Наткнувшись на капитана, чеченец сначала снял с его плеча автомат, освободил карманы жилета от магазинов, для чего ему пришлось снять жилет, и только потом догадался, что русский жив. Судорожно вдохнув и шумно выдохнув, Стольников пошевелился на полу пещеры, приведя чеха в состояние оцепенения. До сих пор последнему казалось, что русский мертв. Поразмыслив над тем, что делать дальше, он решил уйти с добычей, а автомат продать кому-нибудь из первой попавшейся банды. Сколько бы то ни было, а пятьсот или тысячу рублей получить можно. Русский, если не сдохнет, во что плохо верится, очнется и не обнаружит автомата. Будет радоваться, что хотя бы живой остался. А автомат уйдет в стан полевого командира. Не федералам же его нести, которые по номеру сразу вычислят владельца.
«А часов и денег у капитана, случайно, нет?..» – подумал чеченец, наклонился ниже, чиркнул спичкой о коробок и разглядел наконец лицо русского. Русоволосый мужчина лет тридцати лежал под ним и дышал тяжело, но ровно.
Чех собрался уже покинуть пещеру с автоматом в руках, подумывая заодно, не навести ли сюда кого-нибудь из боевиков и обеспечить себе еще немного заработка, как вдруг разглядел на правом плече русского татуировку. Летучая мышь распахнула крылья на фоне земного шара.
Войсковая разведка! Много раз чех видел такие тату на руках русских, первыми входящих в селения. Много раз он видел, на что способны эти люди, и одно присутствие их внушало чеченцу страх перед ними.
– Мне этот автомат потом костью в горле застрянет, – пробормотал он, опуская «АКС» на землю и рассовывая магазины из своих карманов по карманам жилета. – Но мал-мал заработать все равно можно…
Он и не заметил даже, что говорит сейчас по-русски, хотя вокруг ни одной живой души не было.
Вскоре он бежал к себе домой, пересчитывая полученные от русских деньги и радуясь, что заработал честно больше, чем заработал бы, вешая на себя статью. А веденские милиционеры поспешно погрузили капитана в серый медицинский «уазик». Через два часа этот «уазик» с завешанными бронежилетами окнами въехал в Ханкалу, и штаба бригады достигла ошеломительная новость: командир разведвзвода капитан Стольников не пленен, не пропал без вести, а жив и находится в госпитале. Успев сообщить только имя, звание и название своей части, Саша снова потерял сознание. Но уже поднималась с аэродрома Северный «вертушка» с начальником штаба бригады, его заместителем, комбатом и двумя контрразведчиками.
Оживший после инъекций, подогреваемый радостью от собственного спасения и скорой встречей с застрявшим в Другой Чечне отделением, Стольников смеялся, с радостью пил горячий сладкий чай и все порывался выйти из палаты. Но его не пускали, и видел Саша в этом заботу о себе и участие, не подозревая о событиях, которые вскоре усмирят его эйфорию и заставят снова превратиться в волка.
«Ханкала, – думал он, прихлебыввая из кружки и жмурясь от удовольствияя. – Чертова Ханкала!» – повторял он, внутренне смеясь.
Он не любил Ханкалу. Здесь существовал военный дурдом в высшем его проявлении. Бессмысленная муштра, не менее бессмысленное чинопочитание, когда старший по званию в районе боевых действий требовал непременной отдачи воинского приветствия, и чтобы строевым шагом – тоже непременно, оборзевшие до одури «комендачи» и им подобные, кто числится на войне, но не умеет зарядить подствольный гранатомет. Все тыловые крысы Российской армии сосредоточились в этом городке, окружив себя несколькими рядами обороны и системой наблюдения.
Ханкала – главная база российских войск в Чечне, здесь расположены Объединенный штаб группировки, госпиталь, военная прокуратура, органы ФСБ, «финики» и другие организации, не участвующие в боевых действиях. Она охраняется в несколько кругов периметрами из колючей проволоки, сетями блокпостов, минных полей и прочими удобствами, гарантирующими спокойную, не тревожную жизнь на войне.
А Саша знал и другую Ханкалу. С этим населенным пунктом примерно в семи километрах от Грозного, одним из пригородов чеченской столицы, он познакомился в августе девяносто восьмого. Тогда здесь было опасно не только выходить на окраины Ханкалы в одиночку, но и покидать дом, чтобы оправиться. Озверевших чехов выбивали около двух суток, и неизвестно, чем бы еще все закончилось, если бы не шесть танков, поставленных напротив городка в пятистах метрах от околицы. Танкисты били прямой наводкой по всему, что не было разрушено предыдущими выстрелами. И когда Ханкала превратилась в один столб пыли и огня, туда вошел со взводом Стольников. С южной стороны двигался десантный разведвзвод, с северной – мотострелки. Чехов, оглушенных и оттого плохо соображающих, били в упор, продвигаясь все глубже и глубже. Так и дошли до центра селения – до вкопанного в центр площади столба, к которому по законам шариата привязывали и по тем же законам расстреливали учителей, православных священников, милиционеров и просто русских.
