Бонсон вспомнил красоту своей матери, и на его глаза навернулись слезы.
– Остальное вы знаете. Агентство национальной безопасности в конце концов расшифровало их. Мой отец повесился на складе на Рикерз-айленд. Моя мать отправила меня из дома и приняла яд, когда агенты уже поднимались по лестнице, чтобы арестовать ее. Они были Героями Советского Союза! Они отдали революции все, вплоть до собственных жизней. Кто-то из подпольщиков сумел вывезти меня из страны, и уже в следующий вторник я оказался в Москве. Мне было четырнадцать лет от роду, и я был самым настоящим американцем, болельщиком «Янки» и «Джайнтс» с коэффициентом умственного развития 160, и я был готов на все ради того, чтобы свергнуть систему, которая убила моих родителей. Мое обучение продолжалось шесть лет. Когда я снова оказался в этой стране, то был уже майором КГБ. А сейчас я генерал-полковник – у вас это трехзвездный генерал. У меня больше наград, чем вы в состоянии себе даже представить. Я Герой Советского Союза.
– Вы просто психопат. И никакого Советского Союза больше нет, – сказал Боб.
– Очень жаль, что вас не будет на свете и вы не сможете убедиться в том, сколь жестоко вы заблуждаетесь.
Два старинных врага молча смотрели друг на друга.
Первым тишину прервал Бонсон.
– Ладно. Хватит. Убейте его.
Помощники Бонсона подняли пистолеты, 9-миллиметровые дула с надетыми глушителями уставились на Боба. Снова воцарилась полная тишина.
– Не хотите сказать последнее слово? – осведомился Бонсон. – Что-нибудь передать семье?
– Последнее слово? – переспросил Боб. – Хочу, и даже целых три: лицом к врагу.
Он повернул руку и показал им то, что было у него в кулаке, и Бонсон мгновенно понял, почему Суэггер разговаривал так громко. Потому что в ушах у него были затычки. А в кулаке он держал электрическое подрывное устройство М-57 – похожую на кистевой эспандер штучку из зеленой пластмассы, от которой отходил провод, скрывавшийся за картиной, где стояла на своем смешном треножнике противопехотная мина М-18А1, больше известная как клейморовская мина. Один или двое, самые быстрые из пятерых, может быть, и пытались выстрелить, но рефлексы Боба, видимо, оказались все же быстрее, потому что взрыв произошел раньше.
Семьсот граммов пластида, упакованного в корпус мины, взорвались немедленно, а еще через наносекунду по людям ударили семьсот мелких шариков, стена стали, устремившаяся к ним со скоростью почти тысяча двести метров в секунду. Мина сделала то, для чего была предназначена, – уничтожила противника.
Именно уничтожила, в буквальном смысле слова: верхняя половина каждого тела просто-напросто исчезла. Люди взорвались, будто проглотили по гранате, и оказались распылены, превратились в составную часть атмосферы.
Что касается Боба, то он ничего этого не видел. Колонна, как он и рассчитывал, спасла ему жизнь, загородила от ударной волны и осколков. Затычки в ушах сохранили барабанные перепонки. Но семьсот граммов пластида – это все равно не шутки. Он почувствовал, что его вышвырнуло из собственного тела, а потом душа поплыла куда-то по воздуху, пока с силой не ударилась обо что-то, после чего его сознание заполнилось ярким туманом, сверкающей пустотой. Он пробыл в отключке минуту, если не две.
Конечно же, полиция за это время не примчалась. В прибрежном портовом районе постоянно раздаются странные шумы, доносящиеся непонятно откуда: судовые гудки, грохот грузовиков, очень похожие на выстрелы звуки выхлопа плохо отрегулированных двигателей, – но зато по ночам здесь почти отсутствует человеческая жизнь. Звук взрыва был лишь одним из множества необъяснимых слуховых феноменов в городе, полном самых разнообразных объяснимых и необъяснимых слуховых феноменов.
Когда Боб заставил себя выйти из окутавшего его сознание тумана, первое, что он почувствовал, был вкус крови. И обонял он тоже только запах крови. Кровь была его собственная – текла из носа. И в обоих ушах, несмотря на затычки, звенело, будто рядом били в пожарные колокола. Ему было больно. Он подумал было, что сломал руку, но, потрогав, убедился, что нет, лишь сильно ушиб. Он приподнялся, открыл глаза и увидел перед собой целый фейерверк фотовспышек – это было реакцией его зрительных нервов на жуткое сотрясение. Некоторое время он ошеломленно моргал, потом сел, заставил себя подняться на ноги, еще несколько раз моргнул, а затем к нему вернулось зрение, и он увидел настоящий ужас.
