– Слава Богу, живы, – попытался подбодрить командира Олег Башлаков.
– Жив-то жив, а разборок будет, ты и представить себе не можешь.
– Так ведь ничего не пропало, товарищ майор, все на месте.
– Может, и плохо, что все на месте, – явно путаясь в собственных мыслях, пробормотал майор Борщев. – И почему я сразу не начал стрелять?
– Там же было темно, товарищ майор, как у негра в жопе.
– Да, не додумались, – как бы размышляя, протянул майор, – надо было вскрыть дверь и одновременно включить свет.
– Конечно, товарищ майор, – согласился сержант Котов, – если бы мы поступили так, то наверняка Башлаков его пристрелил бы.
– Об этом никому ни слова. Ехать еще далеко и по дороге мы решим, что и кому говорить, как объяснить происшедшее.
– Да, товарищ майор. Что делать сейчас? Лазарев уже вернулся от рации.
– Я передал, что у нас неприятности.
– И что? – посмотрел на своего починенного майор Борщев.
– Перешли на открытый текст.
– Однако!
– Их интересовало лишь одно – пропало что-нибудь из груза или нет.
– А ты что сказал?
– Я сказал, что не знаю, сколько баллонов было в ящике. Они спросили: «Три?» Я ответил, что три.
– Помоги-ка мне встать.
Капитан Лазарев помог Борщеву подняться, и тот, припадая на простреленную ногу, двинулся, придерживаясь за стены, в багажное отделение.
– Дайте хоть глянуть, за что меня подстрелили. Он долго стоял, склонившись над ящиком, рассматривая поблескивавшие цилиндры. Затем изучил металлическую табличку, прикрученную никелированными шурупами, прочел длинную надпись, состоявшую из букв, цифр и косых скобок.
– Как ты думаешь, что это?
– Я думаю, это контейнеры, – прошептал Лазарев, – а в середине какая-то страшная химическая начинка.
– Думаешь, нервно-паралитический газ?
Лазарев кивнул:
– Да, что-то похожее. Хорошо, что не повредили контейнеры, когда стреляли. Если бы прострелили, мы бы все уже были трупами.
– А может, там платина или уран?
– Нет, нет, – возразил капитан, – если бы там находились радиоактивные вещества, к каждому контейнеру был бы приделан счетчик и стоял бы специальный значок. Это химия, что-нибудь из химического оружия.
– Ладно. Опусти крышку и пошли отсюда. Не нашего это ума дело. Слава Богу, вовремя спохватились.
– Могли бы и предупредить, – Лазарев опустил крышку.
– Побыстрее бы избавиться от этой дряни…
Литерный поезд с пятью вагонами мчался сквозь ночь на запад, словно бы спешил убежать от наступавшего рассвета Везде ему давали дорогу, семафоры встречали его зеленым лучом, и поезд беспрепятственно проносился мимо маленьких станций, мимо составов, замерших на запасных путях. Туда, вперед, на запад, где должны встретить груз ЕАС – 792. Туда, где кому-то срочно понадобилась смерть.
Постанывал от боли майор Борщев. В почтовом вагоне никто не спал, всех вывело из себя это странное ночное происшествие, неожиданное, нелепое нападение на ночной вагон.
– Как ты думаешь, Борис, это было случайное нападение? – поинтересовался у майора Борщева капитан Лазарев.
– Да кто его поймет, – постанывая от боли, принялся рассуждать Борщев. – Думаю, что если бы специальное – не одиночка бы в дверь вломился, и вооружены нападавшие были бы не хуже нас – автоматами, а не кулацкими обрезами. Не стреляли бы картечью, а изрешетили бы нас всех, покатился бы пустой вагон дальше, и рация молчала бы. Не смогли бы мы ответить на позывные.
– Я тоже так думаю, – согласился капитан, – случайный грабитель. Ведь предупреждали, что на этой дороге, особенно на сопках, есть любители легкой наживы. Вот один и нарвался на наш вагончик.
– Жаль, не подстрелили, – пробурчал майор Борщев, прикрывая глаза тяжелой ладонью.
– Ты поспи, Борис. Хочешь, еще один укол сделаю?
– Нет, лучше сто граммов спирта. Мне так больше по душе.
Лазарев отвинтил крышку на фляге и плеснул в кружку неразбавленного спирта.
– Так и будешь пить? Или может развести немного? Вода в чайнике осталась.
– Не надо разводить, давай как есть.
– Смотри…
Майор Борщев приподнялся, взял в правую руку кружку и одним глотком выпил неразбавленный спирт. Затем надолго закашлялся.
– И сигарету дай.
– Ты же не куришь.
– Нога болит.
– Вроде кость не задело.
– А ты откуда знаешь? – злясь на боль, огрызнулся майор Борщев.
