В комнату вошла мисс Джермен со стаканом и бутылкой виски. Я взял бутылку. Судя по всему, он неплохо с ней поработал.
Она спросила:
– Что вы собираетесь делать?
– Привести его в чувство.
Я протянул стакан Харви. Она уставилась на него, затем на меня.
– Вам на него наплевать, да?
– Кому вы звонили?
Девушка вспылила:
– В один прекрасный день вы, может быть, узнаете!
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Харви отсалютовал мне стаканом и залпом осушил его.
– Вы думаете, что она нас предала?
– Ну, кто-то это сделал.
– Надеюсь, все же не она, – задумчиво протянул он. – Она мне нравится.
– Еще? – спросил я.
– Наверное, – он пожал плечами.
Я шагнул к столику, на котором стояла бутылка. Харви спросил:
– А в награду за примерное поведение мой револьвер мне не положен?
– Простите, я забыл. – Я рассчитывал, что Харви о нем вспомнит. Взяв револьвер, я вынул барабан, извлек стреляную гильзу. – Еще патроны есть?
– В пиджаке.
Пиджак висел на кресле. Повернувшись к Лоуэллу спиной, я пошарил в карманах и извлек патрон и баночку с таблетками – как я надеялся, снотворного. Вставил патрон в барабан, крутанул его и бросил револьвер на кровать.
Пока он разглядывал револьвер, как это сделал бы любой профессионал, чье оружие побывало в чужих руках, на дне стакана уже лежали три таблетки. Я не знал, какая нужна доза, но отдавал себе отчет, что спиртное со снотворным мешать не стоит. И все же в этом было меньше риска, чем позволить ему выпить всю бутылку.
Налив виски, я принялся искать стакан себе, выгадывая время, чтобы таблетки растворились. Сквозь цветное стекло перемены цвета он не заметит, а вкус выпивки уже полностью притупился.
Налив себе, я протянул ему стакан.
– Хорошая работа, профессор. Хотите знать, что хуже всего? Когда теряешь вкус выпивки. Просто перестаешь чувствовать. – Он сделал глоток и посмотрел стакан на свет. – Одни воспоминания о заведении в Париже, где знают, как приготовить настоящий мартини. Сразу после полудня, пока посетителей мало и есть время сделать все как следует. Там это любят. И любят людей, которые в состоянии оценить высший класс, поэтому для них готовят все как надо, медленно и тщательно, и так же нужно пить. За это уважают. Не потому, что рассчитывают на новый заказ, вовсе нет. Просто порой приятно обслужить человека, который может оценить и воздать должное их мастерству. Бармены – тот еще народ...
Харви хлебнул еще, по прежнему глядя в потолок. Говорил он тихо и медленно, обращаясь не ко мне и даже не к себе, а к двери.
– Мартини должен быть достаточно холодным, чтобы запотел стакан, – продолжал он, – но не переохлажденным. В замороженном виде все что угодно может сойти за деликатес... Господи, как я устал!
Он протянул руку, чтобы поставить стакан, но промахнулся и уронил его на ковер, выплеснув последние капли. Веки его слипались.
Я поднял стакан на стол, осторожно отошел к двери и уже повернул ручку, когда вдруг услышал:
– Мне очень жаль, Кейн. Я надеялся продержаться.
– Вы и держались. Просто поездка затянулась.
Помолчав, он сказал:
– Может быть... И если бы меня не ранили... Хотя, наверное, все равно... – Тут он повернул голову и взглянул на меня. – Вы говорили, что я такой же, как все. Но я убиваю людей, профессор.
– Это занятие можно и бросить.
Он улыбнулся, очень вяло и устало.
– Но не раньше завтрашнего вечера?
Я вышел, ясно понимая, что помощи от меня, как от пролитой на ковер отравы.
Мэгенхерд с Жинетт стояли на верхней площадке лестницы с таким видом, будто пытались найти любезные слова, но явно не смогли. При виде меня Мэгенхерд тут же отвернулся и забыл о вежливости.
– Вы не сказали мне, что Лоуэлл – алкоголик.
– Я и сам не знал, – облокотившись на перила, я полез в карман за сигаретой.
– Придется это обсудить с мсье Мерленом. Меня могли убить только потому...
– Да замолчите, Мэгенхерд, – устало бросил я. – Вы выжили вчера, и выжили сегодня. И если это не считать успехом, значит вы ничего не поняли. Если бы не он, где бы вы были?
Он наградил меня ледяным взглядом и, словно палку проглотив, зашагал вниз.
– Во время войны, – задумчиво заметила Жинетт, – задавали вопроса, правы ли мы. Ответ был слишком прост. Но кое в чем мы видно ошибались, если судить по Бернару с Элайном. Ты убежден, что прав, потому что прав Мэгенхерд?
– Может быть, – осторожно согласился я.
