— Где взял? Опять Бондареву кого продал?
— Я честный вор и никого не закладываю, — оправдывался Гном.
— Зенки выбью, стукач! Тоже мне, вор! Ишь, коробку открыл! В прошлый раз, когда ты у него был, троих кентов в шизо кинули. Из-за тебя, падла! Ты их засыпал!
— Не я! Мы о другом говорили.
— Откуда он узнал про «три листика»?[6] Ты стукнул!
— Да нет же!
К ругающимся подошли другие зэки.
— Вот посмотрите, кенты, на старого хорька. Он опять Бондарю трепался про нас. Папироски принес. Куш сорвал на нас.
— Да никто из вас ему не нужен!
— Уж не ты ли ему нужен, плюгавая падла!?
— Вот кто! — достал Гном фотокарточку. Кто-то из зэков вырвал ее.
— Значит, не нас? Другого? Но он тоже вор?
— Он не наш, — съежился старик.
— Воры, где бы они ни были, все родные меж собой.
— Этот уже «жмурик»[7], ищут кто прикнокал.
— А, вот оно что! Значит, среди нас! — закричал визгливый карманник.
— На кого указал? — орал над самым ухом «щипач».
— А ну, отойдите! — отодвинул зэков «бугор».
— Если б я заложил, разве принесбытебе папиросы. Нашел бы, куда спрятать. Со мною говорили, как с самым старым зэком. Советовались… Приезжий там был. Я так смекнул, что следователь он. В форме прокуратуры.
— Это с тобой советовались? Ха-ха-ха! Да кто ты такой?! Вон они со мной как посоветовались, так и влепили мне червонец. А насчет папирос не темни. Некуда тебе их прятать. Всюду бы нашли. А за скрытое; какое не бывает без причин, без разговоров грабанули бы. Ну а теперь колись, что из тебя Бондарь выдавил?
— Да ничего…
— Бондарь за зря ничего не дает. А ну! Раскалывайся, лярва! — рванул «бугор» старика за грудки. Тот упал. — Кличь сход! — приказал «бугор» «шестерке». Тот выскользнул за дверь. А вскоре в шестой барак потянулись воры.
— Кого судить будем? — спрашивали они.
— Гнома.
Когда все собрались, встал «бугор»:
— Давайте назначать. Кто нынче будет за судью?
— Ты, Шило!
— Согласен! — рявкнул «бугор». — Кто прокурор?
— Коршун пусть будет.
— Кто защитник?
Все молчали.
— Поскольку судить будем не на жизнь, а на смерть, без адвоката нельзя, — добавил Шило.
— Ну, тогда пусть «сявки» решат, кого они назначат защитником от себя, — буркнул кто-то из угла.
«Сявки» на нарах зашушукались. Заспорили.
— Ну, долго вы там? — не выдержал «бугор».
— Пусть Штопор будет, — визгнуло с нар.
— Кому ксиву[8] вести? — продолжил Шило.
— Крест, пусть он!
— Кто заседатели?
— Дубина и Мавр.
— Все, кенты, занимайте места! — рявкнул Шило. И, оглядев всех воров, сказал Гному. — А ты, падла, куда спрятался? А ну, вылазь сюда! Коль клетки нет, садись на «парашу».
Гном молча повиновался.
— Итак, кенты, начинаем судебное заседание по делу Гнома, обвиняемого в «стукачестве» на всю компанию. Как это было: пришел этот… и положил мне на стол папиросы. Когда я спросил, где он взял, сказал — у Бондаря. Все вы знаете, что неделю назад сели в шизо трое наших кентов. Это Бондарь кинул их туда. А стукнул на них вот этот! — ткнул Шило пальцем в сторону Гнома, дрожащего на «параше».
— Не продавал я их, — заверещал старик. Но кто-то ткнул его в затылок.
— Не мешай суду. Дадут и тебе слово!
— Так вот, когда я спросил его, кого он в этот раз заложил Бондарю, Гном ответил, что его советчиком позвали. К приезжему. К следователю.
В бараке поднялся смех.
— Где — следователь? Где — Гном?
— Вот так, кенты, и никак эта лярва не хочет сознаться ни в чем. Но если он говорил со следователем, откуда папиросы? Вы знаете, чем угощает прокуратура нас? — воры рассмеялись.
