С крыши вагончика плеснуло пламя. Картечь стегнула по верху кабины, наполнив ее гулким звоном. Вовец не обратил внимания, он уже не боялся ничего, захваченный азартом.
– Упреждение делай, когда по движущейся бьешь! – крикнул в ответ и включил фары: они у бульдозера вынесены высоко по бокам кабины, внизу-то их загораживает лопата, она же "нож" по-народному.
Свет фар ослепил стрелка. Тот, встав на одно колено, целился с крыши. Вовец нисколько не боялся, ревущее жаркое железо давало ощущение защищенности и силы. А вот стрелок на голой крыше в бьющих в упор лучах света неизбежно должен был ощутить себя открытым со всех сторон, как голый на стадионе. Он опять выстрелил, но промазал, чего и следовало ожидать. Резко дернул к себе левой рукой цевьё ружья, словно рукоятку велосипедного насоса. Именно за такую конструкцию, когда патроны как бы закачивают из подствольного магазина в патронник затвора, ружья подобного типа прозвали помповыми. И сейчас после движения цевьём, выбросившего вбок стреляную гильзу, тут же грянул новый выстрел. Но и эта порция картечи прошла мимо, даже в трактор не попала, в землю чпокнула. Ружье не имело прерывателя курка, поэтому сразу после перезарядки раздавался выстрел, надо было только держать прижатым спусковой крючок. В принципе скорость стрельбы зависела только от скорости передергивания затвора движениями левой руки. Этот парень, ослепленный фарами, оглушенный ревом двигателя и не на шутку перепуганный прущим прямо на него стальным чудовищем, дергал рукой со скоростью отбойного молотка.
Через пару секунд подствольный магазин опустел, а при таком сумасшедшем темпе стрельбы о прицеливании не могло быть и речи, особенно когда свет прямо в глаза. Не то что в трактор, парень бы сейчас в Китайскую стену с пяти шагов не попал. Оставалось драпать. Словно лев на буйвола, бульдозер налетел на торец вагончика, ударил стальной лопатой в треугольник прицепного устройства. Стрелок на крыше едва успел вытащить из кармана и распечатать картонную коробочку с патронами, но зарядить ружье не сумел, от сильного толчка повалился на спину и вытряхнул полпачки через плечо. Покатая крыша плохо приспособлена для раскладывания патронов. Тонкие картонные цилиндрики с металлическими донцами быстро попрыгали вниз, нырнули в мох и притаились.
Стрелок чуть не заплакал от досады. Он купил патроны на свои деньги по двадцать рублей за штуку, чтобы поохотиться в окрестных лесах, а хозяйских патронов было выдано всего на один магазин. И теперь он сразу вспомнил о затраченной сумме, судорожно смял пачку, чтобы остальные не выпали, и сунул ее обратно в карман.
Вовец в это время потянул рычаг лебедки, поднимая лопату повыше, и дал полный ход. Бульдозер рыкнул, задранный кверху треугольник с прицепным кольцом на конце хлопнул о стенку, вагончик дернулся и покатился, кренясь на кочках и рытвинах. Веселый кураж не отпускал Вовца, разгоряченная душа рвалась на волю и требовала песни.
На Тихор-рецкую состав отправится!
Вагончик тронется, пер-рон останется!
Угрожающе заваливаясь то на один бок, то на другой, балок споро катил к лесу. Открытая дверь хлопала, из дверного проема с бренчаньем сыпались различные кухонные причиндалы. Стрелок, распластанный на крыше, судорожно цеплялся за жестяную трубу кухонной печки, прижимая животом ружье. Тонкое железо, – перекаленное, изгоревшее, – хрупко. Труба сломалась. Стрелок упал с крыши, но удачно, ничего из костей не сломал, только лицо немного обшкарябал. Он не сразу понял, где оказался, и продолжал лежать, когда в полуметре от него хищно пролязгали гусеницы, швырнули в лицо горсть влажной земли, дохнул вонючим жаром двигатель, и сверху, перекрывая грохот дизеля, донеслось ликующее скандирование:
– Вагончик тронется, вагончик тронется, вагончик тронется, а он – останется! Оба-на!
Балок вкатился в подлесок, сминая мелкие сосенки. Охранник сел, привалясь спиной к свежему пеньку, судорожно принялся выковыривать патрон из пачки, не доставая ее из кармана. В голове звенело. Всего оставалось пять патронов, как раз наполнить магазин. Торопливо, с трудом попадая трясущимися руками в казенник ружья, охранник втолкал один за другим все патроны в подствольную подающую систему. По-прежнему сидя на земле, прицелился и выстрелил вслед уходящему трактору. Позади кабины расположен плоский топливный бак. Картечь пробила миллиметровое железо, наполнив полупустую емкость гулким звоном. Вовец понял причину продолжительного звука и прекратил толкать бульдозером застрявший вагончик. Дал задний ход. Новая порция свинца прошила бак, но на этот раз никакого гула и звона не последовало. Заряд вошел в нижнюю часть емкости, в рваное отверстие хлестнула кривая мутная струя. Солярка – это вам не бензин, ее не так просто поджечь, поэтому Вовец не боялся попадания в бак, просто двигаться задом неудобно. А в грязное узкое окошечко в задней стенке кабины невозможно ничего разглядеть.
