Вениамин Губенко, презрительно размышлявший о задней части тела Белухи, конечно же, ошибался: никто из заключенных ее не имел. Андрей отбывал наказание в спецколонии, и вопли «дайте нам эту девочку!» в его адрес не прозвучали. А в том же 1985 году Ревадзе обвинили в вымогательстве, и он получил десять лет лишения свободы, из которых успел отсидеть только один: в 1987 году он скончался в лагере крытого режима «Белый лебедь», Соликамск. Андрей Белуха, выйдя из ворот колонии, действительно увидел только пыльную дорогу и пожелтевший номер на рейсовом автобусе.
* * *
В 11.47 дверь дома, где находились Вениамин Губенко и Алберт Ли, бесшумно открылась и на пороге предстал Белуха – тучный и гладкий, без пиджака, в полосатой рубашке с неприлично расстегнутым воротом. Вениамин к этому времени пересел за стол, и глава безопасности опустил тот самый раскормленный зад в кресло.
Вениамин демонстративно посмотрел на золотые часы и внезапно успокоился.
– Ты украл у меня двадцать семь минут, – спокойно сообщил он. – Неужели нельзя было прийти пораньше?
Белуха растянул телесного цвета губы в широкую улыбку и мягко произнес:
– Когда у меня есть такая возможность, я никогда ей не пренебрегаю.
– Ну хорошо, оставим это. Ты, конечно, пока не знаешь этого субъекта.
– Знаю.
– Знаешь?! – Вениамин приподнялся с кресла, подался вперед.
– Вот так – «знаю», и все?! Отлично! Я доволен твоей работой, я узнал все, что хотел. Не смею больше задерживать тебя. – На Губенко вновь нахлынуло неистовство. Он вскочил с кресла и с размаху бросил тысячедолларовый «Паркер» на пол. – Он сказал «знаю», о господи! Он ждал, что я дернусь в оргазме!
Белуха спокойно ждал, когда босс закончит психовать. Он тоже посмотрел на часы и засек время. Излияния Вениамина длились четыре с половиной минуты. Напоследок Губенко поддел ногой авторучку, и она отлетела к двери.
– Мне можно продолжать? – спросил Белуха.
– Да!!!
Шеф безопасности затрясся от беззвучного смеха. Губенко мелко трясло.
– Перестань ржать, Андрей! И прекрати испытывать мое терпение! Ей-богу, я проклинаю тот день, когда послушал твою сумасшедшую сестру и приперся встречать тебя из тюрьмы.
– Не зарывайся, Веня! – Настроение Белухи резко переменилось. Он сурово сдвинул брови. – Эта сумасшедшая – твоя жена и, как ты правильно сказал, моя сестра.
– Я бы ни за что на свете не женился на ней, если бы знал, что у нее такой… брат.
– Тогда почему бы тебе не подать заявление о разводе? Сегодня же?
Вениамин тяжело засопел носом.
– Вы оба погорячились, – сказал Ли сквозь зубы. Ему надоело слушать эту бестолковую перебранку. – А теперь – ближе к делу. Итак, ты сказал, что знаешь, кто это был. Судя по твоему виду, ничего серьезного, да?
Глава безопасности зверофермы выдержал паузу и негромко выговорил:
– Если честно, то я не знаю имени этого парня. Но в машине нашли технический паспорт на имя Ирины Голубевой. Я без особого труда найду ее, узнаю, где она работает.
– Что тебе это даст? – спросил Алберт. Он на секунду прикрыл глаза, представив свою симпатичную соседку по офису.
– Через нее я узнаю, кто этот парень, – ответил Белуха. – Но он не профессионал, он не милиционер и не комитетчик. У него напрочь отсутствуют навыки слежки, – пояснил он. – В первом случае, когда ты обратил внимание на его машину, он проделал на дороге странный маневр, который осторожному человеку сразу бросается в глаза. Ты – человек весьма осторожный и наблюдательный, поэтому засек необычный финт.
– Пожалуй, я облегчу задачу Андрея, – сказал Ли. – Ирина Голубева – владелица типографии «Альфа-Графикс», где я снимаю кабинет. А теперь мы слушаем тебя, Андрей.
В 12 часов этого же дня Павел Мельник наведался в редакцию, где незамедлительно был принят Виктором Мячеевым.
– Как твои дела? – осведомился редактор.
– Нормально, Виктор Петрович.
– Ты получил деньги?
– Да, спасибо. То есть я пока не получил денег. Но это неважно. Мне потребуется от вас помощь.
– Да? – Мячеев взглянул на него из-под очков типа «лектор», которые приобрел специально для того, чтобы бросать суровые взоры поверх оправы. На этот раз взгляд его был беспокойным. – И в чем она выразится?
Павел поспешил успокоить его.
– Ничего обременительного для вас я не попрошу. На данном этапе мне необходима статистика преступлений и несчастных случаев в городе с 6 по 10 марта прошлого года.
