аристократичной Доминики будет выглядеть… Эээ… Вот так. И как, простите на милость, я должен приблизить этого деревенского обрыгана к графу? А кого-нибудь еще более экзотического она мне подсунуть не могла? Ну, там, хасида с пейсами, скрипочкой и типичным одесским говором… Ну, разные же есть варианты. Чернокожий амбал или, там, китайский торговец с тараканьими усами. Да, точно, в нашей компании сейчас только Фу-Манчу не хватает. «Герр граф, позвольте вам представить…»
Я бросил взгляд на усевшегося прямо на полу возле выхода из вагона Степана. Он пошарил за пазухой, извлек грязный сверток, развернул мятую газету и принялся с чавканьем жевать упакованную в нее снедь. На вид, словно бы на помойке найденную.
Фрицы перестали обращать на него внимание, потому что мы уже ехали по Царскому Селу. Точнее сказать, по развалинам Царского села. Уютный город Пушкин был изуродован воронками от взрывов, стекла в домах были или выбиты, или крест-накрест заклеены. Или забиты фанерой. Догорающий танк, вписавшийся в фонарный столб. Несколько повешенных на одном дереве. Компашка фрицев, глумящихся над раздетыми догола людьми…
Сам собой включился режим «телевизора». Все эмоции приглушились и отодвинулись на задворки сознания. Так что я не отворачивался. Смотрел. И запоминал. В Пскове я не застал самых первых дней оккупации. А вот здесь…
Поезд остановился.
От вокзала осталась пустая коробка с выжженными окнами. Здания на привокзальной площади… Мозг мой старательно пытался наложить картинку «было-стало», но получалось плохо. Отказывалось мое сознание сопоставлять «пряничный городок» Пушкин из будущего и безжалостно разрушенное Царское Село сорок первого. Я видел старые фотографии, как оно все было. В музеях Царского села эти снимки хранятся в огромных количествах. Но я никогда их не рассматривал, так мазнул взглядом и мимо прошел. Как-то не приходило в голову, что я своими глазами это увижу.
Перрон был кое-как залатан досками, но в нем все равно еще зияли дыры. Никакой толпы встречающих не было — поезд деловито разгружался силами прибывших.
— Герр граф? — к компашке искусствоведов приблизился молоденький фриц, на вид вообще почти подросток, но уже с крестом и знаками отличия обершарфюрера СС. — Мне приказано проводить вас к месту проживания.
— А этот русский тоже с нами? — недовольно зыркнул в мою сторону Пульман. Двое других «искусствоведов» ощерились в издевательских улыбках, оглядывая меня с ног до головы. Я стоял, привычным уже образом ссутулив плечи.
— Может быть, мне и правда расположиться где-нибудь… В казарме… — промямлил я, не глядя на графа.
— Не мелите чушь, герр Алекс! — отрезал граф и гордо вскинул породистый подбородок. — Если бы не вы, я дважды был бы мертв. Да, герр Пульман, Алекс Волкофф будет проживать со мной.
Я незаметно облегченно вздохнул. Граф был личностью импульсивной, хрен знает, что ему взбредет в голову в следующий момент.
А вот Пульману я не нравлюсь. Всю дорогу он подчеркнуто делал вид, что меня не замечает, зато сейчас сверлил глазами, как буравчиками. Я даже с опущенной головой его злобный взгляд ощущал.
Граф принялся отдавать распоряжения солдатам, которые тащили его багаж. Беспокоился за свой патефон очень. Ну да, конечно, как он без музыки-то своей переживет эти несколько дней…
Крытый грузовик вез нас по разбомбленному Царскому Селу. Мозг онемел, будто в него влили пару литров новокаина, так что я без лишних эмоции выхватывал из окружающей реальности сцены ожившего кошмара. Фрицы выволакивают из дома его обитателей. Таких обычных на вид. Полноватый дядечка в сером костюме, с уже оторванным с мясом рукавом, но чудом удержавшейся на голове шляпе. Дамочка в строгом платье. Вышла, пытаясь сохранить достоинство и осанку. Фриц с вывалившимся над ремнем брюхом толкнул ее прикладом в спину, она неловко растянулась на брусчатке, усыпанной кирпичной крошкой. Двое подростков, мальчик и девочка. Девочка плачет, брыкается, парень пытается ее защитить. Старушка-божий одуванчик. С нее сорвали шаль, в которую она зябко кутала плечи.
Грузовик проехал. Сзади раздались два выстрела, крик нечеловеческой боли и дружный гогот.
Три уцелевших фонарных столба. На каждом — по двое повешенных.
Стол с тумбой, за которым восседает белобрысый парень с опостылевшей мне уже форме цвета «фельдграу». К столу вдоль посеченной пулями стены дома стоит очередь. Женщины, пожилые мужчины, подростки. У каждого в руках — паспорт. Ах, ну да. Регистрация жителей. Великому Рейху требуются рабочие руки.
На следующем столбе хрипло голосит матюгальник. Жизнерадостным голосом диктора он сообщает, что Царское Село освобождено от коммунистической заразы. И каждый сознательный гражданин, которому известно, где прячутся коммунисты, комсомольцы, пионеры и евреи, должен явиться в комендатуру или и немедленно сообщить.
Обгорелые стены. Воронки от взрывов. Неубранные все еще трупы, похожие на бесформенные кучи тряпок.
Даже мой внутренний голос заткнулся и никак происходящее не комментировал.
Апартаменты нам выделили в Александровском дворце. Перед колоннадой фрицы устроили кладбище. При виде надгробий из березы с табличками на немецком, я впервые за все время, которое я здесь, почувствовал хоть что-то.
Злорадство.
Хрен вам, а не легкая победа!
Кажется, уже сейчас до фрицев начало доходить, что не видать им никакого Нового года в родных Мюнхенах и Франкфуртах. Вон, уже начали укрепления возводить…
Когда мы устроились и расположились, уже стемнело. Графа поселили в просторных апартаментах в правом крыле, мне он от щедрот выделил целую комнату, с узкой кроватью, узким окном, столиком и вычурным ночным горшком. Видать, раньше там жил слуга прежнего хозяина. Раньше там еще стоял шкаф, но его грубо выволокли, на паркете зияли глубокие царапины. Электричество еще не восстановили, но свечей имелось в избытке, целая коробка. Толстые, восковые… Из церкви какой-то что ли их притащили?
— Завтра нам предстоит много работы, Алекс, так что ложитесь спать, — сказал граф, когда я, разложив свой нехитрый скарб в своей «опочивальне», зашел в его покои. Он сидел а роскошном золоченом кресле с атласной обивкой и читал книжку. На тумбочке рядом с ним стоял канделябр на пару десятков свечей. Мельком я подумал, что картина прямо-таки, как кадр из исторического фильма. Дорожный костюм граф сменил на шелковую пижаму, свет свечей поблескивал на позолоте мебели.
— Да, герр граф, — я кивнул. — Спокойной ночи, герр граф!
Поспать, да. Поспать и выспаться — это было отличной идеей. Как там дальше сложатся дела, хрен знает. А тут у меня в кои-то веки довольно удобная кровать и — о чудо! — постельное белье!
В сон я провалился моментально и без прелюдий. Только голову до подушки донес, и вот я уже в стране Морфея. Каждый раз, засыпая, я надеялся на какие-нибудь волшебные озарения,