– Я же пощупал твою ногу.
– А что се щупать, небось, не женская грудь… Вся онемела, как протез.
– Это от жгута, – улыбнулся капитан.
– Можно подумать, мне от этого легче. Дурак я – сам же полез…
Четыре сержанта сидели поодаль, у двери в багажный отсек. Их лица оставались сосредоточенными.
– Возим черт знает что! Даже понятия не имеешь, из-за чего голову подставляешь, – сказал Олег Башлаков.
– Какая тебе разница, знал ты, что лежит в этих ящиках или нет?
– В принципе, ты прав, – согласился Башлаков, прикуривая сигарету.
А поезд, грохоча по стыкам рельсов, мчался сквозь ночь на запад.
* * *
Ни майор Борщев, ни капитан Лазарев – никто из шестерых охранников груза ЕАС – 792 не подозревал, что их составом интересуются не только случайные грабители. На одном из перегонов, до которого литерному поезду оставалось часа три с половиной ходу, уже была запланирована авария.
На военной карте красовался черный крест, обведенный красным маркером. В полукилометре от запасного пути, в лесу стояли, дымя выхлопными трубами, два КамАЗа – один с кунгом, другой трайлер. В теплом, жарко натопленном кунге, за столом сидели четверо мужчин в камуфляжной форме. Лицами, выправкой они совсем не походили на кадровых военных – небритые щеки, горящие взгляды – ни дать ни взять, партизаны. Сухощавый мужчина то и дело поглядывал на карту, а затем на свои часы. Остальные трое обращались к нему, называя не иначе, как «полковник».
– Так вот, ребята, через три с половиной" часа литерный поезд окажется вот здесь, – он чиркнул ногтем по карте. – Отсюда он должен будет свернуть на запасной путь. Там стоят составы, груженые лесом. Подъезд свободен, еще вчера его расчистили Литерный должен врезаться на всем ходу в товарняк с лесом. Пока суд да дело, мы будем на месте. Быстренько перекинем на трайлер шесть ящиков и уедем. Все понятно?
– Куда уедем? – поинтересовался один из «партизан». Полковник улыбнулся: странно, но под кожей, обтягивавшей его череп, еще существовали мышцы, способные выразить чувства.
– Все знать не положено, особенно на войне! Всем понятно?
– Конечно, понятно, полковник, – сказал широкоплечий мужчина и поскреб небритую щеку. – Уже две ночи торчим здесь, неужели нельзя объяснить все как следует?
– Ты хочешь хорошо заработать?
– Конечно., хочу.
– Тогда сиди и помалкивай, – отрезал сухощавый мужчина, которого все называли Полковником, и потер покрасневшие от бессонницы глаза.
– Жарко тут, как в бане.
– А кто тебя заставляет так топить? Жарко – иди выйди, проветрись.
– Там мороз.
Полковник хрустнул суставами пальцев, встал и разогнулся в полный рост. Его седая голова почти упиралась в потолок невысокого кунга.
– Ты кого послал на переезд? – глядя в заледенелое окошко, спросил Полковник.
Тот, к кому он обратился, расстегнул верхнюю пуговицу и посмотрел на командира.
– Кого ты сказал, тех и послал.
– Усатого с Колькой?
– Их…
– Что-то от них ни слуху, ни духу.
– Придет время – услышим. Доложат.
– Ну что ж, тогда остается ждать. Можно часа два подремать, нечего с машинами лишний раз на переезде светиться. Это хорошо, что Усатого послал…
Полковник сел, опустил голову на стол и уткнулся лицом в карту.
«Усатого при всех по имени не называть» – подумал он, чувствуя, что расслабляется, рслаксирует, таких моментов он боялся больше всего. Не ровен час и скажешь лишнее.
Полковник прикрыл глаза.
«Как же, скажу я вам, куда мы с ящиками отправимся, от больших знаний большая печаль.., или как говорили мне в детстве те, кто не читал Еклезиаста: много будешь знать – скоро состаришься. Старость, ребята, грозит немногим из нас, ой, немногим», – полковник беззвучно рассмеялся.
* * *
Двое мужчин в военной форме, в теплых пятнистых бушлатах брели по глубокому снегу к переезду – туда, где виднелась маленькая, занесенная с одной стороны будка стрелочника. Над трубой поднимался дым. Чуть левее, на запасных путях, чернели составы, груженые лесом. Среди снегов возвышалась мачта семафора.
Когда до дома стрелочника оставалось метров пятьдесят, люди в военной форме остановились, поправили ремни коротких, с откидными прикладами, автоматов. Худощавый мужчина лет тридцати пяти с покрытыми инеем усами расстегнул бушлат и вытащил небольшую рацию с мягкой, обтянутой резиной антенной. Он поднес рацию ко рту и принялся вызывать:
