– Из двух пушек осколочными по окнам…
Боевая машина пехоты сразу «попятилась», одновременно развернулась башня, и тут сразу шесть автоматов начали «плеваться» короткими очередями. Бойцы, занявшие позицию по обе стороны пролома в заборе в три этажа с каждой стороны – в положении «лежа», «с колена» и «стоя», прицеливались через «наглазник» и били в шесть стволов хлесткими, как удары плеткой, очередями. Причем, как и полагается при таком «раскладе», с одной стороны стреляли абсолютные правши, с другой только левши. «Наглазник» умел работать на любой глаз. А сама необходимость стрельбы для меня, даже не выглядывающего в пролом, была очевидной. Кто-то из бандитов понял, что пушка БМП сейчас начнет стрелять, и решил на опережение сделать выстрел из гранатомета.
– Готов! – сообщили солдаты, подтверждая мое мнение. – В оконном проеме повис. Гранатомет наружу выронил.
Солдаты моего взвода знают, что им делать, не дожидаясь команды.
Если бы они докладывали мне, если бы ждали моего решения, то бандит мог бы успеть сделать выстрел. С такого расстояния промахнуться из гранатомета невозможно. А боевая машина пехоты – это не танк, и броня у нее недостаточно сильная, чтобы выдержать такой удар.
– Молодцы… – похвалил я.
И тут же все шесть автоматов заговорили снова.
– Что там? – спросил я.
– Кто-то изнутри пытается снять со спины бандита «подсумок» с гранатами для «РПГ».
– Не позволять! У них, похоже, еще одна туба есть… Нафаня! Ну…
И в ответ на мой подгоняющий окрик сразу заговорили пушки. Главное орудие БМП сделало один выстрел, автоматическая пушка дала короткую проверочную очередь, за ней вторую, уже более основательную. После такого обстрела дома внутри можно было, я думаю, собрать несколько ведер осколков. В живых там остаться не мог никто. Из дома повалили дым и пыль, но открытого огня видно не было.
– Вперед! – дал я команду. – Если будет пожар, сразу потушить. Так приказали.
Взвод перебежками, под прикрытием автоматных очередей, устремился к дому. Здесь было не такое расстояние, чтобы одна группа перебежала, потом залегла и начала прикрывать перебежку второй. Здесь первая группа сразу, без остановки, оказалась у стен, и бойцы один за другим, помогая один другому, забирались в окна. Изнутри никто не стрелял. Некому было…
Я подошел уже неторопливо. Остановился около дома, и в этот момент в метре от меня взорвалась граната в упавшем «РПГ-7». Я как раз этот гранатомет и рассматривал. Заряжен он был кумулятивной гранатой «Луч» девяносто третьего калибра. БМП, без сомнения, столкновения с такой гранатой не выдержала бы. Это было последнее, что я осознал в тот момент…
* * *
Как долго я находился без сознания, осознать сам я не мог. Граната была кумулятивной, и хотя бы в этом мне повезло. Осколочной гранатой мне просто оторвало бы ноги, не защищенные бронежилетом. Как и все, что ниже бронежилета и что порой бывает необходимым каждому мужчине. Приятного мало. А так меня только жутко швырнуло и ударило о стену взрывной волной. Мой шлем выдержал удар, а вот голова – нет. Но это я узнал уже от врача, который сидел рядом со мной, когда я на медицинской «каталке» лежал и, несмотря на жуткую боль во всем теле, и особенно в голове, сумел сообразить, что я лечу в вертолете. Я слишком много для своих молодых лет летал в вертолетах, чтобы не осознать это, чтобы не узнать характерный, слегка хлопающий звук, издаваемый то ли винтами, то ли вертолетным двигателем. Кстати, так получилось, что и в сознание я уже во второй раз возвращался в вертолете. В первый раз чуть больше года назад. Тоже с Северного Кавказа вывозили. И потому, проводя аналогию, я спросил врача:
– В Краснодар?
– В Краснодар, – подтвердил он. – Откуда знаете?
– Уже вывозили раз.
– Тоже контузия?
– Пулевое. В бедро. Пуля артерию задела, но не порвала. И потому какие-то сложности были. В Махачкале оперировать не стали. У них хорошего специалиста не было.
– Вы разговорились. А у вас сильный ушиб черепа как раз в зоне речевой активности мозга.
– Это еще не ушиб мозга… Слава Богу…
– Тем не менее сотрясение сильнейшее. Боялись, что вы речь потеряете.
– Я вообще-то всегда немногословным был. Привык с солдатами знаками общаться.
– Я не солдат. Со мной можете говорить. Только уловите момент, когда голова уставать начинает, и тогда молчите.
Я замолчал, потому что голова у меня от разговора начала просто разваливаться на осколки. Врач сопровождения моего молчания не оценил, несмотря на свой же совет.
– Вы меня поняли?
Я опять промолчал. Тогда только и врач понял.
– Хорошо, отдыхайте. Лучше было бы вам заснуть. Из шокового состояния лучше выходить медленно. Хотите, я укол поставлю?
– Не хочу, – просто ответил я, не объясняя, что с детства терпеть не могу всякие уколы. Заснуть я всегда могу просто по приказу собственной воли. Я приказал себе, закрыл глаза, и то ли в самом деле уснул, то ли снова потерял сознание. Не знаю…
Скорее всего я сознание терял, потому что иначе я проснулся бы, когда меня из вертолета выгружали, когда везли в госпиталь. А так, в бессознательном состоянии, я проспал до того, как проснулся в палате, где меня не на кровать выгружали, а с кровати перегружали на «каталку», чтобы отправить куда-то. Я предположил, что в операционную, но одна из трех медсестер, что занимались моей нелегкой персоной, меня успокоила:
– На томографию. Будем делать снимок всего скелета и мозга.
