— Угу, — мрачно буркнул Панкратов. — Я так и понял.
— В общем так… Володя. Давай… Тех, что дрались, оформляй по двести тринадцатой. Заодно сто шестнадцатую можешь накинуть.
— А сто шестнадцатую-то[2] по какому поводу?
— Вот по этому, — Катя кивнула на Диму. — Господин Мало нам сейчас заявление напишет. Отвези его в травм-пункт, пусть зафиксируют побои, ну и оформляй как положено.
— Лады, — кивнул Панкратов.
— Одну минуточку. — Дима поднял руку. — Я не собираюсь писать никаких заявлений.
— Почему? — Катя повернулась к нему.
— Ну, видите ли, я постоянно проживаю в Москве. Здесь бываю исключительно наездами. Навещаю отца. Дело, естественно, передадут в местный суд, а у меня просто не будет времени появляться на процессе. Поймите правильно.
Лемехов серьезно посмотрел на парня.
— Товарищ, по-моему, не проникся социалистическим самосознанием. Кать, давай я с ним в «оперативную» схожу, поговорю, объясню.
— Не нужно. «Пробей-ка» его лучше через «центральную».
— Ладно, мать, как скажешь, нет вопросов, — кивнул Паничев. — Сейчас все сделаем. Жека, засунь их в камеру какую-нибудь, пока мы документы пробьем.
— Да ты чего! — засмеялся Панкратов. — Они и стоя в одну камеру не войдут…
— Ничего, потерпят. Или прикажешь им номера в «Метрополе» снять?
— Ага, президентские, — загоготал Лемехов.
— Все равно через пару часов придется большинство из них выпустить, — ответила жестко Катя. — Давайте, ребята, работаем.
Катя достала сигарету, закурила, сделала несколько затяжек, раздавила окурок в пепельнице.
— Пойду Гукину доложусь.
Гукин был у себя, сидел, читал утреннюю газету. Когда Катя постучала, гаркнул:
— Не заперто, — и, увидев, кто пришел, не без налета раздражения сказал: — Ты чего ломишься-то каждый раз, Катерина? Мы тут на службе, не дома. Чем я, по-твоему, здесь таким занимаюсь, что ко мне стучаться надо каждый раз? В бане парюсь или с барышнями время провожу?
— Так ведь вроде как положено, Никита Степаныч, — вздохнула Катя. — Субординация.
— Тоже мне, нашла английский королевский двор, — ворчливо отозвался Гукин, сворачивая газету и убирая ее в сейф. — Давай докладывай, как прошло?
— Нормально прошло. — Катя, не дожидаясь приглашения, отодвинула стул, присела. — Без стрельбы и большого шума.
— Ну, то, что без стрельбы, это я уже понял. А насчет шума ты, пожалуй, преувеличиваешь. — Он указал на открытую фрамугу. — Всех хоть задержали?
— Всех, Никита Степанович.
— Ага, — удовлетворенно хмыкнул Гукин. — Нашли что?
— Два ствола. Оба у «смольновцев». И на оба имеются разрешения.
— Оформи изъятие. Проверить надо бы.
— Хорошо.
— А со второй стороны?
— А со второй стороны приехал Мало-младший, сын Крохи. Один. «Смольновские» затеяли с ним драку. Мы его проверили. Ничего. Ни ствола, ни ножа…
— Ни вилки, — закончил за нее Гукин. — В общем, Катерина, давай-ка ты этого Мало-младшего отпусти.
— С какой это стати? — напряглась Катя.
Нет, тут был вопрос принципиальный. Одно дело, когда ты сам решаешь, что к задержанному никаких претензий нет, а если и есть, то доказать их не представляется возможным, тогда да. Сам дурак. И совсем другое, когда кто-то… Ладно, не кто-то, начальник, но все равно… Приказывает тебе задержанного отпустить. Это ведь твой «клиент».
— А с такой, Катерина, что никакой стати тут нет и взяться ей неоткуда. Мало-младший к делам отца отношения не имеет, является на данный момент законопослушным гражданином, даже на стрелку бандитскую, с твоих слов, приехал, как лох, в одинаре, ни стволов, ни ножей при нем не обнаружено, так что… — Гукин развел руками. — Придется товарища Мало Дмитрия Вячеславовича отпустить.
— Никита Степанович, — в Кате заговорил характер, — это что, шутка?
— Да какие уж тут шутки, Катерина, — Гукин вздохнул, понизил голос. — Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не понимаю? Скорее всего, этот младший и есть настоящий «папа». Не совсем же он безмозглый баран, чтобы на такую стрелку в одиночку ехать. И отец его не отпустил бы, не будь он при делах. Но… Доказательств против него нет. Так что… — Гукин выдержал паузу. — Мне, Катерина, такой человек звонил насчет этого Мало — страшно даже сказать. Из самой Москвы.
— Когда этот человек успел узнать, что Мало задержан? Мы же его всего минут двадцать как в УВД привезли. Стоп! — Катя насторожилась. — Человек, случаем, не Козельцев Владимир Андреевич?