— Я по-хорошему предложил ему сознаться во всем. Но он, гад, ни в какую. И еще мозги пудрит, будто бы прокуратуре помощь нашего Гнома понадобилась. Вроде мы не знаем, кому и какая помощь от него нужна. Валяет тут ваньку. К тому хочу добавить, что по вине его мы не раз сыпались. Вначале он нас закладывал бесплатно. Теперь уже откровенно, за плату. Да еще, паскуда, говорит, что мог бы спрятать папиросы, так хрен бы я догадался, что он у Бондаря был.
— А откуда про это знаешь? — невпопад выкрикнул «адвокат».
— Пора знать, что вопросов суду не задают. Эй, там… вмажьте Штопору за неуважение, — услышав звук затрещины, Шило удовлетворенно кивнул и хотел сесть. Но, вспомнив о своих обязанностях, обратился к Гному: — Говори. Все, как перед родной мамой!
Гном встал. Обвел воров грустным взглядом:
— Кенты мои, ни в чем не виноват я перед вами. Ни сегодня, ни неделю назад. В тот раз Бондарь спрашивал меня не про «три листика». А про то, кто убил «суку», за какую я сижу. Но я не раскололся и опять сказал, что «суку» того сам грабанул. И вины барака в том не было. А на кайфе кенты сами засыпались. По запаху. Их конвой унюхал. В этот раз меня спрашивали про хмыря, какого никто из вас не знает. Его пришили. Потому как на фотографии, которую мне дали, тот мужик уже жмур. Но они не знают, кто он? И… кто его ухлопал…
— Зато ты будешь знать, кто тебя угробит, — прервал «заседатель» Дубина. В бараке зашумели.
— Тихо, падлы! Суд это или не суд!
— Всем заткнуться! А ты, Крест, веди ксиву! — рявкнул Шило.
— Я не сказал ничего. Стемнил, что надо кое-что вспомнить и посоветоваться в бараке с кентами. Они дали мне фото того фрайера, а Бондарь папиросы — в аванс. Вот и все. Когда я вернулся, хотел поговорить с «бугром», как вор с вором. Но он сразу на меня бочку покатил. Обещал мурло на спину закрутить. А слушать ни о чем не захотел. Вот так все и получилось, — развел руками Гном.
— Ты все? Оттрепался? — спросил Шило.
— Да, — дрогнул голосом Гном.
— А теперь начнем допрос свидетелей, — нахмурился Шило и, указав на старика в углу барака, повысил голос: — Тебе слово, Белая лошадь. — Старик встал.
— Ты давно знаешь Гнома?
— В одном году попали.
— Способен он продать своих?
— Нет, Шило. Не верю я тому. Гном хоть и не «в законе», но честный вор. Своих не закладывает. Сам за «суку» срок тянет. Разве может такой заложить! Не пофартил он тебе чем-то. Вот ты и лезешь и бутылку. А при чем тут все мы? Зачем вора позоришь ни за что?Скажи лучше ему прямо, чего хочешь ты от него? И все тут.
— Язапретил ему с Бондарем говорить о чем бы то ни было. А он снова за свое, — кипятился Шило.
— Мы знаем тебя. Гном никому зла не делал. Кентов всегда выручал. Кенты вышли, а он здесь. Их вину на себя взял. Это ему они посылки шлют. А ты их у него отбираешь. Ничего Гному не даешь. Нечестно так. Гном тоже молодым был. И пусть «бугром» его не сделали, в «сявках» он тоже не ходил. А почему ты его здесь, на суде, на «парашу» посадил?
— Садись, Белая лошадь, говорить надо по существу. Сейчас не меня. Гнома судим.
— Лярва ты, а не «бугор», — сел на место старый зэк.
— Ну а ты, Сатана, что скажешь? Как думаешь про Гнома? — спросил Шило патлатого худого мужикам
— Я? Коль ты думаешь, что Гном — «сука», значит, есть основания. И нехрен тут сопли распускать, что было прежде. Мы не за прежнее его судим. А за сегодня. Облажался— отвечай. Сами жить не умеют — другим не дают. Жалей их всех. Ишь, посылки отнимают у них! Верно, на это Бондарю капали? Сексоты[9] проклятые. Бей их на месте и все тут. Совсем обнаглели.
— Молодец, Сатана! Пиши, Крест, пиши!
— Так их!.. — неслось с нар.
— Что скажет сам Саквояж? — ухмыльнулся Шило плосколицему беззубому старику.
— Лишить слова «майданщика»!
— Он не в законе!
— Саквояж — «шестерка»!
— Суд необъективен!
— Равный равному судья!
