Так в каждый отпуск было – половину отпуска я проводил с семьей, потом ехал к родителям в Донецкую область, в родной свой поселок городского типа Терриконовку. Впрочем, обстановка в Донецкой области ко времени моего отпуска была такая, что мое появление там могло вызвать нежелательные последствия. Тем более мои родители оказались в настоящее время на территории, занятой украинскими войсками. Мне в родном поселке Терриконовка показываться было просто опасно, а родителей, с которыми я уже не виделся больше года, могли просто не выпустить в Россию. Да и средств на дорогу у них могло не найтись.
У родителей не было ни домашнего телефона, ни трубок сотовой связи. Жили они в бедности, и та материальная помощь, что время от времени высылалась им мной, пользы не приносила. Появлялось что-то в доме только тогда, когда я приезжал и сам что-то покупал. Чтобы как-то обсудить возможность и вероятность или же, наоборот, невозможность и невероятность встречи с родителями, я позвонил Сашке Александровскому, своему товарищу детства, в поселок, пообещал перечислить ему необходимую сумму на телефонный номер и попросил его купить моему отцу самую простую трубку и sim-карту, научить трубкой пользоваться и сразу загнать в память трубки мой номер.
Сашка ответил вечером того же дня. Сообщил, что поручение мое выполнил, и, слегка стесняясь, назвал цену своих услуг. Я пообещал оплатить, попробовал перевести деньги через мобильный банк со своей пластиковой зарплатной карточки, но не получилось. Оператор связи был украинский и платежи принимал только в гривнах, долларах или евро. Пришлось позвонить Александровскому и объяснить ситуацию. И пообещать уже завтра с утра отправиться в банк и перевести деньги. Сашка был человеком сговорчивым и согласился.
Отец сам позвонил мне уже на следующий день, с утра, хотя я ко времени его звонка уже встал, и даже вернулся с обязательной утренней пробежки. Бегаю я достаточно долго, но не потому, что не могу бежать быстрее. Я-то могу, но я всегда бегаю со своей собакой. Большой тяжеловесный ньюфаундленд может бежать сколько угодно, не ведая усталости, но при этом недостаточно быстро. От быстрого бега он задыхается и устает. Он же все-таки не служит в спецназе ГРУ…
* * *
– Валька! Ты, что ль? – знакомым скрипучим голосом спросил отец. Голос его изобиловал множеством мелких трещин. Хорошо знакомый мне голос. Знакомые интонации. Но отец как-то невнятно спросил, словно не верил, что это могу оказаться в действительности я. Он плохо понимал, как далеко зашла техника.
Мне показалось, что отец был по обыкновению, как всегда в последние годы, не совсем пьян, но основательно выпивши. Хотя время было еще, как мне подумалось, слишком раннее. Пил отец стабильно и все, что имело хоть какое-то процентное содержание спиртного. Иногда вместе с ним пила и мама. Меня это всегда, с самого детства, злило, и потому я, с этого самого детства насмотревшись на пьяных, сам запаха спиртного во взрослой своей жизни не переносил. Не пил вообще принципиально и другим не советовал. Голос отца, несмотря на шахтерскую хрипотцу, несмотря на неуверенность, звучал все же почти оптимистично и, при всех моих подозрениях на его состояние, меня радовал – все-таки родной человек, давший мне жизнь. И сам отец, как я помню, всегда рад был встрече со мной.
– Я, пап, я это… Как у вас дела? Как мама?
– Да хреново дела, – весело завопил вдруг отец. – А ты чего это трубку решил нам купить… С чего такого вдруг?
– Да меня вот в отпуск отправили. Я же всегда в отпуск к вам приезжал, проведать, а как теперь? Мне теперь к вам не проехать? В Америке проще встретиться, чем в Украине! Может, вы ко мне? Я бы денег на дорогу выслал… Как там у вас обстановка? Выпустят вас?
Говоря по правде, высылать деньги на дорогу можно было бы только через того же Сашку Александровского. Чтобы он втайне от отца передал деньги маме. Иначе отец все пропьет. А если на маму выслать, он, узнав, все равно у нее заберет и пропьет. Мама ему перечить не посмеет. Побить может. Но предложение я сделал. Может быть, даже неожиданно для себя. Однако обратного пути не было. Но отец сразу и резко отказался.
– Бесполезно. Чтобы к вам попасть, надо в Донецк проехать, а нас туда не пропустят. У нас здесь особый режим.
Хорошо зная своего отца, его всегдашнее желание показаться значимым и из мухи раздуть слона, я не обратил особого внимания на слова об особом режиме.
– Да и как уедешь? У нас ведь не лучше, чем у вас. Зимой-то на одну пенсию не проживешь. Огород, хозяйство только и спасают. Весна началась… Столько забот по хозяйству. Мать не сможет дом оставить.