Он принялся разворачивать трактор на одной гусенице. Картечь сквозанула через кабину, вынесла стекла обоих дверец. Осколок стекла впился в щеку. Вовец разозлился. В свете фар возник человек. Он стоял метрах в пятнадцати и целился из ружья. Вовец втопил педали, скособочась на сиденье, втянув голову в плечи. Его тут же осыпало осколками лобового стекла. В кабину ворвался встречный воздух пополам с выхлопными газами. Вовец поднял голову и глянул вперед. В свете фар в нескольких метрах впереди трактора бежал человек, Вовцу с высоты кабины были видны только голова и плечи. Охранник, а это был, конечно же, именно он, ружье не бросал, держал обеими руками перед собой. В патроннике сидел еще один заряд, но охранник не мог остановиться, чтобы развернуться и выстрелить. Но если бы рискнул, можно дать гарантию в сто процентов, что через секунду-другую оказался бы намотан на гусеницы. Человек в такой ситуации инстинктивно бежит к укрытию или к другим людям. Охранник несся прямиком к штабелю ящиков, которые в неровном свете костров крушил Клим. Он разбивал клювом обушка боковые доски, сшибал их несколькими ударами и сбрасывал на землю каменные цилиндры керна. Вовцу оказалось по пути с убегающим, он тоже ехал к штабелю и теперь уже вовсе не собирался гоняться за каким-то придурком с "помпушкой". У него самого на коленях лежала такая же. Он мог, если бы захотел, бросить рычаги, высунуться в расстекленную раму "лобешника", со вкусом прицелиться в прекрасно освещенную спину и всадить с десяти-пятнадцати шагов горсть свинца точно промеж мокрых лопаток.
Охранник не видел, что у него под ногами, лучи фар шли гораздо выше. Он зацепился ботинком за корягу и упал, ружье вылетело из рук. Вовец тормознул, двинул рычажок, освобождая лебедку, опустил острый низ лопаты на землю, тронул машину вперед. Ворох земли, вывернутых корней, срубленных сучьев взбугрился впереди бульдозера, поднялся крутой волной, пополз вперед. Охранник заорал и тут же заткнулся, накрытый земляным валом. Вовец дал задний ход, осторожно объехал свежую кучу и подкатил к наполовину разломанному штабелю. Махнул из кабины Климу, чтобы отошел в сторону. Попробовал осторожно толкнуть ящичный штабель, но сразу почувствовал, что порастерял навыки управления за последние годы. Трактор дергался и хотя слушался рычагов, двигался судорожно, рывками. Вовец весь вспотел. Наконец наехал тихонько, накатил на стопу тяжелых ящиков, остановился, стал задирать вверх лопату. Ее нижний край, выгнутый вперед острым ножевым лезвием, подцепил штабель, перекосил его, приподнял ближнюю сторону. Клим забарабанил обушком в дверцу, заорал во всю глотку:
– Стой! Стой, мать твою!
Вовец выбрался из кабины, спрыгнул на землю. Его слегка покачивало после такой скачки по кочкам. Двигатель трактора негромко тарахтел на холостом ходу, дребезжа расшатанными железками. Клим по пояс влез под ящики, державшиеся на кончике бульдозерного ножа. Вовцу даже нехорошо сделалось от такого вопиющего нарушения правил техники безопасности. Сорвутся вниз ненароком, как это обычно случается, и, словно на гильотине, разрубят пополам. Клим выпрямился, оглянулся, увидал подходившего Вовца, замахал рукой:
– Давай скорей! Помоги-ка. Не могу один вытащить, тяжелый…
Вовец подбежал, запоздало сообразив, что следовало бы столкнуть штабель бульдозером, раз уж сумел так четко подцепить. Оглянулся, не подкрадывается ли кто сзади, повел стволом ружья, готовый в любое мгновение нажать спуск.
Работяга в замасленной куртке, – спина жирно отблескивала в свете костров, – раскидывал руками комья земли, оплетенные обрывками корней, раскапывал тот холмик, что Вовец нагреб над нерасторопным охранником. К нему подбежал второй, в драной телогрейке на голом торсе, поддергивая сползающие трикотажные штаны, видать, натянул спросонья что под руку подвернулось. Он боязливо покосился на ружейное дуло и принялся помогать своему товарищу. Для обоих, очевидно, было привычным делом ворочать голыми руками колонки керна, буровые трубы, копаться в железных кишках механизмов и делать прочую тяжелую мужскую работу. Опасности они не представляли. Вовец прислонил ружье к лопате бульдозера, посветил фонариком. Три больших прямоугольных ящика, наполненных каменными цилиндрами, косо зависли на кромке бульдозерного ножа. Под ними на земле стоял еще один такой же ящик – метр на метр с четвертью размером, высотой сантиметров тридцать пять. Вовец посветил внутрь этого нижнего ящика. Вздрогнул, наткнувшись взглядом на остекленевший, закатившийся глаз.
