка, номера в гостинице стандартные и по размеру, и по меблировке. И где Маша, кстати говоря?..
В дверном замке завозили ключом. Но что-то там, похоже, не срасталось. Слишком долго возятся.
Алексей, понимая, что сейчас его измученному организму придется крайне несладко, попытался встать. Но именно что попытался. Не получилось. Вероятно, он сделал это слишком резко, как привык в своем нормальном состоянии. Но состояние от нормального явно отличалось – разительно и в худшую сторону. В голове тут же зашумело, будто включили генератор помех, ноги сделались бескостными, вестибулярный аппарат отказал напрочь, и Карташ вновь опустился на пол.
Да не опустился – рухнул. Внутри все оборвалось. То, что он увидел на кровати… «Похмельный синдром. Глюки. Бред. Я еще сплю», – отстраненно пронеслось в голове. И чьи-то настойчивые попытки вломиться в номер тоже вставали на свое законное место в этой картине.
И уже ничего нельзя было успеть… Так уж и ничего?
Он собрался с духом и с силами, повернулся, взялся пальцами за край кроватной спинки и…
И в этот момент дверь, хрястнув выломанным замком, распахнулась. По полу затопало множество ног.
Карташ обернулся, успел увидеть несущиеся к нему от двери плотные фигуры в кожаных куртках, серую милицейскую форму, разглядел замерших в дверном проеме женщин в гостиничной униформе. И в этот миг им овладело полнейшее безразличие. Будь что будет, теперь уже все равно…
Карташа повалили на пол, повернули лицом вниз, голову припечатала к ковру сильная пятерня. Руки выкрутили за спину и на запястьях защелкнули браслеты.
– Готов, с-сучара, – удовлетворенно произнес чей-то голос.
– Лежать! – по устоявшейся, видимо, привычке грозно проорал кто-то. И видимо, все по той же привычке задержанному для пущей профилактики вмазали ладонью по затылку.
А Карташу, который и без того балансировал на краю сознания, и этой малости хватило, чтобы провалиться в беспамятство.
Впрочем, на сей раз он пробыл в забытьи недолго – скорому возвращению в себя поспособствовали громкие голоса:
– Эй, ты там аккуратнее орудуй! Нежненько! Нам только прокурорских воплей не хватало.
– Ага, в кармане пальто обнаружен паспорт на имя… Понятые, поближе подите-ка… Ага, Карташа Алексея Аркадьевича. Это который у нас? Ну-ка… А, тот, что на полу. О, блин, это че тут у нас такое? Бумажка с телефоном…
– Надо сказать этой бабе, когда вернется, чтобы лимонаду какого-нибудь принесла. В горле пересохло от этой херни…
– Эй, осторожней там ходи, не вляпайся!
– Вот дерьмо…
– Луканин будет счастлив. Двойное убийство – и раскрыто по горячим…
Первое, что увидел Карташ, открыв глаза вторично за это утро («А утро ли?») была вешалка. Вот так уж удачно попал взгляд. А на вешалке покачивалась незнакомая кепка. Именно покачивалась, будто ее только что водрузили на крюк или, проходя мимо, качнули, как маятник, из игривых побуждений. И Карташ вдруг со всей пронзительностью понял, что эту кепку он не забудет никогда. Многое сотрется из памяти, утечет и изгладится, а сей головной убор он будет помнить вечно, снится будет ему эта кепка, можно не сомневаться…
– Оп-па! – радостно воскликнул кто-то. – Гляди, очухалась наша Чекатила!
Грубым рывком Карташа подняли с пола и усадили, прислонив спиной все к той же кровати. Алексей увидел перед собой довольно-таки молодую и довольно-таки простецкую физиономию. Дыбящуюся. Во рту, в верхнем ряду у улыбчивого не хватало зуба. И применительно к этому персонажу так и просилась кличка Зубастый.
– Твоя работа? – не переставая улыбаться, поинтересовался он. И заговорщицки подмигнул: мол, сознайся и это останется между нами. Но тут же сморщился: – Ну и разит же от тебя, приятель! Сколько ж, болезный, ты вылакал?
– Воды дай, – попросил Карташ. Язык едва ворочался во рту. – Там в ванной стакан… из-под крана.
– Воды, говоришь? – еще шире осклабился Зубастый. – А за что? За это вот?
Он вдруг рывком поднял Карташа с пола и развернул в сторону кровати.
– Полюбуйся, че ты натворил, мудило.