Она кивнула, отвечая на какой-то свой вопрос, помолчала, потом спросила:
– А если Мэгенхерд окажется прохвостом? И ты не успеешь отойти в сторону?
Для меня мысль эта была не нова. Сейчас я верил Мерлену, верил Мэгенхерду, верно оценивал ситуацию и был прав. Но может прийти день, когда я глупо ошибусь и мой клиент окажется мерзавцем, вот тогда за меня возьмутся полицейские.
Защитник сможет заявить, что клиент ввел меня в заблуждение, но я-то попадусь с дымящимся "маузером" в руке...
Я устало покачал головой.
– Все может быть, Жинетт. Но не сейчас. А в следующий раз будет то, что будет.
– Значит следующий раз все-таки будет? – Она не сводила с меня пристального взгляда грустных глаз. В бликах света каштановые волосы отливали старым палисандром.
– Жинетт, прошло пятнадцать лет. И ты не влюблена в меня.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я могу только ждать и помнить и, может быть, помочь, чтобы тебя не убили.
Я поморщился. Не стоило сюда возвращаться. Пятнадцать лет я держался в стороне от тихого замка. Она же упорно пыталась покончить с войной. А я приехал только потому, что для меня война все еще продолжалась.
– Я вернусь, – хрипло выдавил я.
Она грустно улыбнулась.
– Не надо, Луи. Я не прошу от тебя обещаний..
На север мы отправились в том же фургоне. Мы с Жинетт за рулем по очереди; внутри фургона – куча ящиков с бутылками, скрывающая трех пассажиров от непрошеных взглядов, если придется открыть заднюю дверь.
Харви нам пришлось общими усилиями погрузить на дно фургона. При этом он даже не очнулся. Мы бросили в фургон пару старых матрасов и несколько одеял, но Мэгенхерд ими не воспользовался, так как я вдруг услышал из окошка за спиной его голос:
– Как мы переправимся через швейцарскую границу, мистер Кейн?
– Нас довезут до городишки Гекс в нескольких милях на северо-запад от Женевы. Там мы сойдем перейдем границу возле аэропорта.
Как я и ожидал, восхищения не последовало.
– Но вы же говорили, что нужно попасть в большой город, где можно взять машину напрокат. Тогда почему не Эвиан? Оттуда через озеро можно попасть в Лозанну.
– Таких решений от нас и ждут. Нет, граница возле Женевы гораздо удобнее. Ее почти невозможно контролировать – там поля, фермы и десятки дорог. Границу мы просто перейдем пешком.
– В войну ее стерегли, – возразил Мэгенхерд.
– Да, только вы бы не поверили, сколько людей даже в то время перебрались в Швейцарию. Власти даже построили там большой лагерь для перемещенных лиц.
– Мистер Кейн, – холодно заметил он, – в швейцарской тюрьме ничуть не лучше, чем во французской.
– Зато гораздо чище. Я надеюсь, что швейцарская полиция нас не ищет. Заняться этим они могли бы только по просьбе французских коллег, а Сюрте вряд ли признает, что упустила нас. По крайней мере пока.
Я продолжал надеяться, что нам все же удастся выскользнуть из концентрических кругов погони. Если не поступит сведений с границы, жандармерия будет считать, что мы еще во Франции. И тогда все в порядке. Я был уверен, что разбитый "ситроен" уже нашли, и многое зависит от того, как скоро установят, что он принадлежит Мэгенхерду. Перестрелка да еще спрятанный в роще "рено" вынудят прочесать окрестности как следует.
В известном смысле это было бы нам на руку. Тогда пропадет интерес к северному маршруту, но зато могут решить, что оставшись без машины, мы прячемся в каком-нибудь укромном месте.
Вряд ли жандармы вспомнят старые тропы Сопротивления или шато Пинель. Ведь я по-прежнему считал, что о моем участии в деле никто не знает.
Конечно, если Харви схалтурил и полиция нашла на "ситроене" отпечатки моих пальцев... Но с чего они возьмут, что они мои? Во Франции меня никогда не арестовывали. Конечно, когда я числился в посольстве, Второе Бюро могло приобщить к своей коллекции мои отпечатки – сведения обо мне у них безусловно были... Вот если станет известно, что Мэгенхерда сопровождаю я, тогда припомнят и о старых каналах Сопротивления через границу у Женевы...
Вокруг нас шла жизнь шла своим чередом. Жинетт крутила руль, словно заправский дальнобойщик, время от времени лицо ее освещал свет встречных фар. Дымя сигаретой, я наблюдал, как спокойно и уверенно она делает свое дело. Фургон взбирался в гору в сторону Савойи.
Я спросил:
– Что ты скажешь, если нас остановят?
– Я в самом деле везу часть вина в Женеву: два ресторана закупают "Пинель". И в Гексе есть хороший ресторанчик, постараюсь продать им несколько ящиков.