Оказалось, что кровь, которую он обонял, принадлежала не столько ему, сколько им. Раздробленная взрывом на молекулы, она все еще висела в воздухе, как туман, сверкавший розовым в неровном свете ламп. Совсем недавно на складе было шестеро мужчин, не считая его самого. Теперь на полу торчали три ноги, причем все три принадлежали разным покойникам. А то, что осталось от Варда Бонсона, заместителя директора ЦРУ по контрразведке, адвоката с Уолл-Стрит, генерал-полковника КГБ и Героя Советского Союза, прилипло к изрешеченной шариками металлической стене позади того места, где он недавно стоял, смешавшись с останками людей, которые так умело и так долго служили ему. Вряд ли можно было рассчитывать на то, что найдется достаточно смелый – и достаточно небрезгливый – человек, который сумеет разделить эти останки. Вообще-то здесь мог помочь разве что брандспойт.
В задымленном помещении тут и там горели маленькие костерки. Листы с карандашными набросками разлетелись по полу. Боб медленно собрал их и подошел к самому большому из костров, зажженных взрывом.
Опустившись на колени, он один за другим скормил листки голодному огню. Они сразу же занялись, и Суэггер смотрел, как их охватывало пламя, как они сворачивались в тугие трубки, чернели, съеживались и превращались в хрусткую золу, которая неторопливо распадалась на кусочки, поднимавшиеся к потолку в потоке горячего воздуха.
В том настроении, которое сейчас владело им, он подумал, что видит души трех погибших парней – своего друга Донни, его друга Трига и жертвы Трига, Ральфа, что эти души наконец-то обрели свободу и отправились в свободный полет к небесам. Их ПСВОСР в конце концов наступил.
Боб подобрал с пола М-57, на котором остались отпечатки его пальцев, и сунул в карман, чтобы потом уничтожить. Это была последняя физическая связь между ним и судьбой Бонсона и его команды. После этого он выпрямился и вышел, обернувшись на мгновение, чтобы бросить последний взгляд на ту кровавую бойню, которую он здесь учинил и которая означала окончание всех осложнений его яростной жизни.
«„Сьерра-браво-четыре“, – сказал он про себя, – ведет последнюю передачу и заканчивает связь».
Он вышел в темноту, в прохладный ночной воздух, всей грудью вдыхая его свежесть, подошел к своему грузовику и, хотя все тело у него болело и из носа продолжала идти кровь, решил не задумываясь, что лучше всего будет немедленно двинуться в дальнюю поездку на запад. Пришла пора вернуться в мир.
Автор хотел бы прежде всего заверить читателей, что все описанное в книге ни в коем случае не является намеком на его собственный героизм, которым он, конечно же, никогда не обладал. Он не был снайпером морской пехоты и даже просто морским пехотинцем, он никогда не бывал во Вьетнаме, а служил самым что ни на есть никчемным в строевом отношении солдатом в 1-м батальоне (резервн.) Третьего пехотного полка в Вашингтоне, округ Колумбия, в 1969-1970 годах. Его собственная история участия в военных действиях сводится к тому, что ему довелось сидеть вместе с другими солдатами в здании Казначейства. Это было очень скучно. И однажды он распорол себе губу о колючую проволоку в лагере А. П. Хилл в Вирджинии.
Читатели также могут заметить, что я взял события, реально происходившие во Вьетнаме, литературно переосмыслил их и ради собственных литературных целей вставил в произвольно выбранный мной самим временной интервал.
В частности, я заставил морских пехотинцев лишний год вести наземные боевые действия. В реальности большинство подразделений морской пехоты покинуло Республику Южный Вьетнам уже в 1971 году. Мне пришлось перенести ключевые события в 1972 год, потому что я, не заглянув в книги и документы, выбрал этот год, когда много лет назад писал книгу «Снайпер» («Point of Impact»), первую из книг о Бобе Ли Суэггере. В более ранних книгах я также помещал события в район Анлока, который, как оказалось, находился поблизости от Сайгона, а вовсе не в районе действий Первого корпуса, где служили морские пехотинцы. Так что теперь, в запоздалой попытке добиться иллюзии точности, я дезавуировал Анлок и переместил место битвы под дождем, которую провели Боб и Донни, в зону действий Первого корпуса, рядом с лагерем Специальных сил в Кхамдуке.
Я также упростил сложную цепь событий, происходивших в Вашингтоне в течение первых четырех дней мая 1971 года, сведя их все в одну ночь, перенес резню, устроенную вьетнамцами на базе Мэри Энн (у меня это Додж-сити), в другой год и приписал ее другому роду войск, а также изобрел свой собственный жаргон для людей, служивших во Вьетнаме, прикрываясь тем предлогом, что я пишу роман, а не историческое исследование. Если говорить прямо, то одним из очень немногих реально происшедших событий из всех, упомянутых в этой книге, был тот великий перехват мяча, о котором вспоминал Донни во время перехода под дождем, совершенный во время игры против Гилмановской школы. Он действительно был осуществлен в игре против Гилмановской школы, только не в Аризоне, а в Балтиморе, сделал это мой сын Джейк Хантер, и благодаря этому «Мальчики-латиняне» в 1995 году наконец-то одолели школу Гилмана.
