— Он ведь привиделся мне тогда… Когда я лежал в этой чертовой ванне, как Марат. Мне показалось, я вот-вот потеряю сознание, и вдруг смотрю — на пороге стоит Генри в домашнем халате. Помните тот его халат с большими карманами, где он держал всякую всячину — сигареты, таблетки?.. Так вот, он подходит ко мне и говорит таким осуждающим тоном: «Ну что, Фрэнсис, теперь ты доволен?»
Некоторое время мы шли в молчании.
— Мне до сих пор трудно поверить, что его нет в живых, — продолжил Фрэнсис. — То есть я понимаю, что он не мог прикинуться мертвым, а потом инсценировать свои похороны, но… В общем, если кто и способен додуматься, как вернуться обратно, так это он. Как Шерлок Холмс после падения в Рейхенбахский водопад. Я все жду, что в один прекрасный день он, как ни в чем не бывало, зайдет ко мне в комнату и подробно объяснит, как ему удалось все это провернуть.
Мы взошли на мост. Свет фонарей северным сиянием расплывался в чернильной воде пруда.
— Может быть, тебе и не привиделось, — сказал я.
— То есть?
— Я вот тоже думал, что привиделось, когда лежал в больнице со своей раной.
Фрэнсис понимающе кивнул:
— Ты ведь знаешь, что сказал бы в этом случае Джулиан? Призраки действительно существуют. Мы верим в них ничуть не меньше, чем люди гомеровских времен, только называем иначе — памятью или бессознательным…
— Не возражаете, если мы сменим тему? — вдруг сказала Камилла. — Очень вас прошу.
В пятницу утром мы провожали Камиллу — узнав накануне, что бабушка прихворнула, она тут же засобиралась домой. Я решил задержаться в Бостоне до понедельника.
Фрэнсис пошел купить ей что-нибудь почитать в дорогу, мы остались на платформе вдвоем. Накрапывало. Камилла нервно постукивала ногой и поминутно тянулась посмотреть, не подают ли поезд. Со вчерашнего вечера я думал лишь о предстоящей разлуке, и теперь отчаяние наконец развязало мне язык:
— Не хочу, чтобы ты уезжала.
— Я и сама не хочу.
— Так останься.
— Нет, я должна ехать.
Я посмотрел в ее глаза цвета дождя:
— Камилла, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
Она долго молчала.
— Ричард, ты же понимаешь, что это невозможно.
— Почему?
— Потому что… По многим причинам. Бабушка очень сдала, ей нужна моя забота. Я не могу вот так сорваться и укатить в Калифорнию.
— И не надо. Я перееду на Восток.
— А колледж? А твоя диссертация?
— Все это не важно.
Камилла вздохнула:
— Видел бы ты, как я сейчас живу. Я ухаживаю за бабушкой, веду дом, на большее не остается ни времени, ни сил. У меня фактически нет друзей. Не помню даже, когда я последний раз брала в руки книгу.
— Я помогу тебе.
— Мне не нужна твоя помощь, — сказала она, вскинув голову, и от ее стального взгляда земля ушла у меня из-под ног.
— Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? Правда встану, только скажи.
Камилла устало прикрыла глаза — темные веки, темные полукружья под густыми ресницами. Я снова подумал, как разительно изменилась она за то время, что мы не виделись; она была уже ничуть не похожа на ту беззаботную девушку, в которую я когда-то влюбился, но оттого не менее прекрасна — красотой, которая не столько возбуждала эмоции, сколько властвовала над всем моим существом.
— Я не могу выйти за тебя замуж.
— Но почему? — спросил я, предчувствуя ответ: «Потому что не люблю тебя», но она сказала:
— Потому что я люблю Генри.
— Генри давно умер.
— Я все еще люблю его. Ничего не могу поделать.
— Я тоже его любил, — произнес я.
На секунду мне показалось, я уловил в ней какое-то колебание, но она тут же отвела взгляд:
— Знаю. Но этого недостаточно.
Мысль о перелете в Калифорнию была невыносима. В жалкой попытке смягчить горечь расставания я взял напрокат машину и, стиснув зубы, ехал без остановок до тех пор, пока за окнами не замелькал унылый пейзаж Среднего Запада. Я благословлял дождь, сопровождавший меня всю дорогу, — он был напоминанием о прощальном поцелуе Камиллы.