Я не стал объяснять, как у нас люди живут, зная, что и у нас старики не живут, а только выживают. И пенсии хватает только на покупку веревки, чтобы повеситься, а на мыло для веревки пенсии не хватает. У отца, правда, была еще и инвалидская добавка к шахтерской пенсии – он ушел на инвалидность по причине непонятно откуда взявшейся эпилепсии. Но и некогда большой шахтерской пенсии, и инвалидной добавки к ней ни на жизнь, ни на лекарства не хватало. Да и то выплачивались они нерегулярно. А что выплачивалось, большей частью оседало в магазине.
Но я не о том разговор хотел вести.
– Мама как? Где она?
– Вон… Лежит…
Я знал, что мама всегда вставала с рассветом. Она не из тех, кто любит бока пролеживать.
– Болеет? – переспросил я обеспокоенно, хотя в голове сразу мелькнула нехорошая мысль, что мама с отцом с вечера сильно выпили. Так сильно, что отец до сих пор не протрезвел, а мама встать не может. Такое еще на моей мальчишеской памяти бывало.
– Болеет… Избили ее…
– Как? Ты!..
– Не-а… Эти… У нас тут, в Терриконовке стоят… Войска… Национальная, чтоб им сдохнуть, гвардия…
– Как? За что?
– А ни за что. Просто приходят в дом и забирают, что хотят. Вот понадобился кому-то холодильник наш. Приехали за ним на машине. Сказал кто-то, сука, что холодильник у нас хороший. Тот, что ты нам купил, корейский. Большой. Сказали, им для лаборатории надо. Забрали вместе с продуктами. Меня дома не было, я бы за вилы схватился. А мама что… Она в руки им вцепилась, хотела хотя бы продукты из холодильника забрать. Какой там… Ее избили так, что до моего прихода с пола подняться не могла. Два с лишним часа валялась. Вот так у нас тут… А ты приедешь, и тебя, и нас совсем убьют… Все одно кто-то скажет, что ты русский офицер… Значит, для них – враг…
– Как же так, папа? – растерянно спросил я.
– Не переживай сильно. Я с ними сам рассчитаюсь. Мне не нравится, когда мою жену чужие бьют. С одним уже рассчитался. И с остальными тоже разберусь… А это что? Извини-ка…
Я хотел еще попросить маме трубку дать, если она говорить может, но разговор тут прервался, и папа ничего больше сказать не смог.
А я в растерянности опустил руку с трубкой…
* * *
– Что там у них случилось? – спросила, выходя из спальни и завязывая на ходу пояс на халате, Ольга, моя жена. Она, рафинированная горожанка, преподаватель в музыкальном колледже, мягко говоря, слегка недолюбливала моих родителей и спрашивала явно только для проформы. Но я начал объяснять, возбужденно жестикулируя при этом. Ольга, привычная к моему обычному немногословию, смотрела на меня с легким удивлением. Ее же еще в госпитале, когда приезжала ко мне, предупредили, что у меня с большой долей вероятности могут возникнуть «речевые проблемы». А тут все наоборот получается…
– Трубку не урони… – посоветовала, прервав меня. – Убери в чехол.
– Разговор прервался. Сейчас сам перезвоню. Наверное, у отца деньги на трубке кончились. Звонок-то международный…
Ей слушать мои возмущенные объяснения было малоинтересно, и потому я объяснять не стал и отошел к окну, чтобы на свету позвонить отцу. На окнах были задернуты плотные теневые шторы, и в квартире стоял полумрак. Но трубка «подала голос» раньше, чем я до окна дошел. Думая, что это снова папа, я не посмотрел на определитель и сразу ответил:
– Слушаю…
– Старший лейтенант Наскоков? – спросил незнакомый голос. Строго спросил, с откровенными командными нотками.
– Я! Слушаю, – отозвался я привычно.
– Вы в Москву когда собираетесь?
– Я вообще-то не собирался. А кто это спрашивает?
– Полковник Росомахин. Диверсионное управление ГРУ.
– А что, товарищ полковник, есть во мне необходимость?
– Есть.
– Мне доехать недолго. Через два часа буду в Москве.
– На чем добираться будете?
– Думаю, на машине жены.
– На дорогах – час пик… Значит, три с лишним часа. Короче говоря, старлей, я жду вас через четыре часа. Пропуск вам будет заказан. Из бюро пропусков позвоните дежурному по управлению. Он пошлет за вами посыльного солдата.
– Понял, товарищ полковник. Ровно через четыре часа буду у вас…
* * *
Посыльный был не солдатом, а сержантом контрактной службы. Но полковнику ГРУ было простительно не знать, кто является помощником дежурного по управлению в каждый конкретный день. Спустившись в подвал бюро пропусков, сержант громко назвал мою фамилию. Я отделился от стены, где почти сидел на батарее отопления, и подошел к нему.