Алексей эту картину уже видел мельком, теперь
ему дали рассмотреть подробно. На кровати, на заляпанных кровью простынях лежали двое совершенно обнаженных людей. И обоих Карташ знал. Правда, он не помнил, как звали по имени того, кто лежал лицом вверх. Хотя имя ему вроде бы называли… Зато он помнил его фамилию, ее-то уж не забудешь никак, потому что фамилия у него громкая – благодаря папаше, который во Москве-столице-матушке непотопляемо плавает по высшим сферам, кочуя из Думы в министры, из министров в предводители оч-чень денежных фондов. Черные волосы (в смысле – у сынка), серьга в ухе. С этим хреном он, черт побери, кажется, поцапался ночью в парке, типа под сосной. Все бы ничего, что поцапался, да вот беда: сейчас грудная клетка чернявого была повреждена входным пулевым отверстием. Имелась еще и аккуратная дырка во лбу – несомненно, контрольный выстрел.
А вторым человеком на кровати была Маша.
Она лежала, уткнувшись лицом в подушку. Каштановые, с рыжинкой, волосы разметались по наволочке. До талии она была укрыта одеялом, лишь ноги от лодыжек высовывались из-под одеяла. Хотя вряд ли приходилось говорить о какой-то радости, но все же Карташ был рад, что четверо незнакомых мужиков не пялятся сейчас на наготу любимой женщины.
Маша была убита двумя выстрелами под левую лопатку. В ее случае контрольного выстрела в голову сделано не было.
«А самое смешное, что я не могу быть полностью уверен, что это не я, – вдруг подумал Карташ. – Я же ни хрена не помню…»
– Досыта налюбовался? – рявкнул над ухом Зубастый.
– Эй, парни, сюда посмотрите-ка! – позвал человек в сером растянутом свитере. Он разогнулся, держа через платок двумя пальцами за ствол пистолет. – А вот и волына. Понятые, всем видно? Орудие убийства, так сказать. Валялось под кроватью. Че-то я раньше таких не встречал. Импортный, что ли…
Бесспорно командиром у них был коренастый лысоватый человек – грузно сидел в распахнутом плаще на стуле, за которым валялось пальто Карташа. Он сказал отрывисто, вытрясая сигарету из мятой пачки «Союз-Аполлона» и косясь на ствол, как ворона на кусок сыра:
– Наш. «Вектор СР-1». Бывший «Гюрза». Хорошая машинка. И серьезная. На Апрашке или там на «Юноне»[11] у случайного продавца не купишь…
– На Апрашке и на «Юноне» даже «Град М» реально купить, – возразил орел в сером свитере, но главный его не слушал, продолжал вещать:
– И вообще все просто замечательно. Люблю, когда все на месте – жмурик, преступник, орудие и мотивы. Давненько нам так не везло.
– Будет еще лучше, если пальчики на месте, – сказал худощавый рыжеволосый субъект, который внимательно, будто за этим он сюда и пришел, изучал висящую на стене копию «Вечера в Венеции» старика Айвазовского. – До нашего прихода этот штымп явно валялся в отрубе. И судя по амбре, что повисло тут под люстрой, он вряд ли ваще мог что-либо соображать. И про «пальчики стереть» тоже.
– Может, оттиснуть на всякий случай? – лениво предложил Зубастый, глядя на начальника. – Чтоб уж наверняка. Чтоб уж потом не отмазался…
Произнесено было – и определенно осознанно – с такой интонацией, что поди сообрази, шутит он или всерьез.
А старшой определенно задумался. Женщины в гостиничной униформе опасливо подошли ближе, прикрывая рты ладошками.
Что бы он там ни надумал, Карташ не собирался позволять проделывать с собой подобные фокусы. «Вышибу стулом окно к чертовой матери», – решил он для себя.
– Если начнет запираться, снимаем и пальчики, и скальп снимем. Оно никогда не поздно, и не впервой, – сказал старшой, закурив. – Но если он накатает чистосердечку, то можно обойтись и без… лишних улик. Все разойдутся довольными, нам – срубленная «палка», ему – добровольное сотрудничество.
– Тем более, что картина ясна до очевидности, – сказал тот, кто рассматривал Айвазовского. – Пальчики есть, пальчиков нет – все равно сядет как миленький.
Карташ вдруг понял, что его элементарно разводят, разыгрывают с ним дешевый ментовский спектакль, произносят давно разученные партии.
– Как мужик мужика я тебя понимаю, – ободряюще хлопнул Карташа по плечу Зубастый, от чего Алексея вновь затошнило. – Приезжаете втроем, чтобы продолжить веселье, ты отрубаешься. Неожиданно проснувшись, видишь, что твоя подруга развлекается с корешем, которому ты всецело доверял. Приходишь в состоянии аффекта. Бах-бах, два трупа, и содеянного не изменишь. Короче, много не дадут. Но тут, брателло, надобно вовремя подсуетиться, вовремя сознаться и раскаяться. Иначе рискуешь не…
– Твою мать!
Возглас издал человек в сером растянутом свитере. И столько в этот возглас было впихнуто эмоций, большей частью негативных, что Карташ даже мог не поворачивать головы в его сторону – и так понятно, что опер в сером свитере установил личность папашиного сынка.
