немцы, подошел к телам убитых и осмотрел их. У двоих в брезентовых мешках были при себе противопехотные гранаты на длинных ручках. «Четыре гранаты – это сила», – подумал Шелестов, стаскивая с фашиста сумку и перекладывая к двум гранатам еще две из сумок второго. Дав две короткие очереди в сторону опушки, где должны были находиться немцы, он побежал в чащу. Буквально через минуту Максим с облегчением вздохнул. Послышались команды, крики унтеров. За ним кинулись преследователи. И теперь это была группа автоматчиков. «Шмайсеры» заговорили один за другим. Максим хорошо представлял, как немцы шли между деревьями, – каски надвинуты низко на лоб, спесивые наглые морды уверенных в себе убийц. Они стреляли из автоматов не целясь, от живота.
Шелестов отбежал метров на сто и обнаружил удобное место для засады. Его преследовали не больше двадцати человек. Вряд ли больше. Можно рискнуть! Главное, чтобы там, у дороги, было хорошо слышно, что здесь идет серьезный бой. Только бы ребята смогли проскочить в лес! Прикинув расстояние для броска гранаты из укрытия и оценив возможность сменить позицию после первых взрывов, Шелестов подбежал к старому толстому дубу, ствол которого сгнил с одной стороны, и он мог там поместиться почти как в телефонной будке. Обидно будет, если древесина дуба не задержит осколки гранат и если ее легко пробьют пули. Но это не самое главное, главное – отвлечь немцев на себя, пошуметь побольше. Открутив колпачки на рукоятках гранат, Шелестов замер. Он прислушивался к голосам и редким очередям автоматов. Пули били по веткам, попадали в стволы соседних деревьев. Максим почти физически чувствовал, что у него спина не просто открытая, она просто голая, и ее холодит апрельским влажным ветром. Подгнивший дуб уже не казался надежной защитой.
Голоса все ближе, звучат команды, немцы перекликаются. Максим повернул голову и осторожно выглянул из своего укрытия. Так и есть, цепь немцев приближалась. Идут в два ряда, растянулись метров на пятьдесят. Край цепи пройдет слева от укрытия Шелестова, он решил, что примерно три человека пройдут слева. Два ряда – это пять или шесть человек. Остальная часть пройдет правее. Можно попробовать. Небольшой овраг поможет. Поправив на шее ремень автомата, Максим снова взял в каждую руку по гранате. Досчитал до пяти, дождавшись, когда слева немцы дойдут до его укрытия. Пора!
Одна граната полетела вправо, вторая влево. Два взрыва прозвучали почти одновременно, раздались крики раненых, взлетела земля, между деревьями пополз дым. И тут же Шелестов выскочил из укрытия и, прикрываясь от основных сил врага все тем же стволом дерева, короткими очередями добил двоих немцев, избежавших поражения осколками гранаты. Здесь чисто, он вытащил еще две гранаты. Пули били по веткам и стволам с такой частотой, что, казалось, невозможно проскочить и воробью. Но Шелестов знал, что это все иллюзия, обычные страхи любого человека. Шальные неприцельные пули редко попадают в человека, который проявляет элементарную осторожность.
Он размахнулся и, высунувшись на миг из-за дерева, бросил гранату. Бросок получился хорошим, метров на тридцать пять. Судя по крикам, немцы поняли, что летит граната. Несколько солдат вскочили, чтобы отбежать в сторону, остальные вжались в землю. И эта заминка позволила Шелестову бросить вторую гранату. Но теперь он старался бросить ее так, чтобы она упала в передних рядах гитлеровцев. Земля, взрыв, страх фашистов – все это даст ему возможность попытаться скрыться. Взрыв! Второй! Пули «шмайсеров» продолжают сбивать ветки деревьев, но Шелестов высунул ствол автомата и разрядил очередную обойму в сторону, где залегли автоматчики, потом он бросился вперед и кувырком преодолел метров пять, потом еще кувырок, перекат – и майор оказался в спасительном овраге. «Не зацепили, – с удовольствием подумал Максим. – Раненому мне бы удрать было сложно».
Пули били по бровке оврага, на голову Шелестову летели сухие листья, мелкие камни и комья земли. Он пробежал по дну оврага до его нижней части. Еще один бросок вон до тех кустов – и его будет не видно. Автоматная очередь прозвучала совсем близко, и пули ударились рядом с головой Максима в склон оврага. Он отпрянул в другую сторону и не глядя дал очередь, чье-то тело с шумом покатилось по склону оврага вниз. «Нельзя к кустам, подстрелят», – понял Шелестов. И он побежал, прижимаясь к другой стороне оврага, надеясь, что этот маневр даст ему выигрыш хотя бы в несколько секунд, пока он находится в мертвой зоне.
Сверху кто-то по-немецки закричал. Шелестов побежал быстрее и не целясь дал очередь вверх. «Еще метров десять», – думал он, на ходу выдергивая из автомата пустой магазин и вставляя в него новый. Последний. Еще несколько шагов вниз по дну оврага. Здесь его крылья расходятся в стороны, склоны становятся совсем пологими. «Здесь уже совсем опасно», – понимал Шелестов, бросаясь из стороны в сторону. Интуиция его не подвела: несколько коротких очередей прошли мимо, взрывая землю. Он быстро обернулся и дал две очереди вверх по кромке оврага. Один немец упал, второй отпрянул назад. Шелестов зарычал как зверь и бросился бежать к спасительным деревьям.
И тут земля ушла у него из-под ног. Неожиданно Максим оглох и почти ослеп. Кашель душил его, он ударился лицом о землю, в рот полезла сухая трава и прошлогодние листья. Но в голове билась лишь одна мысль: фашисты близко, фашисты близко; подняться, сражаться, стрелять! Шелестов попытался повернуться на бок, подняться, но ноги и руки не слушались. Он сжал пальцами рукоятку автомата, пытаясь нажать на спусковой крючок. Но земля снова ударила его в лицо.
Тряска была неимоверной, ему было неудобно лежать, что-то давило под ребра, шея затекла, а голова все время билась лбом обо что-то жесткое. Шелестов пытался нащупать руками оружие, но они хватали только воздух. Тошнило, приступы дурноты опрокидывали его в тошнотворное марево, почти в бессознательное состояние, но он снова из него выныривал, не понимая, что происходит.
Потом на лицо ему полилась холодная вода, и это было приятно.
– Его надо напоить, – произнес чей-то голос. – К утру немного отпустит, это временно у него.
