— Опанас говорил, куда идет? — стал у него допытываться Рыбаков.
— Зачем ему мне говорить? Удочку взял и пошел.
— Какую еще удочку? — удивился старлей.
Тяги к рыбной ловле за Опанасом не наблюдалось. Поверить в то, что явный на вид уркаган предается столь добропорядочной утехе, мог разве что этот куркулистого вида дядя. Мол, за постой платит, а остальное меня не касается.
— И часто он так по утрам рыбалил? — усмехнулся опер.
— Часто не часто, а бывало. По выходным.
— Его удочки?
— Мои.
— О чем по телефону говорил, не слышали?
— Я под дверями у него не сплю. Звонок слышал — телефоны у него и тот, что в гостиной, спарены.
— Проводите меня в его комнату.
Хозяева переглянулись, но перечить не стали и повели Рыбакова на второй этаж. Дверь угловой комнаты, которую снимал Опанас, была не заперта. Крытый лаком старый стол, две табуретки, шифоньер из допотопного гарнитура, маленький цветной телевизор. Металлическая кровать была застлана суконным, казенного вида одеялом.
— Куда он на рыбалку ходит, знаете? — спросил старлей, не рискнув обыскивать конуру. Да и что в ней было искать, если квартирант даже не удосужился запереть свое логово.
— На пруд. Другого водоема тут нету. Там, возле ГРЭСа. Да он скоро вернуться должен — в одиннадцать какой клев?.. Дождетесь, или, может, сынок покажет, чтобы не разминулись? — разговорился хозяин, угодливо забегав глазками.
— Сам найду! — отрезал Рыбаков, повернулся на каблуках и направился к выходу.
Пруд находился за небольшим леском, минутах в десяти неспешной езды по разбитому асфальту. Холодный ветер гнал по свинцовой воде потемневшие листья. Ближе к затененному деревьями берегу в грязной пене гнили водоросли.
Рыбаков оставил машину прямо на тропинке, а сам пошел вокруг по предполагаемому маршруту Опанаса: если Источник действительно был здесь, то должен был оставить следы. На прибрежной тропинке отчетливо впечатались в грязь следы рифленых подошв. Отпечаток в мокром кострище вытянулся в сторону кучи валежника. Рыбаков пошел параллельно примятой полоске в траве. На всякий пожарный он переложил пистолет из наплечной кобуры в куртку, взвел курок и так, держа руку в кармане, шагнул в заросли голого орешника…
Мертвого Опанаса привалили сухими ветками не очень старательно. Удилище в брезентовом чехле валялось в пяти метрах, отчетливый след волочения трупа по земле никто не маскировал.
Тело уже окоченело, что при такой холодной погоде могло произойти и за час. Поэтому никакой эксперт не определил бы время смерти даже приблизительно. Ясно было только, что дорога сюда от дома заняла минут двадцать пять, а значит, убили Источника между шестью и девятью утра, никак не раньше и не позже.
Рыбаков присел на корточки, но ни разгребать валежник, ни переворачивать труп не стал. Даже неспециалист сразу понял бы, что рана ножевая: вспоротый ватник пропитался почерневшей кровью.
«Кных! — догадался опер. Никакие аргументы не заставили бы его отказаться от этой версии. — Кных!.. Ай-яй-яй, Опанас! Уж при твоей-то матерости, при твоей осторожности так подставиться!..»
Кто-то очень близкий Источнику, ближе, чем подельник, выманил его в предрассветную рань из логова; кто-то выискал вескую причину для встречи, усыпил бдительность и саданул снизу в сердце. Банда Кныха, где Опанас играл не последнюю роль, раскололась по легенде, сочиненной главарем. О налете на супермаркет Опанас скорее всего знал, правда, не знал, на какой именно. И Кных через своих шестерок подбросил ложный, а возможно, и запасной вариант Опанасу, приказав глаз с него не спускать. То-то Источник петлял перед встречей на кладбище — чуял подвох, да, знать, невтерпеж было кинуть главаря. Каждая пядь Никитского, конечно, контролировалась. Проследили связь Опанаса с ментом, а в таких случаях разговор в банде короткий.
«Что же получается, — думал Рыбаков, усталой походкой возвращаясь к машине. — Я выслеживаю Кныха, а он — меня?»
О том, чтобы покинуть поле боя и переждать, теперь не могло быть и речи: засветился на посту ГАИ, представился хозяевам дома, наследил повсюду, как слон. Настало время играть в открытую.
Старший лейтенант Рыбаков дошел до машины и вызвал по рации опергруппу.
* * *
На грязном мотоцикле к пруду подъехали двое местных «Анискиных». Оставив их возле трупа, Рыбаков ринулся по следу на заброшенной дороге с юга от пруда. Увы, след исчез где-то за фермой, влился в разбитый гусеницами тракторов проселок. Рабочий фермы видел черный «БМВ», двоих в салоне, на номера, конечно, внимания не обратил.