— Козельцев. — Теперь настала очередь Гукина удивляться. — А ты откуда знаешь?
— Козельцев вчера приезжал в город.
— Так. А почему мне сразу не доложили? Это же ЧП. Человек такого масштаба варит какие-то дела в городе, а начальник УВД ни сном ни духом. Катерина, ты хоть представляешь, что это означает? А это означает, что УВД хреново работает, вот что это означает.
— Никита Степанович, я сама только сегодня узнала, — повинилась Катя. — Его ребята из ГИБДД на выезде засекли. Или на въезде?
— И что, по-твоему, этот Козельцев здесь делал?
— К Мало приезжал, само собой.
— Правильно. А зачем?
— Дело у них какое-то общее.
— И я, Катерина, так думаю. Только вот… — Гукин потер подбородок. — Дела у них могут быть разные. Могут быть вполне законные, а могут…
— Никита Степанович, нет проблем, родненький. Давайте я его на четверть часа Лемеху отдам. Через двадцать минут полный отчет вам на стол положу, — жестко усмехнулась Катя.
— Катя, да ты что, с ума, что ли, сошла? Давно в старлеях не ходила? Да этому Мало, с такими-то знакомствами, только трубочку снять и номерок набрать. У нас весь личный состав сменится в течение суток. — Начальник УВД поморщился. — И потом, что это за клички такие дикие! Лемех, Пан, Жека… Не первый раз, кстати, слышу. Катерина, мы же не уголовники.
— Правильно, Никита Стапанович, — тускло улыбнулась Катя. — Поэтому у нас клички, а не погоняла.
— Так, Катерина, ты давай возьми этого Дмитрия Вячеславовича в разработочку. Контактики его здесь, в городе, пробей. Телефончик на прослушивание поставь.
— Ага, а санкцию мне кто подпишет? Господь бог?
— Какая ты меркантильная, Катерина! — вздохнул Гукин. — Сделаю я тебе санкцию, успокойся, сделаю. Кто там у нас сегодня по прокуратуре дежурит? Гринев?
— Гриня, — подтвердила Катя.
— Ну и отлично. Объясню, что к чему. Поймет. Не дикий, поди.
— Собственно, мы так и хотели поступить, Никита Степанович, — кивнула Катя. — Правда. Я же тоже про этого Мало догадалась.
— Ну вот, так и поступите, раз хотели, — кивнул Гукин. — Кстати, Катерина, что там за разговоры вокруг твоего Лемехова идут? Якобы он задержанных прямо-таки терроризирует?
— Разговоры? Вокруг Антона? Ничего подобного за ним не замечала. Если бы что-то было, обязательно всплыло бы. Не первый же год вместе работаем.
— То-то и оно, Катерина, — пробормотал отвлеченно Гукин, вновь берясь за бумаги. — То-то и оно.
— Товарищ полковник, я не поняла, это что, наезд?
— Катерина, что за жаргон? Ты еще по фене ботать начни, — ворчливо осадил ее Гукин. — Сама же только что предлагала…
— Я предлагала передать Мало-младшего Антону как лучшему оперативному работнику группы. А вы что подумали?
— Да ничего я не подумал. Чего ты вскинулась? Я же сказал: «говорят».
— Так говорят, Никита Степанович, разное, — возразила Катя. — Например, что кур доят.
Гукин взглянул на нее с удивлением, покачал головой.
— Ты не дерзи, Катерина. А то ведь не посмотрю, что ты у нас капитан теперь. Посажу под арест на пару суток.
— Не посадите.
— Почему?
— А потому, что все управление знает, что вы справедливый.
Катя улыбнулась. Начальство, оно тоже доброе слово любит… Тем более в ее словах не было и доли лести. Гукин слыл в управлении «правдолюбцем».
— Ишь ты, лиса, — усмехнулся Гукин. — Все, иди, свободна.
— Ладно.
— Ты, Катерина, в милиции служишь, между прочим. Что это за «ладно» такое? В уставе нет никакого «ладно». Есть слово «есть». Да, кстати, чуть не забыл. Кто это из твоих орлов ночью на Макаровке чудил?
— Все-то вы знаете…
— Работа такая. Плох тот начальник, который не знает, чем занимаются его подчиненные. Так кто у тебя там такой шустрый?
— Я не в курсе, Никита Степанович, честное слово, — пожала плечами Катя.
— Да? — Гукин вновь углубился в чтение бумаг, лишь густыми бровями шевельнул. — Так вот ты передай тем, насчет которых не в курсе: еще раз попадутся, пусть пеняют на себя. Поганцы, прости господи. Нашли себе развлечение. Что, городских мало? По общежитиям таскаются, погоны позорят…
— Обязательно передам, — кивнула Катя.
— Вот и давай, — пробормотал Гукин, пробегая взглядом очередную бумагу. — Все. Свободна.