Мерный скрип дворников, прорезающиеся и глохнущие радиостанции, бесконечные кукурузные поля. Однажды мне уже приходилось терять ее, но эти последние минуты на бостонском вокзале были куда тяжелее и горше тех сентябрьских дней, когда стало ясно, что в Хэмпден она не вернется, — ведь маша рукой вслед уходящему поезду, я понимал, что новых встреч и прощаний не будет, что я потерял ее навсегда. Hinc illae lacrimae [148] — отсюда эти слезы.
Пожалуй, мне осталось только поведать вам о том, что я знаю о судьбе других героев моей истории.
Клоук, к всеобщему удивлению, поступил в юридическую школу и, что еще более удивительно, ее закончил. Сейчас он работает в отделе слияний и поглощений «Милбэнк Твид», где, кстати, Хью Коркоран недавно стал старшим партнером. Говорят, Хью его туда и пристроил — и, скорее всего, не врут; во всяком случае, поверить, что Клоук попал туда благодаря исключительным успехам в учебе, я затрудняюсь при всем желании. Живет он недалеко от Фрэнсиса и Присциллы (к слову сказать, у них сказочная квартира на углу Лексингтон-авеню и 81-й улицы — свадебный подарок отца Присциллы, который давно занимается нью-йоркской недвижимостью), и Фрэнсис, по-прежнему мучающийся бессонницей, иногда встречает Клоука среди ночи в корейском магазинчике, куда оба наведываются за сигаретами.
Джуди преуспела на поприще аэробики. Теперь она, можно сказать, знаменитость — регулярно появляется на кабельном телевидении, где заправляет массовкой таких же подтянутых красоток в программе «Личный тренер».
Когда Фрэнк и Джад решили, что колледж им надоел, они купили вскладчину «Приют селянина», куда вскоре переместилась тусовка из «Гадюшника». Говорят, их бизнес процветает. Издание выпускников недавно посвятило им большую статью, откуда я, в частности, узнал, что в «Приюте» работают многие хэмпденские питомцы, включая Джека Тейтельбаума и Руни Уинна.
Кто-то из знакомых убеждал меня, что Брэм Гернси пошел в «Зеленые береты», но я склонен считать это байкой.
Жорж Лафорг, вопреки проискам завистников, по-прежнему преподает в Хэмпдене французский.
Доктора Роланда наконец-то спровадили на пенсию; светило бихевиоризма счастливо коротает свой век в Хэмпден-тауне. Выйдя на покой, он опубликовал очень неплохой фотоальбом «Хэмпден-колледж — взгляд сквозь годы», и теперь городские клубы часто приглашают его выступить с послеобеденной речью. Кстати, по его милости мне чуть было не отказали в поступлении в магистратуру: в блестящей рекомендации, которую он мне сочинил, расписывались достоинства некоего Джерри.
Кошка, которую Чарльз подобрал на парковке, отлично прижилась в домашних условиях. На лето Фрэнсис пристроил ее под опеку своей кузины, а осенью та, не пожелав расставаться с «пусечкой», увезла ее с собой в Бостон. Уроженка хэмпденских помоек ныне обитает в десятикомнатной квартире на Эксетер-стрит под кличкой Принцесса.
Марион вышла замуж за Брейди Коркорана. Они живут в Тэрритауне, откуда Брейди удобно ездить на работу в Нью-Йорк. У них дочка — первое чадо женского пола, родившееся в клане Коркоранов за исторически обозримый период. По словам Фрэнсиса, малышка полностью покорила сердце мистера Коркорана, и он возится только с ней, совсем забросив других внуков и собак. Имя Мэри Кэтрин, данное девочке при крещении, так и не вошло в употребление — Коркораны, неизвестно почему, зовут ее Банни.
Софи серьезно повредила ногу и долгое время не могла вернуться на сцену, зато недавно получила большую роль в новой постановке. Мы остались друзьями, иногда вместе выбираемся поужинать. Когда поздно вечером у меня раздается звонок, я знаю, что это Софи, которой нужно выговориться после расставания с очередным молодым человеком. Мне по-прежнему приятно общаться с ней, и все же, не скрою, я так и не простил ей того, что ради нее вернулся в это богом забытое место.
