Вспомнив о резиновом уплотнителе в «дипломате», я решил отыскать какой-нибудь пруд. Утопить нужно было только контейнер; сам «дипломат» мог еще сослужить службу, например, отвлечь преследователей в случае погони. Да, так я и поступлю! Место же, где будет находиться контейнер, назову в обмен на твердые гарантии. Перебросив ремень сумки на другое плечо, я вышел на улицу…
Со стороны стоянки на противоположной стороне послышались настойчивые сигналы. Само собой, они предназначались не мне, но пуганый заяц и куста боится; «волком» я себя уже не чувствовал. «Только не оборачиваться!» — ускорил шаг, направляясь к троллейбусной остановке. Опередив меня на несколько метров, у тротуара лихо затормозила белая «волга». Прежде чем шарахнуться в сторону и стать в оборонительную стойку — затылком к стене, — я косанул на номер, благо машины БЕЗО от эмвэдэшных отличал с детства.
Номер был 17–24!
Пассажирская дверца распахнулась, и через мгновение я оказался рядом с Валерией. С замиранием сердца поднял на нее глаза: раз она вернулась, случилось что-то непредвиденное.
— Умер дирижер?
Она засмеялась:
— Типун вам на язык!.. Поехали, отвезу вас в одно надежное место.
Не дожидаясь моего решения (как будто оно могло быть иным!), она доехала до перекрестка, свернула и помчала по прямому, как след пули, проспекту. Я долго молчал: слова словно высохли, испарились, израсходовались напрочь. Полюса моих эмоций так часто менялись за последние сутки, что организму требовалась передышка.
— У вас есть сигарета? — спросила вдруг Валерия.
Я удивился тому, что она курит, но с готовностью достал пачку с верблюдом и протянул ей. Мне хотелось задать ей тысячу вопросов. Думаю, и ей тоже: женщина просто не может быть нелюбопытна по своей природе. Мы попали в «зеленую волну» и ехали по крайней левой полосе, обгоняя прочие машины и минуя светофоры. Стрелка спидометра застыла на отметке «100».
Мелькнул указатель «ДАРНИЦА»… Красивое название, запомню.
— У вас будут неприятности? — сочувственно спросил я у Валерии.
Она затянулась дымом, поймала мой взгляд в зеркальце заднего вида:
— Вам что, своих проблем не хватает?
При всей заурядной внешности это была красивая женщина: внутри у нее словно горел какой-то огонек, отчего глаза лучились бесовским светом. Она была одной из тех немногих, которым все идет: и сигарета, и любой расцветки платья, и смех, и даже слезы. Ее непоказной оптимизм передавался за версту, удесятеряя силу и возвращая утраченный дух.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Женя.
— «Благородный», значит? Красиво, — и неожиданно для меня она процитировала:
Мы будем нашего героя
Звать этим именем. Оно
Звучит приятно… —
чем покорила меня окончательно.
В переводе с греческого мое имя действительно означало «благородный». Римское родовое имя Валерия переводилось как «быть сильной, здоровой» — я знал об этом, потому что на протяжении двух недель, пока Танька была в роддоме, подбирал племяннику имя по книжкам. Воспользовавшись случаем, я блеснул эрудицией, а заодно выразил свое восхищение по поводу сходства ее имени с чертами характера. Она улыбнулась в ответ.
Мы миновали какой-то мост и свернули на улицу с частыми постройками. Многоэтажки редели, и я понял, что мы выезжаем за пределы города.
— Везете меня в Москву? — спросил, озираясь. — Пожалуйста, Первомайская, 13, квартира 8.
Шутка повисла в воздухе: метрах в двухстах от границы города, обозначенной огромных размеров монументом «КИЕВ», правую сторону проезжей части перекрывал полосатый шлагбаум. На обочине выстроились машины. Несколько гаишников лениво проверяли документы, досматривали багаж. Возле бетонной будки поста стояли желто-блакитные «жигули» и два таких же мотоцикла, готовые устроить гонку преследования в любую минуту. Как гаишники, так и водители транспортных средств могли оказаться операми, и если мою фотографию они еще не получили, то «дипломатом» заинтересуются наверняка. Первым желанием было — выскочить и бежать! Но куда? Открытое место, никаких ответвлений от магистрали, никакого разворота, сзади подпирает колонна…
— Обычный пост, — сказала Валерия. — Они здесь всегда стоят, — но, несмотря на внешнее спокойствие, ее пальцы на баранке побелели.