С тех пор от самого городка остались несколько дворов, а Ханкала превратилась в лагерь военных федеральных сил. Иногда кто-то вспомнит, что Ханкала это бывший военный аэродром Советской армии, однако другой тут же его поправит и объяснит, что это бывший аэродром ДОСААФа, где дислоцировались учебные самолеты чешского производства. В годы первой чеченской войны по распоряжению Дудаева их пытались переделать в боевые, снабдив пулеметами, но не успели. И с тех пор, как федеральные силы вошли в Ханкалу, она является одним из самых безопасных мест в Чечне. Именно отсюда, с ровных, выбеленных бордюров, с подкрашенных в приятный зеленый цвет деревьев и чисто одетых военнослужащих начинают свои визиты в Грозный все чиновники – от министров до президента. Это единственное место в Чечне, где ни разу не раздавался мало-мальски громкий взрыв, а за плохо почищенные сапоги можно было получить сутки ареста. Саша же помнил времена, когда по Ханкале можно было ходить только в сапогах резиновых. Но с тех пор, когда ноги увязали в грязи и каждый шаг давался с трудом, Ханкала расцвела и превратилась в оазис посреди руин.
До сих пор терактов непосредственно на территории Ханкалы боевикам организовать не удавалось. Да и как это сделать, если для того, чтобы заложить фугас, нужно пройти незамеченным три кольца плотной обороны, оснащенных малозаметными препятствиями вроде «егозы» до минных полей и блокпостов. Однако до конца зимы двухтысячного года Ханкалу изредка обстреливали из минометов, но как-то несмело, стараясь смотать удочки после двух-трех выстрелов, чтобы стоящая под Толстым-Юртом батарея гаубиц «Гвоздика» не вырыла на месте стояния того миномета воронку размером с аэропорт Хитроу.
Каждый раз, когда Стольников приводил колонну из Грозного в Ханкалу, он расслаблялся от войны, но напрягался от существующих здесь, лишенных всякого смысла порядков. Лощеные майоры и подполковники, понятия не имеющие, как ходить по «зеленке» невидимыми, к боевым офицерам относились с пренебрежением и вели себя дерзко. Капитан их понимал. Быть на войне и ни разу не участвовать в бою – это невыносимо сложно для офицера. И все бы они попросились воевать, если бы точно знали, что останутся живы. А осознание факта, что есть и другие офицеры, которые по разным причинам не боятся свиста пуль, отравляло жизнь ханкалинских обывателей и заставляло их быть дерзкими и пренебрежительными. Так складывалось ощущение, что они тоже причастны к войне.
Стольников с нетерпением ждал Зубова. Приедет комбриг, и все уладится. Но приехал не Зубов. В палату госпиталя, где пребывал капитан, вошли начштаба, его заместитель и двое, одного из которых Саша знал. Контрразведчик, а попросту говоря, сотрудник ФСБ Мякишев, был знаком капитану с тех пор, как разведчик предложил ему сыграть в футбол против англичан.
Дело было в начале февраля этого года. Стольников, прапорщик Жулин и сержант Баскаков сидели на броне, пили молоко из пакетов и ели пряники. Из магазина, именуемого «чипком», вернулись бойцы и принесли несколько вещмешков еды, которую ни за какие деньги не достать в бригаде. Сладости, вяленая рыба, лимонад – все было закуплено по списку, и через час нужно было уходить. Должны были вернуться еще двое – Ключников и Маслов, их-то и ждали. За полчаса до описываемых событий их задержал за расхристанный внешний вид прапорщик с вещевого склада и сдал в комендатуру. Стольникову пришлось лично идти разбираться, и поскольку до «чипка» бойцы не дошли, отпустил их, а сам вернулся на броню. И в это время рядом с бэтээром разведки ВВ остановился «УАЗ». Из него выпрыгнул чистенький, в хрустящей форме капитан. Осматриваясь взглядом впервые оказавшегося в Ханкале человека, капитан смахнул с рукавов пыль и довольно зажмурился от солнца.
Жулин толкнул локтем Сашу, и тот понимающе кивнул. Между тем чистый капитан посмотрел вверх и только тогда заметил чумазых, жующих разведчиков без каких-либо знаков различия. И спросил снисходительно и с таким же довольным видом, с каким только что смотрел на солнце:
