Сейчас он сидит напротив, и она взглядом матери смотрит на него. Может, ей показалось, но что-то незнакомое притаилось в его глазах. Где-то на самом дне.
Ира улыбнулась, переводя разговор на шутливый тон.
– Я кажусь тебе утомленной? Почему ты предлагаешь мне отдых?
– Можно сказать неправду?
– Лги, – разрешила она. – Хотя раньше ты был со мной откровенен.
– Если я скажу правду, ты меня не простишь.
– Паша, ты – чудо! – Ирина не могла не рассмеяться. – А что касается меня, то я могу простить тебе все, кроме, разве что, одного слова.
– Почему одного? – спросил Павел. – Их несколько – газетчик, журналист, репортер.
– Последнее я ненавижу больше всего, – напомнила Ирина.
– Ты не обидишься, если я дам тебе немного денег?
– Нет, не обижусь. Давай. – С нарочитой готовностью женщина протянула руку.
– С одним условием, – Павел поднял указательный палец. – Завтра утром ты должна улететь на Карибы, Канары, Кайманы – куда угодно.
– А ты не составишь мне компанию? Поедем вместе, а? Мне так хочется!
Ира снова улыбалась, но совсем невесело.
Мельник приложил руку к груди.
– Ира, я даю тебе слово…
– Слово журналиста? Ни за что не поверю!
– Я даю тебе слово, – повторил Павел, – что, как только распутаю одно дело, куда невольно втянул и тебя, мы с тобой…
– Ты что сделал? Втянул? О небеса, какое неожиданное откровение! Павлик, ты еще не успел присесть на стул, как я уже знала об этом… Мне что, угрожает опасность?
– Да, – коротко ответил Мельник.
– Смертельная?! – Женщина мастерски распахнула глаза. – Меня насмерть загипнотизирует доктор Ли?..
– Ира…
Женщина перебила его, махнув рукой.
– Знаешь, Паша, я переменила решение. Десять дней назад ты сам предлагал мне компанию, я отказалась. Я сказала тебе, что еще тогда устала. Потом я все взвесила и поняла, что те времена прошли, и мы с тобой практически чужие люди. Давай, Паша, я на себе хочу испытать то, что постоянно живет в тебе. Хотя бы один раз я хочу увидеть тень во мраке. Я все простила тебе, но осталось чувство неудовлетворенности: я хочу понять тебя. Мне не удалось сделать этого вблизи, может быть, я сумею сделать это на расстоянии. Давай деньги!
Последняя фраза никак не вязалась с ее пылкой речью. Пытаясь понять Ирину, Павел внимательно посмотрел на нее и достал из кармана деньги.
Она деловито пересчитала их.
– Тысяча долларов, да? Спасибо, Павел. Я тотчас поеду к Милене и куплю у нее клетчатое платье. Мы оба с тобой будем в клетку – это для полноты впечатления, – пояснила она. – Я, так сказать, буду в твоей шкуре.
– Эй! Кончай шутить!
– Все, Павел, топай домой или еще куда, я не знаю. А мне нужно к Милене.
В ворота городского приюта для животных въехала крытая тентом «Газель» и остановилась возле кирпичного серого здания. Заведующий поставил штамп и отметку в сопроводительном листе, выписанном на имя сотрудника районной станции по борьбе с болезнями животных, и передал ее водителю. Буркнув под нос: «Сегодня мало», он прошел длинным коридором, по обе стороны которого протянулись тесные ряды клеток с собаками и кошками.
– Семьдесят две, – наконец сказал он, посчитав животных. И окликнул дремлющего в конторке служащего: – Давай за работу.
Больших псов выводили из клеток с помощью специального приспособления для ловли собак. Петля туго затягивалась вокруг шеи животного, и оно, слабо сопротивляясь, препровождалось на улицу. Затем – в кузов машины, который представлял собой большой металлический каркас в виде клетки с натянутым поверх него тентом.
Через узкую дверь собак и кошек вталкивали внутрь; маленькие собаки и кошки невольно жались к большим псам, словно искали у них защиты. Но те сами дрожали, предчувствуя скорый конец.
Когда через полчаса загрузка закончилась, заведующий получил от водителя две сотенные купюры зеленоватого цвета. Он довольно ухмыльнулся и спрятал деньги в карман.
Немногословный водитель взял направление на ветеринарную лечебницу №1 на краю города. В стационаре для животных при лечебнице произошла схожая процедура, только животных было в три раза меньше. Затем следующая лечебница; и снова в сопроводительном листе был поставлен штамп и отметка о том, что зараженные опасными для окружающих болезнями собаки и кошки переданы для профилактических мер районной станции по борьбе с болезнями животных. Но все животные, за исключением разве что двух-трех собак с явными признаками стригущего лишая, были здоровы. Впрочем, водитель, как и машина, не имели никакого отношения к районной станции эпидемиологии.
До отказа нагруженная дрожащими от страха животными «Газель» удалялась от города.
Переходя грунтовую дорогу, Мельник заметил на ней следы гусеничного трактора. Остановившись, он прислушался. Издалека до него донесся еле слышный рокот работающего двигателя.
Западная территория зверофермы густо заросла тёрном, и журналист, втянув руки в рукава джинсовой куртки, осторожно раздвигал колючую поросль, стараясь не вызвать шума и не поранить лицо.
Под ногой громко хрустнула сухая ветка, и он замер, превращаясь в слух. И тут же услышал собачий лай. Но не грозный и свирепый, а жалобно-скулящий, приглушенный, доносившийся словно из-под земли.
Павел, вслушиваясь, не смог определить, сколько собак приняли участие в этом жутком хоре, в котором явно слышались ноты протеста, жалости, отчаяния. Ему стало одиноко и страшно.
Но это состояние продлилось недолго. Он не знал, какие звуки издают нутрии – лают ли они, как лисы или собаки, хрюкают ли, как свиньи. «Наверное, – подумал он, – это голоса нутрий. А доберманы молчат, значит, они меня не учуяли». И скорее взбодренный, чем успокоенный продолжил свой путь.
Когда в тридцати метрах перед ним громадным полукругом вырос профиль ангара, журналист остановился. Вой животных усилился, и он уже точно знал, что в этом ангаре содержатся нутрии. Что в других, он мог только предполагать. Там могли также содержать пушных зверьков, мог быть цех по убою и разделке, дубильный цех и так далее. Наличие на ферме рефрижератора говорило о том, что тушки разделанных нутрий поставляются либо на какой-то консервный завод, либо на продажу в соответствующие заведения.
Мельник определился, что находится возле третьего ангара, если вести счет от ворот. Он продвинулся немного влево и стал в просвете между вторым и третьим ангарами. Он рисковал, нарушал писанные, правда, вилами на воде, правила, вторгаясь в частные владения, стараниями ушлых крючкотворов за это можно попасть под суд. Но сейчас Павел об этом не думал.
В просвете между ангарами стояли четыре металлических контейнера, выкрашенных в зеленый цвет, и подле них два черных пластиковых мешка, которые обычно используют под мусор. Мельник еще вчера отметил чистоту во дворе фермы. Вот и здесь, возле мусорных контейнеров, в отношении порядка и чистоты все было на приличном уровне, только кое-где лежали нанесенные ветром прошлогодние листья.
Он поднял голову. Прямо над ним нависла толстенная ветка дуба, которая, слегка прогнув верхнюю кромку сетчатого ограждения, простерлась на два метра на территорию фермы.
Было безумием – влезть на ветку и пробраться-таки во двор, но Мельник с сумасбродной улыбкой не гнал эту мысль прочь, он оставил ее на потом, на всякий случай. Он вообще не знал, что сможет выжать из этой ситуации и что обнаружить на звероферме. Ведь прошел всего один день, как он знает о ее существовании. И все более таинственным и непонятным кажется ему мрачный облик Алберта Ли. Есть ли связь между спецификой его лечения и звероводческой фермой, он тоже не знал – быть может, это просто какой-то коммерческий визит, никак не соприкасающийся с лечебной методикой Алберта Ли, или обычное посещение знакомых, но Павел хотел, чтобы эта связь была, ее не может не быть, потому что он сейчас здесь. Он не был охотником, но он знал наверно, что чувства, которые обуревали его в эти минуты, были сродни чувствам охотника на крупного зверя: он не видит хищника, не видит его убежища, но знает, что зверь рядом и скоро они встретятся на тропе, где двоим не разойтись.
Где-то громко хлопнула дверь, послышались голоса, звероферма словно ожила. Журналист посмотрел на часы: 13.02. Вполне вероятно, что с двенадцати до часа здесь обеденный перерыв.
Со стороны второго ангара показались двое рабочих, одетых в клеенчатые фартуки. Они быстро миновали пространство, открытое журналисту для обозрения, и он услышал скрип открываемой двери. Тут же – уже явственно и громко – лай, жалобное скуление и… мяуканье.
Да, Павел не знал, какие звуки издают нутрии, но сейчас лаяли и скулили собаки, им вторили кошки, обмануться он не мог. Спрятавшись за стволом дуба, Мельник ждал продолжения.
В 13.15 снова скрип двери, те же двое рабочих – один спереди, другой сзади – выкатили тележку, или, скорее, клетку на колесах. Журналист проглотил ком, подступивший к горлу: тележка доверху была заполнена собаками и кошками.