Я улыбнулся и подумал, что тот врач в вертолете меня, видимо, все же не послушал и поставил какой-то хитрый укол, вводя в искусственное коматозное состояние, потому что у меня глаза снова слипались. Я поддался благотворному соблазну и добросовестно снова уснул. И, похоже, сонному мне «влупили» следующий укол, в результате чего проснулся уже тогда, когда мое плечо было загипсовано «на вертолет»[3]. Для меня это было очень неудобно, поскольку в нормальном сознании я не могу спать на спине, а в любом другом положении гипс будет мешать. Но уговаривать медиков, насколько я знал, дело абсолютно бесполезное. Они традиционно не умеют чувствовать чужую боль. И абсолютно равнодушны к неудобствам своих пациентов. Это у них профессиональное качество, своего рода самозащита – иначе не выдержать на такой работе. У меня уже был однажды подобный перелом на другом плече, и точно такой же гипс наложили. Промучившись только одну ночь, я гипс просто разломал на несколько частей. Но тогда я не лежал в госпитале, а находился дома. Но собственную уловку я запомнил. В том случае, когда пришел в санчасть на осмотр к хирургу, он, естественно, возмутился сломанным гипсом. Я же, памятуя, что наделен природой простоватым и абсолютно честным лицом, вяло пожаловался, что сломал его во сне. И даже собственную вину глазами показывал. Долго, дескать, мучился, не умея уснуть с гипсом, потом уснул, а когда проснулся, он мне уже не мешал. Новый гипс наложили сразу, но и его постигла участь первого. Причем еще до наступления времени сна. В третий раз хирург уже гипс накладывать заново не стал. Понимал, что это бесполезно. Хотя и предупредил меня, что плечо будет болеть лет пять. Но потом мышцы все же стянут скелет и вправят то, что не сумел вправить гипс. Или просто привыкнут к старому перелому. И я привыкну. И он перестанет мне мешать. Только сразу нельзя сильно нагружать плечо, иначе возможны рецидивы. Какие такие рецидивы, хирург не объяснил. Мне показалось, он сам не знал. Просто припугнул на всякий пожарный случай.
Но хирург представить себе не мог наших обычных нагрузок, хотя санчасть и принадлежала бригаде спецназа ГРУ. Он же не занимался вместе с солдатами и офицерами на бригадной спортивной площадке. Я принял к сведению его сообщение о болях в течение пяти лет и, чтобы избежать боли, значительно увеличил нагрузки на мышцы плечевого пояса. И уже через два месяца полностью забыл о переломе. Только изредка при каком-нибудь необходимом круговом движении в плече что-то одиночно похрустывало, словно кость задевала о кость. Но боли при этом я не ощущал. А потом и похрустывания прекратились…
* * *
В этот раз выздоравливал я долго и мучительно. Наверное, сказывалось отсутствие нагрузок, которые всегда помогают мне быстрее прийти в себя. И неявно проявлялся пресловутый мобилизующий момент, который всегда заставляет в кратчайшие сроки почувствовать себя здоровым и боеспособным. Дело в том, что после заключения врачей, которое прочитали в штабе батальона, мой взвод уже успели передать другому командиру, а меня, не спросив моего согласия, как часто бывает в армии, перевели на службу в сам штаб батальона, куда я не особенно спешил, не имея склонности к бумажной работе. Какая уж тут мобилизация внутренних сил организма! Поскучать можно и в больничной палате. И ничуть не хуже, чем за письменным столом. Никакой разницы… И здоровье без мобилизации внутренних сил не особенно быстро возвращалось. Сказывались и три с половиной месяца, проведенные в гипсе, пусть и «сломанном во сне» – конец осени и полностью всю зиму. Мышцы под гипсом не то чтобы совсем атрофировались, но потеряли эластичность и стали словно бы чужими. Плохо меня слушались. Пытаясь себя уважить, интенсивную физическую подготовку я начал еще в госпитале, вследствие чего был досрочно выписан за его стены с какой-то нехорошей припиской в медицинской карточке военнослужащего – «за нарушение больничного режима». Какого режима, точно сказано не было, и это давало возможность досужим языкам потрепаться на ветру. Но это не помешало мне вернуться в бригаду, где я сразу по собственному желанию включился в прежний, нормальный ритм жизни и в подготовку солдат. То есть лез уже в дела не свои, чем слегка раздражал и нового командира взвода, и командира роты, своего бывшего непосредственного начальника. Командиру взвода казалось, что я подрываю его авторитет. Командир роты нового командира взвода поддерживал. Но я сам себя готовил, по сути дела, с чистого листа к полноценному возвращению в строй, надеясь в глубине души получить под командование как раз эту роту, поскольку командиру моей роты пора уже было идти на повышение. Очередное звание ему уже было обещано, а должность под новое звание еще подыскивали. Однако командование бригады посчитало, что я еще недостаточно восстановился после госпиталя, и потому мне был срочно оформлен очередной отпуск. Не отпуск по состоянию здоровья, а именно очередной. И я вынужден был проводить восстановление своего подорванного лечением здоровья уже в домашних условиях. Бригада наша стояла в Краснодарском крае, а семья у меня жила в Подмосковье, куда я и уехал на время отпуска. Но и там я здоровье восстанавливал интенсивно и, кажется, успешно.
