— Хлопцев полагает, что следователей военной прокуратуры праздники не касаются. И в целом он прав. Действительно не касаются, — сказал Максим и попытался улыбнуться. — Не сердись, Ир, я постараюсь побыстрее.
— Понятно, — каким-то отсутствующим голосом сказала Ира. Она как-то сразу поникла. Максиму даже показалось, что жена стала меньше ростом. — Мог бы сказать, что у тебя тоже семья, ребенок. Что мы сегодня собирались пойти погулять в парк.
— Ирк, это ведь работа. — Максим посмотрел ей в глаза. — Моя работа. Знаешь, как у врачей или милиционеров. Иногда складываются ситуации, когда праздник перестает быть праздником. Тут уж ничего не поделаешь.
— Ты хоть позвони, — улыбнулась через силу жена.
— Обязательно. — Максим еще раз чмокнул ее в щеку. — А где Сережка?
— С подарками возится, — она махнула рукой.
Проснувшись сегодня утром, трехлетний Сережа обнаружил под елкой красивую коробку с электрической железной дорогой и сейчас собирал ее, старательно прилаживая крохотные рельсики один к другому.
— Сереж, иди поцелуй папу, — крикнула Ира.
В ответ из детской послышался какой-то бубнеж.
— Да ладно, пусть играет. — Максим махнул рукой. — Его сейчас за уши от этой железной дороги не оттащишь. В конце концов, он столько мечтал о ней.
В дверь позвонили. Максим открыл и увидел на пороге сержанта-водителя. Выглядел тот бодрым и румяным, хотя особого мороза на улице не было.
— Товарищ полковник, машина у подъезда, — сообщил сержант.
— Ладно, иди, Паша, я сейчас спущусь. — Максим натянул ботинки, шинель и фуражку.
— Ты бы эту свою… папаху надел, — сказала Ира. — И так волосы лезут. Скоро совсем лысым станешь.
— А ну ее, — махнул рукой Максим. — Не люблю я этот колпак. Ладно, поцелуй Сережку за меня. Я скоро вернусь.
Он еще раз чмокнул жену в щеку и заторопился вниз, где у подъезда его ждала черная «Волга».
Минут через сорок сонный санитар, молодой одутловатый парень в замызганном халате и прорезиненном фартуке, открыл Максиму дверь больничного морга. Пухленький, светловолосый, тягуче-медлительный, похожий на огромную глубоководную рыбину, он жмурился, пытаясь отогнать настырную сонливость.
— Рановато вы, — пробормотал санитар, позевывая и прикрывая рот ладонью.
— Для начала, здравствуйте, — сухо ответил Максим.
— Здрасьте, — ухмыльнулся парень. — Пардон, не признал начальство.
— А пора бы признавать. — Максим шагнул в больнично-кафельный коридор. За спиной глухо хлопнула дверь, клацнул засов. — Эксперты еще не приехали?
— Никого еще нет, — ответил парень и зевнул еще раз. Широко, с аппетитом, давая понять, что Максим в своем огороде, конечно, большое начальство, но ему, санитару, на полковника, в общем-то, плевать. Военные — не милиция, а стало быть, и стелиться перед ними нечего. Не баре.
«И в сущности, он прав. Ну да ладно, — подумал Максим. — У этого парня своих забот полон рот. Представляю, каково ему спится здесь, в окружении трупов. Не боится ведь, что встанут ночью да схватят за глотку».
— Пойдемте, — кивнул санитар. — Вы ведь за тем жмуриком, которого вчера вечером доставили, верно? Ну и пойдемте.
Парень пошлепал галошами, надетыми на зимние итальянские ботинки, а Максим зашагал следом, обдумывая, что же ему делать дальше, после осмотра тела. Ждать экспертов? Или поехать в прокуратуру? Хотя в прокуратуре, наверное, сейчас никого нет. И за каким чертом понадобилось осматривать труп именно сегодня?
Служитель морга остановился перед мощной стальной дверью, примерно такой же, какие можно увидеть в бомбоубежище, повернул рычаг и потянул створку на себя. Петли издали странный утробный рев. Не скрип, как нормальная дверь, а именно вибрирующий гул, похожий на горловое рычание.
— Здесь он, жмурик ваш, — пробормотал парень.
— А вещи его где? — спросил Максим, озираясь.
— А вещи его вчера еще сыскари забрали, — едко хмыкнул санитар, а в голосе его отчетливо прозвучало недосказанное: «И на тебя, полкаш, они клали с высокой башни».
— Понятно.
Из дверного проема валил пар. В коридоре было довольно прохладно, но здесь, в холодильном отделении, температура оказалась градусов на пятнадцать ниже. Максим зябко повел плечами. Санитар же только усмехнулся.
Трупов было много. Бело-синие, окоченевшие, они лежали повсюду. На многоярусных полках, на полу, на столах, двоих устроили на широких подоконниках, а одного так и вовсе положили на три сдвинутых вместе стула.