Группа приехала через два часа. За это время Рыбаков успел опросить еще десяток жителей поселка, смотаться на ближний пост ГАИ со стороны Красногорска, и бдительный сержант доложил, что да, действительно, черный «БМВ» проследовал в сторону Москвы в районе шести утра, когда трасса была почти пустой, но повода останавливать и проверять его не было.
«Кных!» — утвердился опер в своей догадке: по последним сведениям, лежбище главаря было обустроено где-то поблизости.
Был это, конечно, не сам Кных, а его подельники. Марка машины и ее след, равно как и кожанка на одном из находившихся в салоне «БМВ», да и само направление (завтра главарь мог передислоцироваться) ничего не давали. Рыбаков покружил, забрызгал машину грязью по самую крышу, выпростал бензобак и сник. Перед ним была стена, какой уж тут энтузиазм.
Когда старлей вернулся к пруду, там уже набежал народ. Ядовито зеленела «труповозка» в кустах, замер канареечный «УАЗ» Красногорского УВД, ковырялись эксперты, цокал языком врач.
Все это было Рыбакову привычно и даже скучно. Из оцепенения его вывела фигура следователя Акинфиева, сновавшего между криминалистами и местными зеваками с неизменным потертым портфелем. Водрузив на нос очки, он что-то черкал в казенном блокноте, изредка задерживался то возле патологоанатома, то возле фотографа, задавал вопросы и морщил лоб, что должно было означать напряженную работу мысли. Причем делалось все это словно в замедленной съемке и могло бы вызвать у Рыбакова улыбку, когда бы он столкнулся с этим чудаком впервые. Но сейчас, после бессонной ночи и фиаско с Кныхом, ничего, кроме раздражения, старый зануда не вызывал.
Акинфиев увидел старлея первым, механически кивнул и вдруг просиял, шагнул навстречу:
— Ба! Знакомые все лица, — воскликнул он. — Как говорится, гора с горой… а Магомет с Магометом! Так, кажется?
— Не пойму, Александр Григорьевич, кто из нас гора, а кто Магомет, — проворчал Рыбаков, отвечая на рукопожатие.
Они отошли к «Волге», на которой приехал старик, помолчали.
Акинфиев шумно втянул носом сырой холодный воздух, поежился.
— Но то, что вы обнаружили здесь сие бездыханное тело, надо думать, закономерно? — спросил он и пристально посмотрел на опера. — Сократите путь к истине, Константин Евгеньевич.
Рыбаков бросил снисходительный взгляд на своего коллегу, вздохнул и выпалил на одном дыхании:
— Большаков Афанасий Тихонович уроженец Мценска четырежды судимый по сто сорок шесть разбой и семьдесять семь бандитизм сорок девятого года русский кличка Опанас без определенного места жительства разведен. Еще вопросы есть?
— Ого! — искренне восхитился Акинфиев. — Старый, надо полагать, ваш приятель?
— Не очень. Год назад во время одной из своих первых операций, я его упустил. Грешен, ничего не мог тогда толком организовать.
— Пытались исправить ошибку?
— Не угадали. Попал Опанас в переплет, сам мне позвонил.
— Вот как?
— По-вашему, я поехал бы на захват в гордом одиночестве?
— Резонно.
— Позвонил, прочил встречи. В обмен на координаты взял слово, что приеду один.
— Какое доверие!
Тон Акинфиева Рыбакову не понравился. Раньше старлей никогда не замечал за следователем подозрительности, скорее напротив, старик словно выискивал оправдания поступкам подопечных. Тем не менее, хоть Источника и не было уже в живых, раскрывать оперативную связь старлей не собирался.
— Не догадываетесь, зачем… — начал Акинфиев.
— Не догадываюсь, — довольно невежливо перебил его Рыбаков и пошел вслед за носилками.
У «труповозки» он откинул уголок грязно-белой простыни, посмотрел на застывшее, без тени привычного беспокойства лицо Опанаса, словно хотел лишний раз убедиться, что последняя дорожка в банду Кныха привела в тупик.
Александр Григорьевич был человеком гордым, но нрава не строптивого и привык усмирять самолюбие ради дела. Он снова поравнялся с оперативником, проводил глазами скорбный «УАЗ».
— Удалось что-нибудь узнать, Константин Евгеньевич? — спросил следователь и близоруко прищурился.
Рыбаков тоже не стал лезть в бутылку, ибо повода к тому не было никакого.
— С октября месяца Большаков снимал комнату на Зеленой, двенадцать. Хозяева показали, что в четыре часа утра ему позвонил неизвестный, в шесть Большаков взял хозяйские удочки и отправился на пруд. Приблизительно в это же время со стороны Красногорска мимо поста ГАИ проследовала автомашина «БМВ». Около семи скотник Квасов видел, как она возвращалась по проселку, на котором остался отпечаток протектора. Пока это все. Негусто, конечно. Хотя лично у меня есть подозрение, что на Лубянке о нем знают больше.