– Но, Павел, – мягко изрек редактор, – я не вижу смысла в этой просьбе. Ты и сам можешь запросто получить эти данные.
Легкое недоумение Мячеева было вполне оправданным. В Климове, городе современном, к открытой информации относятся, например, списки избирателей, картотеки ГАИ, записи обращений в милицию, акты о рождении, смерти, заключении браков и т.д. Но, как правило, этими данными пользуются только репортеры криминальной хроники.
– Согласен. Но сам по себе запрос является официальной процедурой, так же как и ответ на него. Там, прежде чем получить доступ, регистрируют лицо, желающее ознакомиться с той или иной информацией. Мне придется заполнить карточку, вписать в нее номер удостоверения журналиста. Я бы не хотел, чтобы мое имя фигурировало в журналах информационного центра.
– Так-так, – редактор поддел подтяжки большими пальцами и забарабанил по животу. – Чувствую, Павел, ты собираешься заварить крутую кашу. За прошлый год, ты сказал?
– Да. С шестого по десятое марта.
– Ты сможешь хоть как-то намекнуть мне, что тебя интересует?
– Меня интересует информация происшествий за шесть дней, – настойчиво повторил журналист. – Большего я вам сказать не могу. Ведь вы же хотите спать спокойно?
– Хочу, – подтвердил редактор.
– Кого вы пошлете? – спросил Мельник.
Мячеев пожал плечами.
– Какую-нибудь девочку из отдела писем.
– Хорошо, так и сделайте. Пусть она запрашивает как лицо, уполномоченное своей организацией. Для газет это обычная процедура.
– Не беспокойся, Павел, я все устрою. Зайди часика через два.
В половине третьего Мельник имел на руках компьютерную распечатку в несколько листов. Он ожидал, что список будет огромен, но не до такой же степени…
Не заезжая домой, он отправился в публичную библиотеку. На первом этаже находился зал периодики и застекленная конторка дежурного администратора. Павел часто бывал здесь, и дежурная, узнав его, приветливо улыбнулась.
В отделе «География» Мельник отыскал интересующий его атлас. Необходимая ему информация находилась на страницах 211 – 212.
Лесной массив, неширокой полосой протянувшийся от левобережья до основной автомагистрали, разрезали всего три дороги местного значения, одна из них ответвлялась от шоссе и была помечена жирной зеленой полосой только вначале, далее она значилась как грунтовая дорога и принимала вид двух тонких, параллельно идущих полос. Южнее – примерно в семи километрах – на карте значился мотель и, чуть дальше, заправочная станция.
От закусочной «СТОП!» до зверофермы Павел проехал примерно полтора километра. Значит, если остановиться в мотеле и идти лесом, расстояние составит четыре километра: сорок минут хода. С востока – от берега реки – такое же расстояние, но в том месте нет моста.
Павел оторвался от атласа и посмотрел в окно.
Итак, чтобы не нарваться на пост у закусочной, следует воспользоваться мотелем, где можно оставить машину. Вряд ли с южной стороны, где нет подъездных путей к звероферме, существует хоть один охранный пост. Это мероприятие он запланировал на завтра, а сейчас – к Ирине.
Внешне Ирина осталась спокойной к предложению Павла немедленно отправиться в туристическую поездку. Она долго смотрела в его глаза, сравнивая того Павла и этого: ничего не изменилось за эти пять лет.
Расстались они без надрывных сцен, тихо, сидя за столом перед нетронутой бутылкой вина. У Ирины сложилось впечатление, что они на вокзале: сейчас объявят посадку – и оба разъедутся в разных направлениях, чтобы не встретиться никогда.
– Извини, Павел. Мне нужна семья. Пусть она будет маленькой, без ребенка. Я хочу любить, а не опекать. Мне необходимо, чтобы обо мне вспоминали не только тогда, когда гаснет свет. Ты самый независимый человек, это у тебя в крови, но мне хочется, чтобы человек, который находится рядом со мной, был хотя бы чуточку зависим от меня. Наверное, это единственное, чего ты не в состоянии понять и сделать. Ты талантливый, темпераментный, страстный, но ты эгоист. Я не виню тебя лично, я обвиняю во всем твою профессию. Эти два года я до крови в губах ревновала тебя к ней. Ты любишь только свою работу, а я ее ненавижу. Я уже стала разбираться в ней и вывела для себя три типа журналистов. Одни работают на публику, срывая аплодисменты. Другие – на себя, бродя всю жизнь в лабиринтах колонок, «шапок» и «подвалов» в поисках самооценки. Ты – исключение, ты не первое и не второе, в тебе постоянно присутствует какая-то болезненная вера, сочетающаяся с не менее болезненной деловой активностью. И я до сих пор не пойму, для кого ты живешь. Если бы я была уверена, что хоть немного ты живешь для себя, этого разговора бы не было. Потому что ты такой человек, что сразу отдал бы мне это «немного». Но этого не случится никогда. Несмотря ни на что, я люблю тебя, Паша…