— Отказников много, — пояснил парень в ответ на недоуменный взгляд Максима. — Хоронить-то нынче дорого, вот и отказываются. Старики в основном, бомжары. Ну и другие разные. Вон он, ваш жмурик, валяется на полке.
Максим подошел к указанному стеллажу и наклонился над телом. Парнишка был совсем молодой, девятнадцать, не больше. Левая нога трупа представляла из себя месиво из раздавленного мяса и костей от стопы до самого колена. Максим наклонился еще ниже, едва не задев головой верхнюю полку. Волосы парня были залиты кровью, черной, запекшейся. На мгновение ноздри Максима широко раздулись. Ему показалось, что он почувствовал запах, запах тления, всегда сопровождающий смерть. Максим втянул воздух еще раз. Нет. То есть, конечно, неприятный сладковатый трупный аромат все-таки присутствовал в холодильной камере, но он скорей был неотъемлемой частью морга, пропитавшей здесь все. Стены, пол, потолок. Полки, на которых безвольно застыли мертвецы, задравшие подбородки вверх, словно предъявляя их как пропуск тому, кто встречает души в чистилище. Но тем не менее это не был запах, исходивший конкретно от одного трупа. От молоденького солдата.
Максим осторожно коснулся пальцами щеки мальчишки и повернул голову влево. Ему пришлось приложить определенное усилие. Тело закоченело весьма основательно. Присев на корточки, Максим осмотрел затылочную часть головы. Все оказалось именно так, как и выглядело на первый взгляд.
— Дыра у него там, — подал голос стоящий у двери санитар. — Кончили солдатика. Мочканули. Из «макарки», надо думать. От «Калашникова» или винтаря дыра побольше была бы.
Максим обернулся и посмотрел на парня долгим взглядом. Тот выглядел абсолютно невозмутимым, безразличным, непричастным. Он словно стоял по другую сторону двери и не имел ко всем этим телам никакого отношения. Равнодушный экскурсовод в мрачноватом музее человеческих смертей и отлетающих душ. Впрочем, какая, в самом деле, ему разница, что случилось с солдатом: убили его или он умер, подавившись праздничной котлетой?
Вздохнув, Максим вновь повернулся к телу. Волосы опалены, значит, ствол пистолета находился всего в нескольких сантиметрах от головы. И на коже ожог, пятнышки пороха вокруг раны. Кто-то выстрелил парню в затылок, и пуля, судя по всему, прошла от затылочной части до верхней точки свода черепа, превратив мозги солдатика в лужу сероватой кровяной жижи. Примерно десятью сантиметрами выше лба должно находиться выходное отверстие. Максим подался чуть влево. Так и есть. Вот оно. Только поначалу ему показалось, что волосы просто сильно вымазаны запекшейся кровью. Теперь-то он разглядел небольшую темную дыру. Именно тут пуля вышла из головы. Значит, стреляли сзади, с малого расстояния. И скорее всего в лежащее тело.
Санитар еще раз громко зевнул, на сей раз уже не стараясь спрятать рот за ладошкой.
— Жалко пацана, — произнес он, и по тону Максим тут же понял, что никого ему не жалко. Ни парнишку этого, ни других. Никого. Просто санитар выполняет свою работу, а работа вроде бы обязывает говорить подобные вещи.
— Значит, документов при нем не было, — скорее констатируя факт, чем спрашивая, произнес Максим.
— Не-а, — служитель потряс головой. — А вообще… Вы у своих спросите. Они вещи забирали.
Максим снова повернул тело на спину и осмотрел еще раз. Что-нибудь… Ему нужно было найти что-нибудь, что позволило бы определить, кто же он, этот неизвестный солдат. Каламбур вышел плохим.
Максим поморщился. Над левым соском у парня темнела татуировка — группа крови и резус-фактор. Ну, это-то они почти все себе делают. Максим вытащил из кармана кителя блокнотик, коротенькую металлическую ручку и записал: третья группа, резус-фактор положительный. Затем, перегнувшись через полку, осмотрел предплечье. Ничего. Никаких тебе орлов, парашютов, надписей. Костяшки пальцев нормальные, без ссадин, не сбитые, при том, что паренек был явно не слабого десятка. Фигура, в общем-то, приятная. Если не сказать больше — красивая, атлетическая. Значит, карате и всякой этой ерундой не занимался. Никаких «Боря», «Леша», «Миша» и прочего на пальцах тоже нет. Ни перстней, ни колечек, ни «не забуду мать родную». Парень чистый.
Максим вздохнул. Похоже, перед ним стояла настоящая проблема. «Надо будет проверить сводки по беглецам», — подумал он. И тут же вспомнил Хлопцева. «На нет и суда нет, — скажет Федор Павлович. — Занеси его в графу неопознанных, и дело с концом. А кому надо, сами найдут».