Мы подъехали к шлагбауму с похоронной скоростью. Лейтенант поднял жезл, подвергая мою нервную систему еще одному испытанию, махнул им небрежно в направлении встречной полосы: «Объезжайте!» Валерия включила левый поворот, аккуратно объехала шлагбаум и, заняв свой ряд, стала набирать скорость.
Указатель «ОБУХОВ». Машин на трассе стало меньше, повеяло свежим воздухом. Я предчувствовал, что это лишь затишье перед атакой, но заставил себя жить в отсеке текущего момента. Впервые на моей памяти инициатива оказалась в руках женщины; молчанием же я подтверждал свою беспомощность.
— Вы так хорошо знаете Киев? — принялся разматывать ее. на разговор.
— Я жила здесь двадцать лет, — ответила она.
— А в Литве как оказались?
— После консерватории вышла замуж за военного. Но сейчас там почти не живу — сплошные гастроли.
— А муж как же? Как он вас отпускает? — вопрос прозвучал до пошлости провокационно. Мы оба это поняли. По отсутствию кольца на безымянном пальце можно было догадаться, что задавать его не следовало.
Валерия впилась взглядом в дорогу, словно не слышала. Я хотел уже извиниться за бестактность, но она вдруг очень буднично ответила:
— Мой муж был убит три года назад в Афганистане, за двадцать минут до окончательного вывода наших войск. Посмертно ему присвоили звание Героя Советского Союза, но уже после того, как этот Союз распался. Теперь это не имеет никакого значения. По крайней мере, для меня.
Это были первые факты ее биографии, которые я узнал, и мне не хотелось, чтобы она опять замолчала.
— Как это — не имеет? — горячо возразил я. — Вы — вдова героя, вам положено…
— Что, Женя? — перебила она, грустно усмехнувшись. — Что мне положено? Я была женой честного, хорошего человека, а стала вдовой оккупанта. И по их теперешним меркам мне ничего не положено. Ни-че-го!..
Знакомая судьба. Я учился на юрфаке, работал в органах охраны правопорядка, а теперь служу какому-то дяде с глубокими карманами, более того — подозреваюсь в убийстве, которого не совершал, и в хищении государственной ценности, о которой не имею представления. Моя Танька окончила институт, была инженером-конструктором в престижном НИИ, с приличным для женщины окладом, а оказалась безработной матерью-одиночкой. Квадрат — бывший советник юстиции 1-го класса, Швец… А, да что там! Радость ощущения свободы, которую мы все обрели взамен ясных и благородных целей, положения в обществе — пусть невысокого, но стабильного и заработанного честно — оказалась блефом. Подлинная радость на сегодняшний день состояла лишь в том, что до нас пока не добралась война.
О, как вовремя распался могучий Союз, лишив миллионы морально уничтоженных граждан объекта ненависти! Парадокс, не имеющий аналогов за всю историю человечества: несуществующее пространство, разбитое на суверенные территории.
Я поделился своими соображениями с Валерией.
— У меня нет ненависти, — сказала она, поразмыслив. — Есть потеря гармонии. Есть ощущение человека, погрязшего во лжи. И еще — сознание рабства. Людям в серых одеждах, с серыми лицами, потерявшим ориентиры в пространстве, озабоченным единственно пропитанием, этим без вины виноватым не нужен Рахманинов. Они не смогут его понять, и от этого — фальшь, фальшь в каждом аккорде. Во всяком случае, мне так кажется. Пустое пространство бывшей страны, пустое пространство зала… Я перестала слышать музыку — она рассыпается на отдельные звуки, не попадая в сердца. Кто знает, может быть, Рахманинов тоже почувствовал это в свое время?
Она ничего не декларировала — размышляла вслух негромко, выдерживая паузы после каждой фразы, и если в этом откровении не было ненависти, то уж неприязнь к обломкам общественного строя пронизывала каждое слово. Отзывчивая по природе душа жаждала прийти на помощь заплутавшему одиночке, наперекор безликой, загадочной массе, погрязшей в коллективных грехах. Впрочем, не исключено, что разгадка ее поступка таилась в книжке, которую так самозабвенно изучал мой недавний сосед по купе.
Валерия сбросила газ, подрулила к осевой и, пропустив встречный «икарус», свернула налево.
«КО3ИН», — успел я прочитать на табличке…
Это было вполне современное село, в котором каменные коттеджи перемежались с мазанками и деревянными постройками. Населяли его, судя по всему, крестьяне, дачники и отставники — из тех, кто в силу возраста, опыта и обстоятельств успел вдоволь нахлебаться прелестей радиоактивного мегаполиса и на закате беспокойного века решил укрыться в садово-огородных убежищах.
